Тьма спустилась на нее с потолка, подмяла под себя. Присцилла почувствовала во рту горечь, левую руку обожгло болью. Дышать стало трудно. Она закрыла глаза и подумала о том, как перед смертью мать отдала ей крохотный пузырек синего стекла.
Забери, Прис, попросила мама, облизнув сухие губы. Выброси. Только аккуратно. Не знаю, куда. В уборную? Нет, вдруг разобьется, выгребать приедут отравится кто-нибудь Ох!
Вставать она уже не могла, на подушках поднималась с трудом.
Что это, мама? Присцилла рассматривала на свет прозрачную жидкость под притертой крышкой.
Я помню, как умирала твоя бабушка, невпопад ответила мать. Ужасно, совсем не по-христиански. Два года назад, когда я нащупала у себя в груди первый большой узел, я достала цианид у знакомого ювелира в Лондоне. Хотелось иметь выбор, даже если он между болью и грехом. Но теперь, в самом конце, я не выберу грех.
Она протянула руку и погладила дочь по щеке. Присцилла сидела рядом на кровати, беременный живот натягивал платье.
Спрячь пузырек, Прис, попросила мать. Не отдавай, даже если я умолять буду. Потом мне в гроб положишь.
Присцилла! громко позвал Джеремайя из гостиной. Прис вздрогнула, хотя это был лишь первый год после их свадьбы и он ее еще толком не бил ну, не считая редких пощечин и щипков.
Мать заметила, заплакала.
Прости меня, Прис, сказала она. Не надо было тебя замуж заставлять Я как лучше хотела
Она трижды просила Присциллу вернуть пузырек. Но когда приступ проходил, каждый раз благодарила, что дочь не отдала.
Утром ее последнего дня Прис улыбнулась молочнику и сказала, что да, дождя, наверное, сегодня не будет. Когда она вернулась на кухню, Джеремайя отвесил ей за это такую пощечину, что кожа на скуле лопнула. Он ушел в лавку, а Присцилла баюкала у щеки ледяной компресс и старалась не плакать.
Мать открыла глаза, наконец не замутненные болью, и долго смотрела на нее.
Пять капель быстрая смерть, сказала она. Чем меньше, тем дольше. Если всего каплю, то будет мучиться, но коронер не поймет. Цианид впитывается в кожу, надевай перчатки.
Мама! всплеснула руками Присцилла. Но мать закрыла глаза и больше уже их не открывала.
Присцилла, стоя у гроба, собиралась положить пузырек матери в руку. Но не положила.
Джеремайя мечтал о большой семье выводке послушных, опрятных мальчиков в бархатных костюмчиках. Когда доктор сказал, что детей у Присциллы больше быть не может телу дорого дались первые роды муж начал бить ее по-настоящему.
Всегда продуманно, аккуратно, чтобы не сильно повредить.
Всегда за дело когда она была в чем-то виновата.
Смотри, что ты заставила меня сделать, Прис, говорил он. Я не хочу делать тебе больно, но долг мужа воспитывать жену.
Он лгал. Ее боль распаляла в нем желание, он пользовался своими супружескими правами страстно и подолгу.
Он вступил в наследство ее матери теперь коттедж принадлежал ему, ведь Присцилле, замужней женщине, владеть имуществом не полагалось.
Мы поедем в Сингапур, говорил Джеремайя, сидя за столом и разбирая письма. Он любил хорошую бумагу, перьевые ручки, запах чернил. Мой торговый партнер обещает, что уже через три года мы сможем удвоить капитал. Я поеду первым, все подготовлю. Буду тебе писать, как и что.
Присцилла смотрела, как он заклеивает письма, проводя языком по полоске клея и придавливая уголок. На следующий день она купила на почте большой конверт из лучшей кремовой бумаги и старательно подписала его на свой адрес. Надела перчатки и добавила в ложку клея одну каплю из синего пузырька. Кисточкой нанесла на полоску на конверте и высушила. Кисточку, ложку и перчатки сожгла в тлеющей в глубине сада груде зимнего мусора. Перед отъездом отдала конверт мужу.
Я буду очень-очень ждать этого письма, с замирающим сердцем сказала она. Муж был тронут и обещал написать, как только приедет.
Смотри, что ты заставил меня сделать, Джеремайя, прошептала она, когда его поезд отошел от перрона.
Присцилла открыла глаза, села и дернула шнур звонка у кровати. Через пару минут, кланяясь, вошла молодая китаянка.
Если мадам желает отправить письмо в Англию, то кто-нибудь из служащих отнесет его на почту. И позаботится о конверте и марках, если мадам некогда. Нет, она здесь работает не очень давно, чуть больше трех месяцев. Горничная, бывшая до нее, к сожалению, неожиданно скончалась. Слабое сердце бывает даже у совсем молодых женщин. Очень печально ведь у бедняжки Саомин, говорят, осталось двое малышей. Жаль, что мадам расстроилась.
Поклонившись, девушка вышла.
Прис прижала руку к груди, мир бился в тяжелом ритме ее сердца.
Саомин, сказала она в пустоту. Прости меня. Пожалуйста, прости. Я их найду.
Она переоделась и вышла в белую жару сингапурского вечера, полную сырых и горячих запахов, многоязыких криков торговцев, смеха и разговоров гуляющей публики. Швейцар в дверях отеля махнул рукой и к Присцилле из толпы ожидающих неподалеку с повозками подбежал рикша, крепкий молодой малаец в белой соломенной шляпе. Присцилла уже ехала на таком из порта, и хотя то, что в повозку запряжен человек, по-прежнему казалось ей странным, она залезла в маленький экипаж.
