Кошка кричит не переставая, протяжно и с надрывом. Она рожает. Скорее всего, залетела от рыжего Бутчера. Тот сейчас безмятежно шляется бог знает где, а может, сыто дрыхнет в столовской подсобке. Плевать ему на нелегкую женскую долю.
Мне, никогда не имевшему домашних животных, всегда казалось, что кошки должны рожать легко и походя. Раз и окотилась. Несчастная Мао явно не согласна. Вопли ее до жути напоминают человеческие. Я уже решаю свалить из общаги куда-нибудь до глубокой ночи. Но не уверен, что это прекратится к возвращению, или не продлится еще сутки. Я не знаю, как долго рожают кошки.
Кошачий крик не дает мне покоя.
Стук в дверь отвлекает от воплей. Открываю и вижу соседа. Джо, рослый парень с вьющейся шевелюрой и светлой бородкой, стеснительно вопрошает:
Слушай, у тебя есть чай?
Этим вопросом он меня застает врасплох. На мгновение в голове возникает картина «Завтрак аристократа», и мне хочется стыдливо прикрыть стоящую на столе кружку, из которой свешиваются два хвостика с постыдными ярлыками. Угощать англичанина своим плебейским чаем мне неловко. К тому же, невеста у Джо китаянка, наверняка он привык к разным улунам или пуэрам
Тебе какой надо? зачем-то спрашиваю соседа, будто готов предложить на выбор.
Джо неожиданно складывает руки в молитвенном жесте и говорит:
Какой-нибудь настоящий чай.
Слово «настоящий» он выделяет интонацией и с надеждой смотрит на меня.
«Липтон»! произношу я голосом врача-венеролога, сообщающего пациенту неприятную весть.
О боже, да! вдруг восклицает Джо. Я в тебе не ошибся!
Лицо его светится от радости.
Старый добрый черный «Липтон»! продолжает он, чуть не приплясывая.
На всякий случай решаю уточнить и остудить его пыл:
В пакетиках?
Другого не видел и не знаю, легко соглашается англичанин.
Со словами «Добро пожаловать в клуб, сынок!» протягиваю соседу раскрытую пачку и настаиваю, чтобы взял, сколько надо.
Вытаскивая пакетики, Джо неожиданно замирает:
Ты слышишь?
Я прислушиваюсь и сначала не понимаю, в чем дело.
Кошка замолкла! говорим мы друг другу одновременно.
Джо просит его подождать. Через пару минут он заявляется вновь, с чашкой в руке и зовет меня с собой:
Пойдем глянем!
Я прихватываю свою кружку и мы спускаемся на первый этаж. За конторкой возле стеклянной двери сидит дежурная. Лицом она слегка похожа на лягушку в очках. Тетка громко, с подвизгиваниями, треплется на местном диалекте по телефону. Завидев нас, на мгновение смолкает и показывает четыре пальца. Мы непонимающе переглядываемся и тогда очкастая лягушка с гордостью изрекает:
Четырех родила!
Мы догадываемся, что это она не о себе.
Когда только успела узнать удивляюсь я.
Да наверняка стояла над ней и наблюдала, как та мучилась, роняет Джо и толкает дверь.
Снаружи ощутимо теплее и душнее после охлажденного кондерами воздуха общаги. Но чувствуется близость октября, вечера уже не такие невыносимые, как совсем недавно.
Давай не пойдем смотреть, останавливаю Джо, который уже завернул за угол. Дадим ей прийти в себя.
Я ожидаю, что Джо заупрямится, но он неожиданно соглашается.
Мы направляемся в сторону смутно белеющего памятника пионерам-героям. Вокруг него несколько неудобных скамеечек. На одну из них мы усаживаемся и принимаемся отхлебывать чай. Как старики, сидим в темноте и молчим. На небо уже выползла одутловатая луна, растерянно зависла над крышами соседнего жилого квартала.
