Из полторы сотни человек, бывших под моим началом к началу первой атаки, осталось в строю шесть десятков, да и те большей часть перераненные. Погиб Голицын в него выстрелили в упор. Разбитыми оказались три пушки из четырех. Вывезти их не было возможности людям не потянуть, а упряжки разбежались. Мы занялись ранеными (французов просто прикололи, и я не стал останавливать обозленных солдат), в этот момент к флешам подошло подкрепление. Я заканчивал бинтовать ногу егеря, когда сверху пала тень. Закрепив бинт, я выпрямился, и увидел перед собой группу всадников в офицерских эполетах, двое из них в генеральских. Один из генералов был лет тридцати на вид, второй за пятьдесят.
Кто здесь старший? спросил пожилой генерал, с любопытством глядя на меня.
Я, ваше превосходительство. Младший офицер командира отдельного летучего батальона егерей при командующем Второй армией, подпоручик Руцкий.
А остальные?
Поручик Голицын погиб при отражении последней атаки. Еще уцелел командир батареи шестифунтовых пушек прапорщик Кухарев.
Вас, что, всего трое было? удивился генерал.
Так точно, ваше превосходительство!
А людей сколько?
Полторы сотни, считая артиллеристов.
И вы отбили атаку французов?!
Две, ваше превосходительство.
Дела, покачал головой генерал. Никогда о таком не слыхал. Рота отбилась от полка. А вы, часом, не заливаете, подпоручик?
Гляньте сами, указал я рукой на груды тел у фасов. В поле их лежит гораздо больше.
Оба генерала некоторое время обозревали результаты боя.
Вот что значит русский солдат, ваше высочество, сказал пожилой генерал молодому по-французски. Кое-кто убеждает нас, что Бонапарта не одолеть. А тут рота остановила полк!
Полагаю, у нее был отличный командир, ответил тот, кого назвали высочеством. Жаль, что погиб.
А этот? пожилой кивнул в мою сторону.
У него крест военного ордена на мундире, явно из солдат. Не думаю, что такой мог построить грамотную оборону. К тому же офицер не станет перевязывать раны нижним чинам.
Гм! пожилой посмотрел на меня и перешел на русский. Кто командовал обороной флеши, подпоручик?
Я, ваше превосходительство.
Почему не поручик?
Так приказал командир батальона.
Я вижу знак военного ордена на вашем мундире. Вы из нижних чинов?
Нет, ваше превосходительство. Я получил его, будучи статским. Произведен в подпоручики указом государя.
Постой! он наморщил лоб. Слыхал о таком: небывалый случай Так вы тот самый Руцкий, что храбро бился в Смоленске и вышел из него последним?
Так точно, ваше превосходительство.
Не удивительно, что вы отстояли флешь, кивнул генерал. Я сообщу о вашем подвиге светлейшему. Нас прислали вам на замену. Куда направитесь?
В штаб Багратиона. Таков его приказ: сражаться до подхода резервов, а затем вернуться.
Отчего у вас мундир порван? спросил молодой генерал, которому, видимо, не понравились слова пожилого.
Штыком ударили, ваше высочество, сообщил я по-французски. К счастью, угодили в часы, и все обошлось синяком, чего не скажешь о других. По образованию и прежней службе я лекарь, так что помогаю раненым. Полагаю это долгом христианина. Разрешите идти?
Идите! кивнул пожилой генерал, с улыбкой глянув на насупленного молодого
Знаешь, с кем ты говорил? спросил меня Семен на обратном пути, когда я рассказал об этом эпизоде. Командующим вторым корпусом генерал-лейтенантом Багговутом. А второй генерал командир четвертой дивизии принц Вюртембергский.
Барклай прислал их в подкрепление?
Выходит так, кивнул Спешнев. Своих резервов у Багратиона, видимо, не осталось.