Рикша тут же двинулся с места, будто сам знал, куда ее везти. Присцилла вспомнила, как на пароходе Юджин рассказывал ей о буддийском «потоке» течении под поверхностью мироздания, которое, если с ним не бороться, приводит все вещи к равновесию. Она мысленно попросила Саомин ей помочь, направить поиск. И немного помолилась. И чуть-чуть, украдкой, опять подумала о Юджине Монке.
Повозка остановилась рикша пережидал обоз с рыбой. Повернув голову, Присцилла увидела знакомую неказистую фигуру служанка миссис Ли с парохода стояла на углу с баулом в руках и с выражением страдальческой покорности на широком лице. Присцилла поймала ее взгляд, махнула рукой. Женщина подошла.
Что с тобой случилось? спросила Присцилла.
Госпожа уволила, пожала плечами та. Жить нету где. Думаю, что делать.
Мне нужна служанка, сказала Присцилла. Как тебя зовут?
Через минуту рикша вез уже двоих. Женщину звали Мэйли, что означало «прекрасная слива». Родители надеялись на лучшее, но она и до оспы была некрасива, хотя это ничего, она уже привыкла.
Мэйли, мне нужно найти одну семью, сказала Прис. Но я не знаю, как. Женщина умерла четыре месяца назад. Она была горничной в отеле «Рафлз». Ее звали Саомин
Я знала Ду Саомин, кивнула Мэйли. Она жила с белым мужчиной. Французом. Плохой человек. Много курит опиум. Саомин была полукровка и сирота, иначе бы с ним не спуталась. Жаль, что умерла.
Присцилла воспрянула духом. Поток принес ее к Мэйли, приведет и к детям.
Да, были дети, пожала плечами китаянка. Девочки, маленькие еще. Но я была год в Англии, не знаю новостей. Наверное, подросли, если не умерли. В том районе вода плохая, дети много умирают.
Присцилла схватила ее за руки, сжала.
Мы можем туда поехать? спросила она с надеждой. Ты поможешь мне их найти, Мэйли?
Темно скоро, ответила та. Плохой район. Завтра утром поедем?
Присцилла задумалась. Рикша вез их по набережной, океан сиял глубокой синевой, вокруг проносились другие повозки с пышно одетыми европейцами, с богатыми китайцами в ярких шелках и парче. Трое высоких сикхов в одеждах из белоснежного муслина стояли у перил и разговаривали, жестикулируя. Прошла очень грациозная малайка в ярко-желтом саронге. От красок и движения рябило в глазах. Потом потемнело, сердце стиснуло.
Нет, сказала Присцилла. Сегодня, сейчас, быстрее.
Оой! крикнула Мэйли, и рикша остановился так резко, что всаднику, ехавшему позади, пришлось осадить лошадь. Китаянка что-то объяснила, рикша повернул оглобли повозки. Побежал быстро, а Присцилле все казалось, будто тень Саомин стелется за ними, погоняет, торопит.
Рикша остановился там, где кончалась мостовая, махнул рукой дальше не проехать. Присцилла попросила его подождать, подобрала юбки, пошла по скользкой грязи.
Дом не выглядел лачугой, но был узок и очень неухожен. Дверь открылась нескоро. Мужчина, явный европеец, был очень худ и по самые глаза зарос неопрятной темной бородой. Он осмотрел их, подозрительно сощурившись.
Я не вас ждал, сказал он по-французски. Чего вам?
Я жила по соседству, сказала Мэйли. Давно. Пришла спросить про Саомин, вашу мертвую женщину.
Щека у француза дернулась, синие глаза сверкнули.
Я жду важных людей, сказал он. Уходите.
Он начал закрывать дверь, но Присцилла выставила вперед ногу.
Я заплачу, сказала она. Я хочу увидеть детей.
Француз облизнул губы.
Англичанка? сказал он. Сколько заплатишь?
Два фунта.
Три, ответил он и, дождавшись ее кивка, посторонился и пропустил их в дом.
Было грязно, в воздухе витал сладковатый дымный запах.
Я заплачу, сказала она. Я хочу увидеть детей.
Француз облизнул губы.
Англичанка? сказал он. Сколько заплатишь?
Два фунта.
Три, ответил он и, дождавшись ее кивка, посторонился и пропустил их в дом.
Было грязно, в воздухе витал сладковатый дымный запах.
Опий, сказала Мэйли, увидев, что Присцилла принюхивается.
Не ваше дело, бросил француз, не оборачиваясь. Эй, вы! Зое, Ирен!
Из-за невысокого бамбукового шкафа вышли две девочки лет пяти-шести, в простых хлопковых платьях, порванных и грязных. Молча встали посреди комнаты. Присцилла смотрела на них с бьющимся сердцем.
Вот дети, сказал их отец. Давайте три фунта и оревуар.
Ирис сглотнула. Она смотрела на девочек, осиротевших по ее вине.
Я бы хотела их забрать, внезапно вырвалось у нее. Я удочерю и воспитаю их. Вы, кажется, не сильно этим озабочены.
Француз расхохотался, запрокинув голову. Во рту у него почти не было зубов.
Я бы с вами, мадам, поторговался, сказал он, отсмеявшись, но на этот товар уже есть покупатель. За ними вот-вот придут. Я много должен некоторым уважаемым китайцам, он отвесил в сторону Мэйли шутовской полупоклон.
Обратно за шкаф! рявкнул он девочкам. Младшая вцепилась в сестру, та сверкнула из-под нечесаных волос такими же синими, как у отца, глазами.
Постойте! сказала Присцилла. Сколько вы хотите? Кому вы их собираетесь продать?
Тут уже дело не в деньгах, пожал плечами француз. Говорю же много задолжал. Если не отдам, китайцы меня на стейк тартар порубят, причем не торопясь.
Выбор между болью и грехом, пробормотала Прис. Зачем им дети? Что с ними будет?