Со стороны выключенного фонтана тянет болотным душком.
Четырех родила!
Мы догадываемся, что это она не о себе.
Когда только успела узнать удивляюсь я.
Да наверняка стояла над ней и наблюдала, как та мучилась, роняет Джо и толкает дверь.
Снаружи ощутимо теплее и душнее после охлажденного кондерами воздуха общаги. Но чувствуется близость октября, вечера уже не такие невыносимые, как совсем недавно.
Давай не пойдем смотреть, останавливаю Джо, который уже завернул за угол. Дадим ей прийти в себя.
Я ожидаю, что Джо заупрямится, но он неожиданно соглашается.
Мы направляемся в сторону смутно белеющего памятника пионерам-героям. Вокруг него несколько неудобных скамеечек. На одну из них мы усаживаемся и принимаемся отхлебывать чай. Как старики, сидим в темноте и молчим. На небо уже выползла одутловатая луна, растерянно зависла над крышами соседнего жилого квартала.
Со стороны выключенного фонтана тянет болотным душком.
Комар! вдруг говорит Джо и тычет пальцем в мое лицо. Вот тут!
Хлопаю себя по щеке. На ладони видна маленькая темная клякса с раздавленным телом насекомого посередине.
На лице тоже кровь, разглядывает меня Джо.
Да хрен с ней, провожу рукой по щеке.
До нас долетают визгливые выкрики нашей дежурной, любительницы телефонных разговоров.
До чего же китайцы шумные говорю приятелю. Хотя есть ведь исключения. Твоя Грейс, например.
Китайского имени невесты Джо я не знаю, да никто и не зовет ее иначе, чем Грейс.
Джо кивает:
Потому-то мы с ней вместе уже второй год.
Настает мой черед усмехаться:
Это не срок, приятель. Но дай бог, у вас все будет хорошо.
Я знаю, что следующим летом Джо вернется в Англию, там они с Грейс планируют пожениться и жить.
Считаешь, правильный выбор? неожиданно спрашивает меня англичанин.
Пожимаю плечами:
Твоя жизнь, мужик.
Чай допит. Пакетики мы выбрасываем в темень кустов. Я поясняю англичанину, видя его сомнения насчет правильности нашего поступка:
Это питательное удобрение для растений. Как настоящее дерьмо.
Луна освещает лица погибших за светлое будущее пионеров. Но кто из них мальчик, кто девочка в обморочной желтизне не разобрать.
По дороге к общежитию переглядываемся и киваем друг другу. Ладно. Взглянем одним глазком, все ли там в порядке с Кошкой, и уйдем.
Подходя к общежитию, видим сквозь стекло дежурную. Она восседает за конторкой, прижимая к лягушачьей своей голове телефонную трубку и громко квакает в мембрану. Я не понимаю ни слова, хотя и пытался когда-то освоить здешний диалект.
Завернув во внутренний дворик, оказываемся почти в тишине и темноте. Крики дежурной здесь неслышны. Из освещения бледные квадраты окон. Горит свет в моей комнате, в комнате Джо и у старичка-япошки с третьего этажа. Ребята-американцы с первого свалили в город еще засветло.
Мы слышим слабое мяуканье. Жалкое и словно виноватое. Джо включает экран мобильника и вытягивает руку. Железяки и доски в этом мертвенном свете кажутся мне пейзажем из злой сказки. Словно в подтверждение, где-то в глубине, куда свечение едва достает, вспыхивают два глаза. Тускло-серебристые, будто неживые.
Пойдем, приятель, говорю я. Мы тут лишние.
Пошли, соглашается Джо.
Утром в понедельник привожу себя в порядок скребу бритвой подбородок, шурую зубной щеткой во рту и плещу на лицо холодной водой. На школьном дворе что-то происходит. Это я понимаю по крикам, доносящимся снаружи.
Причем кричат не дети к их шуму я давно привык, как к фону, и не обращаю внимания.