Хм! Так было и в моем времени. Но там Багговут воевал на южном фланге у Утицы. Здесь же пошел к флешам по крайней мере, силой одной дивизии. И сами флеши не захвачены. Что-то изменилось в этом мире
Что конкретно, я узнал вскоре. Под Семеновской нам пришлось отбиваться от поляков, где Багратион получил пулю в грудь. Опасное ранение, но не смертельное, как в моем времени. Хотя и там генерала могли спасти, не вмешайся его дурной характер. Здесь я решил не давать ему шанса, и влил в князя лошадиную дозу лауданума. Пусть спит. Армией ему все равно не командовать, так пусть живет. Помните, говорил, что собираюсь спасать Багратиона и, возможно, Сен-При? При штабе дежурили два моих санитара, получившие строгие инструкции. При ранении генерала перебинтовать, напоить лауданумом и везти к Виллие. Бессознательного генерала тот бы прооперировал. Не срослось. Багратион получил другую рану, а Виллие приехал в Семеновское сам, где и огорошил меня новостью.
Барклай прислал их в подкрепление?
Выходит так, кивнул Спешнев. Своих резервов у Багратиона, видимо, не осталось.
Хм! Так было и в моем времени. Но там Багговут воевал на южном фланге у Утицы. Здесь же пошел к флешам по крайней мере, силой одной дивизии. И сами флеши не захвачены. Что-то изменилось в этом мире
Что конкретно, я узнал вскоре. Под Семеновской нам пришлось отбиваться от поляков, где Багратион получил пулю в грудь. Опасное ранение, но не смертельное, как в моем времени. Хотя и там генерала могли спасти, не вмешайся его дурной характер. Здесь я решил не давать ему шанса, и влил в князя лошадиную дозу лауданума. Пусть спит. Армией ему все равно не командовать, так пусть живет. Помните, говорил, что собираюсь спасать Багратиона и, возможно, Сен-При? При штабе дежурили два моих санитара, получившие строгие инструкции. При ранении генерала перебинтовать, напоить лауданумом и везти к Виллие. Бессознательного генерала тот бы прооперировал. Не срослось. Багратион получил другую рану, а Виллие приехал в Семеновское сам, где и огорошил меня новостью.
Шагая в расположение батальона, я матерился, не сдерживаясь. Мать вашу, императорскую! Много раз и в самых похабных позах! Выдернуть офицера из боя ради каких-то мозолей! Ладно, я, но Виллие! Именно он в моем мире сумел организовать эвакуацию большинства раненых из Москвы, и те не погибли в пожарах. Да что ж это такое! Мозоли ваши вам в глотку!
Странно, но в этот миг я ощущал в себе двух людей. Один громко ругался, проклиная начальство, а второй тихо радовался. Тому, что покинет это поле смерти и не увидит более ни ядер, бьющих в живых людей и рвущих их на куски, ни окровавленных штыков французов, ни их злобных лиц. Ощущать такое было подло, ни прогнать из головы эту мысль не получалось.
Повезло тебе, Платон! сказал Спешнев, когда я доложил ему о приказе. В Петербург поедешь, к самому государю. Я вот там не бывал, и его величество никогда не видел. Куда нам! вздохнул он.
Я вернусь.
Вряд ли, покрутил головой он. Такой случай упускать нельзя. Но все равно спаси тебя бог. Того, что ты сделал для меня и других в батальоне, забыть невозможно. Я распоряжусь, чтоб тебя собрали надлежащим образом.
Он повернулся и ушел. Мне показалось, что на последних фразах его голос дрогнул, а глаза повлажнели. Да и я сам Ко мне подошел Синицын.
Сымайте мундир, ваше благородие! предложил сходу. Он испачкался и порван. Почистим и заштопаем. Дать бы новый, да только взять негде, он вздохнул.
Не беда, сказал я. В Петербурге пошью новый. Деньги есть.
Возьмите! он протянул мне холщовый мешочек. Я заглянул внутрь. Там лежало двое часов, золотых.
Откуда?
У казаков были. Семен Павлович велел собрать их и похоронить, пока есть время выручили они нас. Кто бы мог подумать? Охальники и грабители, а пожертвовали собой. Царство им небесное! прапорщик перекрестился. Вот на них часы и нашли. Мертвым без нужды, а вам пригодятся.
