Что ты имела в виду? Утром, в вестибюле.
Она привстала в постели медленно, словно это ужасно трудно, пока ее глаза не оказались наравне с моими; ее рыжие волосы мерцали так тускло, что я этого почти не заметила. Она глубоко вздохнула и к концу вдоха, кажется, забыла о моем присутствии. Но потом подняла руку и провела дрожащим пальцем по гребешкам жабр.
Ты бы это оставила, сказала она. Если б могла. Да?
Я не могла притворяться, что не понимаю, о чем она. Гетти плакала, когда потеряла глаз; пару раз я замечала даже, как Риз смотрит на свою чешуйчатую руку так, словно предпочла бы ее отрезать. А я я никогда не возражала. Истекала кровью и кричала, но такова плата за крепкий сон.
Нет, солгала я. А ты?
Она выглядела такой усталой. Мне почти было ее жаль.
Иди спать, Байетт.
Но я не могла найти в себе силы вернуться в комнату и поэтому спустилась в вестибюль и долго гуляла по щелям между половицами. Я думала о Моне, думала о себе. Конечно, я бы это оставила.
Потому что мне кажется, что я искала его всю жизнь безумие в теле, которое уравновесило бы безумие в голове.
Там меня и нашла Уэлч. Я сказала ей, что у меня болит голова, и она пощупала мне лоб, отвела в лазарет, взяла образец крови для верности, сказала она, на всякий случай, и отправила назад в спальню. А когда я вернулась, я залезла наверх к Риз, которой мне не пришлось бы лгать.
Если бы я не говорила с Моной. Если бы не вышла в ту ночь из комнаты. У меня был миллион вероятностей не попасть сюда, но ни одна из них не кажется правдоподобной. Я всегда шла сюда. Это уже случилось давным-давно.
Глава 12
И как ты себя чувствовала?
Я пожимаю плечами.
Может быть, ты испытывала какой-то стресс? Что-то, на что отреагировала особенно остро? Ты ведь через многое прошла.
Эту женщину я раньше не видела. Она вошла после Паретты. Не представилась, просто подкатила к моей кровати инвалидное кресло и уселась так, словно эта комната принадлежит ей.
Тебя что-то тревожит? спрашивает она.
Она одета так, как обычно одевается Паретта, в тот же защитный костюм и хирургическую маску. Только ее маска сделана из прозрачного пластика. Видимо, для того чтобы мне проще было ей довериться, но маска только искажает нижнюю половину ее лица.
Байетт? Она подается вперед.
Я отворачиваюсь и нависаю над своей доской.
Мне не тревожно, хочу написать я. Мне просто скучно.
Но ограничиваюсь простым
Нет
Нет?
Не тревожит
Она кивает и выпрямляется. Я не поднимаю глаз от натянутого на ноги одеяла.
Ты знаешь, как меня зовут? спрашивает она.
Нет
А хотела бы узнать?
Я киваю на доску.
Почему?
Я продолжаю молча смотреть на нее, и она кивает, словно это что-то значит.
А чем я занимаюсь? продолжает она. Ты хочешь знать, чем я занимаюсь?
Вы психиатр
Как ты поняла?
Я закатываю глаза.
Ты уже общалась с психиатрами?
А вы как думаете
Давай попробуем по-другому, говорит она. Я ее знаю. Не конкретно ее, но я встречалась с ними тысячу раз. Так они смотрят, когда я отказываюсь раскрывать перед ними душу.
Она поднимает свой планшет и показывает мне лежащую под ним тонкую книгу в переплете. Темно-синяя, с золотым тиснением. Она мне знакома. Ракстерский школьный альбом. Последний, который мы сделали до токс, альбом того единственного года, который я отучилась полностью.
Она поднимает свой планшет и показывает мне лежащую под ним тонкую книгу в переплете. Темно-синяя, с золотым тиснением. Она мне знакома. Ракстерский школьный альбом. Последний, который мы сделали до токс, альбом того единственного года, который я отучилась полностью.