Кричит Джо. Громко и страшно. Так кричат футбольные хулиганы, бросаясь на чужаков.
Наскоро натягиваю футболку и шорты, влезаю в кроссовки и выхожу в коридор.
В окно мне видна толпа школьников ими забита вся дорожка, от самого памятника пионерам до нашей общаги. Лица их устремлены к нашей входной двери. Оттуда и разносятся крики Джо. Он орет сразу на двух языках матерится на родном английском и сотрясает утренний воздух фразами на китайском, смысл которых я со второго этажа разобрать не могу. Спускаюсь по лестнице.
Входная дверь отворена настежь. Возле нее на корточках сидит дежурная та самая, что трепалась весь пятничный вечер по телефону, сегодня вновь ее смена. Из-за своей позы она еще больше смахивает на лягушку. Она косит тревожными очками на возвышающегося над ней англичанина. Джо, растрепанный и краснолицый, тычет пальцем ей в лицо и надрывно орет:
Грязная свинья! Сраная косоглазая обезьяна!
Бледная Грейс стоит за его спиной и делает робкие движения тонкими руками, пытаясь дотронуться до жениха и успокоить его. Встречается со мной испуганным взглядом. Я чуть покачиваю головой в таком состоянии сосед может сильно толкнуть ее, или дать оплеуху. Мне, живущему за тонкой стеной, известны многие нюансы их жизни.
Грейс кивает, отходит на пару шагов и умоляюще складывает руки.
Мерзкая жестокая жаба! разоряется Джо. Чтоб ты сдохла, паскудная тварь!
Жилы на его багровой шее взбухли. Кулаки сжаты. Глаза белые от бешенства.
Школьники с явным удовольствием вслушиваются в его крики.
В правой руке дежурной я замечаю обломок вымазанного в чем-то кирпича. Потом перевожу взгляд к ее ногам там лежит еще один кирпич, цельный, и тоже перепачканный. Чуть поодаль, на выложенной плиткой дорожке несколько смятых комков. Даже не сомневаюсь, что их должно быть четыре.
Тусклая и пыльная Кошка жмется к стене неподалеку, беззвучно мяукая. В глазах ее пустота.
Джо подтверждает мою догадку.
Эта сволочь убила всех котят! говорит он мне срывающимся голосом, уже значительно тише. Прямо на глазах детей!
Он жадно хватает ртом воздух, шумно выдыхает и принимается расхаживать туда-сюда вдоль толпы школьников. Из его объяснений, которые он бросает мне на ходу, становится ясна вся картина.
На первом занятии Джо с воодушевлением поведал классу о позавчерашнем событии. Поговорил с учениками о домашних животных. Спел с ними песенку про котят. И после урока повел своих подопечных полюбоваться на приплод Кошки. Так сказать, закрепить визуально.
«Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят»
Она уже добивала последнего! Джо останавливается возле неподвижно сидящей каменноликой дежурной и снова переходит на крик. Ты представляешь ей тут, на виду у всех, было это удобнее!
Дежурная по-прежнему сидит враскоряку на корточках и делает вид, что происходящее ее не касается. Терпеливо пережидает. Лишь пучит глаза на ненормального лаовая, все более уподобляясь земноводному. Мне кажется, продлись эта сцена еще минут пять, и тетка, плюнув на все, утробно заквакает и ускачет в сторону затхлого фонтана.
Из урны возле двери вытягиваю черный шуршащий мешок. Мусора успели накидать немного вытряхиваю прямо на дорожку пару яблочных огрызков и несколько мятых салфеток. Осторожно подбираю невесомых изувеченных котят одного за другим и убираю их в мешок. Два серых, один рыжий и один непонятного цвета, весь в крови. Сплющенные головы, бескостные тельца, вылезшие прозрачные и скользкие кишки. Пальцы мои пачкаются. Самое оно вытереть их сейчас об очередные трусы, наверняка висящие на заднем дворе.