Синицын снова вздохнул.
Одни возьму, сказал я. Мои француз штыком разбил. А вот вторые
Я задумался, затем, вытащив из мешка часы, направился к артиллеристам, которые под присмотром Кухарева чистили орудия. Раненого штабс-капитана Зыкова увезли в лазарет, и Ефим остался единственным офицером у пушкарей.
Ефим Игнатьевич! окликнул прапорщика.
Слушаю, ваше благородие! повернулся он ко мне.
Держи! я вложил ему в руку часы. Это за выстрел по флеши. Если бы не вернулся и не выпалил конец бы нам всем.
Как же было не вернуться, ваше благородие? сказал Кухарев. Свои же гибли. Дорогие, добавил, разглядев часы, мне не по чину.
Он попытался вернуть подарок, но я заложил руки за спину.
Бери! И на поле нас спас, дав залп по полякам. За такое по гроб поить нужно. К сожалению, не смогу, уезжаю в Петербург. Не знаю, вернусь ли, но случится быть в Залесье, предавай поклон графине.
Которой? улыбнулся Кухарев. Старой али молодой?
Обоим, сказал я и, повернувшись, пошел прочь. Долгие проводы лишние слезы, а солдату собраться только перепоясаться. Хотя вещей к моему удивлению набралось полный чемодан. Узнав, что мы едем в Петербург, к нам потянулись солдаты, и каждый что-то нес: кто новую рубаху, кто чистые онучи, кто льняной утиральник. Натащили столько, что не помещалось в чемодан, купленный мной у маркитанта, и я, поблагодарив, попросил разобрать подарки обратно. Приказал Пахому не забыть гитару. Уцелел грушенькин подарок, несмотря ни на что. Спустя полчаса вместе с денщиком мы скакали к Виллие. Нас сопровождали двое егерей, они уведут коней обратно. Прощай, Мыш! Мы с тобой так и не подружились, но упрекнуть тебя не в чем. Прощайте боевые друзья! Даст бог, свидимся. Россия, хоть и большая, но не настолько, чтобы потеряться
Весь в плену таких мыслей я прибыл в госпиталь и, спросив у санитара, где найти Виллие, подъехал к его палатке. Действительный статский советник встретил меня снаружи. Лицо его было мрачно. Я спешился и подошел ближе.
Михаил Богданович погиб, огорошил Виллие новостью. Привезли к нам раненым, но поздно. Скончался на операционном столе.
Барклай де Толли?! ахнул я.
Он! кивнул Виллие.
Твою мать! В реальной истории он уцелел. Вмешался я в события, помог предкам, долб*еб из будущего
Под ним, говорят, четверых коней убило, продолжил Виллие. Пятому в грудь угодила бомба и взорвалась внутри. Михаилу Богдановичу оторвало ногу. Ее вовремя не пережали, истек кровью, он сердито махнул рукой. Готовы, Платон Сергеевич?
Да, ваше превосходительство! поклонился я.
Оставьте титулы! сказал он. Нам до Петербурга не один день ехать. Сейчас подгонят коляску и дрожки для денщиков
Над огромным полем, с его речками, ручьями и оврагами, дальним лесом на юге, холмами и возвышенностями в центре стояла канонада. Палили пушки и ружья, мчались всадники и шагали колонны пехотинцев. Сотни тысяч людей убивали друг друга и делали это так яростно, что порой доходили до исступления. И лишь двое на этом обширном пространстве казались безучастными к происходящему. Один находился за порядками французов, второй русских.
Наполеона мучила простуда. Это было необычно. Сердце императора билось слишком редко, и в обычное время он отчаянно мерз. Его спальню в Фонтебло топили так жарко, что Мария-Луиза[28] отказывалась в ней ночевать. Согревался Наполеон и горячими ваннами, причем, вода в них была такой, что родные не понимали, как он там не сварится. Но подобное наблюдалось только в дни мира. В походах Наполеон мог спать на голой земле, укрывшись шинелью и без всяких последствий. И вот надо же простудился!