Я торопливо хватаюсь за доску.
Откуда он у вас
Она не отвечает. Открывает его, медленно пролистывает.
Это был твой первый год в Ракстере, верно? Год до начала токс?
Я пожимаю плечами.
Тебя почти нет на фотографиях.
Не люблю фоткаться
О, смотри, вот ты. Она протягивает альбом, и я беру его и кладу на колени.
На фото я, Гетти и Риз сидим на диване в вестибюле. Гетти смотрит на меня и что-то рассказывает, а Риз примостилась на подлокотнике у меня за спиной и заплетает мне волосы. Она улыбается едва заметно, но все-таки, а у меня закрыты глаза, голова откинута назад. Я смеюсь. Это очень похоже на сегодняшний Ракстер, только диван еще не выпотрошен, а на заднем фоне на подоконнике стоит ваза с ракстерскими ирисами.
Кто они? Твои подруги.
Я наклоняюсь ближе к странице. Глаза у Гетти теплые и широко распахнуты от радости. Я почти забыла, как она выглядела с двумя глазами.
Это ведь Гетти? Гетти Гапин? А это, выходит, Риз Харкер.
Я захлопываю альбом, когда психиатр наклоняется ближе, и прячу его под свою доску. Еще одна из команды Паретты, задает про моих подруг вопросы, для которых у нее нет причин. Я не позволю Гетти или Риз стать следующей, кто окажется в этой постели.
Зачем вам это знать
Она склоняет голову набок, выпрямляясь, и складывает руки на коленях.
Ты хочешь их защитить. Понимаю. Но ты зря беспокоишься, Байетт. Им ничего не грозит. Мисс Уэлч и ваша директриса за ними приглядывают.
Что-то внутри меня щелкает зубами. Я вскакиваю с постели. Слишком быстро голова тут же идет кругом. Психиатр наблюдает, положив одну руку на тревожную кнопку у края моей кровати. Кнопку на случай экстренных ситуаций.
Байетт, говорит она. Прошу тебя, сядь.
Мир рассеивается. Размывается, искажается, неизменной остается только пульсация венки на ее шее. Раз я нависаю над ней. Два она жмет на тревожную кнопку, и включается сигнализация. Три мои колени упираются ей в ребра, ее рука крепко зажата в моих, костюм порван. Четыре мои ногти впиваются ей в кожу.
Байетт! кричит кто-то. Что ты делаешь?
Чьи-то руки хватают меня в охапку и дергают назад. Меня кидают на пол, и я ударяюсь головой. Психиатр прижимает к груди руку, по которой струится кровь. На запястье у нее две глубокие кривые отметины. Во рту у меня влажно и липко.
Я расплываюсь в улыбке. Мир вокруг такой яркий и новый! А потом оно уходит, и я снова остаюсь одна. Чья-то ладонь зажимает мне рот. Укол в плечо, темнота.
Пощечина приводит меня в чувство. Я судорожно вдыхаю.
Выносим ее. Пошли.
Надо мной мигает лампа. Я в своей постели, руки снова стянуты ремнями. Зрение постепенно обретает четкость, размытые фигуры превращаются в людей, и первое нависающее надо мной оскаленное лицо принадлежит Паретте.
Теперь ноги.
Кто-то наваливается на меня и связывает вместе ноги. Я дергаюсь; что-то внутри отчаянно рвется на волю, пока ремни затягиваются все туже. Ремень на бедрах, еще один на лодыжках. На запястьях. И впервые на плечах, и эти ремни идут куда-то ко лбу и подбородку.
Я извиваюсь, пытаясь опуститься пониже, чтобы немного ослабить ремень на бедрах, и Паретта жестко придавливает меня в кровати.
На шее ремня пока нет, и я мотаю головой из стороны в сторону. Я закричу, я сделаю это, и нам всем будет больно, но пусть лучше всем, чем только мне.
Не давай ей говорить! кричит Паретта. Кто-то, стоящий сзади, зажимает мою голову обеими руками; это Тедди, это лицо Тедди, и он поглаживает мне волосы.
Все хорошо, повторяет он снова и снова. Расслабься. Я рядом.
Кажется, с ним все в порядке, но я знаю, куда смотреть, и вижу, что оно приближается. Горящие щеки. То, как на его лице на секунду мелькает паника.
Все начинается, когда по его телу проходит волна. Эта волна прокатывается через него, и на лбу у него проступает пот. А потом его охватывает дрожь, которую невозможно унять, и он нависает надо мной со стекающей по подбородку слюной. Он срывает с себя маску, выплевывает что-то, и это что-то падает мне на грудь. Белый осколок. Кость.
Тедди. О боже. В одну секунду Паретта оказывается рядом с ним и помогает ему подняться, но его ноги поочередно подкашиваются. Тедди, ты меня слышишь? Тедди!
Обо мне все забыли, меня оставили на кровати, не затянув до конца ремни, так что я изворачиваюсь и вижу, что он лежит на полу. Глаза у него закатились. Тело сотрясает мелкая дрожь.
Его укладывают на каталку и увозят прочь. Я остаюсь одна.
Глава 13
Гетти
Риз зовет меня по имени, слегка трясет, и я просыпаюсь. Кожа влажная, пот пропитал рубашку на спине; в горле саднит, как будто я долго сдерживала крик.
Пора, шепчет она.
В школе тихо ни звука из других спален, а луна стоит так высоко, что в окно ее не видно. Наверное, уже за полночь. В это время года до рассвета еще несколько часов, но трава белая от инея и блестит. В лесу должно быть достаточно светло, чтобы обойтись без фонарика.
Мы выбираемся из постели и медленно, чтобы не шуметь, продвигаемся к выходу. У двери я останавливаюсь. Сейчас я знаю, что Байетт жива. Если я пойду в лес, то возьмусь за эту мысль обеими руками и буду гнуть ее, испытывая на прочность.
Готова? спрашивает Риз у меня за спиной.
Байетт жива. Она жива и нуждается во мне так же, как я всегда нуждалась в ней.
Готова.
Мы выходим из комнаты и крадемся по коридору; Риз натянула капюшон, чтобы приглушить свет волос, и идет так близко, что я чувствую, как костяшки ее пальцев задевают мои. Все спят, а если не спят, то не подают виду, так что мы спокойно минуем спальни и выходим на полуэтаж.
На верхней площадке лестницы мы приседаем, и я пытаюсь разглядеть дежурную у парадного входа. Интересно, поможет ли она Уэлч отвести Байетт в дом Харкеров, или Уэлч сделает всё сама.
Хотя вестибюль залит серебристым светом, проникающим через многочисленные окна, я никого не вижу. Возможно, проблема в слепом глазу, и я подталкиваю локтем Риз.
Где она?
Не знаю, говорит Риз. Я оглядываюсь и вижу, что она хмурится. Кто-то должен дежурить у двери.
Наверное, она изменила расписание. Мы обе знаем почему, даже если не говорим этого вслух: Уэлч не хочет, чтобы кто-то видел, что она собирается сделать. Ей так удобнее, это факт, но и мне тоже, и я не готова упускать это преимущество. Давай выйдем на улицу.
Я выпрямляюсь и медленно преодолеваю несколько ступеней; мой глаз с трудом различает в темноте их края. Шаг за шагом, бок о бок с Риз, мы спускаемся на первый этаж. Все еще никого: ни дежурных, ни Уэлч. Может, мы пришли слишком рано? Или слишком поздно?
Риз открывает двустворчатые двери, и я выскальзываю за ней наружу, чувствуя, как под куртку пробирается холодный зимний воздух. На крыльце я медлю. Я подозреваю, что ружейную смену освободили от дежурства, как и девочку, которая должна была сторожить двери, но осторожность не помешает.