Катя, вскочив, раздела и уложила госпожу. Ощутив под собой простынь из тонкого голландского полотна (с собой везли, не на трактирных же спать!), Анна блаженно улыбнулась и прикрыла глаза. Она слышала, как Катя расстелила на полу свой походный тюфячок (в дороге служанка спала в комнате хозяйки, дабы по первому зову подать ей, что потребуется), после чего оделась, погасила свечи и вышла.
Странное дело. За столом Анна чувствовала себя безмерно уставшей и мечтала о постели, но, оказавшись в ней, вдруг утратила желание спать. Повернувшись с боку на бок, сочла, что в комнате душно. Кати не было, и Анна, встав, прошлепала босыми ногами к окну. К счастью, то открывалось. Анна поняла это, нащупав (в комнате стоял сумрак) бронзовые запор и ручку. После некоторых усилий створка распахнулась. В комнату ворвалась прохлада, а следом донеслись голоса. Говорили по-французски, чему Анна удивилась. Голоса доносились из сарая напротив. Светила луна, и Анна разглядела, что ворота его открыты. Она прислушалась.
И где вы жили за границей, Платон Сергеевич?
Анна узнала голос Кати.
Много где, мадмуазель, ответил ей мужской голос. Он звучал мягко и ласково. В германских землях, французских, испанских.
И каково там было?
Словами не расскажешь. Хотите, я вам об этом спою?
Сделайте милость, согласилась Катя.
На короткое время наступила тишина, затем Анна услышала перебор струн. «Это бурбон еще и музицирует?» удивилась она. С кем Катя ведет разговор, стало понятно сразу. В следующий миг незнакомый ей офицер запел:
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал
Что имел потерял, что любил не сберег.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна
Анна ощутила, как ею овладела сладкая истома. Мягкий голос невидимого певца трогал сердце, пробуждая в душе жалость и сочувствие.
Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать,
Полететь бы опять к певунье своей
Да узнает ли старая Родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?..
Певец умолк, и некоторое время за окном стояла тишина. Затем Катин голос с чувством произнес уже по-русски:
До чего мне вас жалко, Платон Сергеевич! Прямо не сказать, как.
Так пожалей меня, голубушка! раздалось в ответ, после чего послышалась какая-то возня, и задавленный Катин голос:
Пустите меня! Немедля! Я хозяйке пожалуюсь! Она прикажет вас высечь!
Дворян сечь нельзя, возразил мужчина.
Ей можно.
И кто у нас хозяйка? поинтересовался невидимый собеседник Кати.
Графиня Орлова-Чесменская, фрейлина ее императорского величества Елизаветы Алексеевны.
Ой, боюсь, боюсь! насмешливо сказал мужчина. Ладно, Катенька. Не хотите, не буду настаивать. Хотя могли быть ласковее к герою войны.
Знаю я вас, героев! фыркнула Катя. Чуть что сразу лапать. Нет, чтобы с обхождением к девушке.
Я старый солдат и не знаю слов любви.
Все вы знаете! возразила Катя. Песни вон какие поете! Я таких и не слыхала прежде. Не врите, Платон Сергеевич! Стыдно вам! Во Франции жили и не научились обхождению?
Уже покраснел, ответил мужчина. Жаль, что темно, и ты не видишь.
Катя прыснула.
Веселый вы человек, Платон Сергеевич, сказала, отсмеявшись. Я еще побыла бы с вами, но пора. Поздно уже, хозяйка спит поди.
Вот пусть, возразил мужчина. Разве мы ей мешаем?
«Еще как!» едва не сказала Анна, но вовремя удержалась.
Разбудим заругает, сказала Катя. Ваше пение, поди, в комнатах слышно. Прощайте, Платон Сергеевич!
Из сарая донесся шорох, и в воротах показалась женская фигурка. Внезапно она остановилась и обернулась:
Ничего вы не старый, Платон Сергеевич! Очень даже молодой!
Произнеся эти слова, Катя заспешила прочь. Заторопилась и Анна. Спешно притворив окно, она вернулась в постель и притворилась спящей. Ей почему-то не хотелось, чтобы Катя знала, что она подслушивала
Произнеся эти слова, Катя заспешила прочь. Заторопилась и Анна. Спешно притворив окно, она вернулась в постель и притворилась спящей. Ей почему-то не хотелось, чтобы Катя знала, что она подслушивала
Утром Катя поделилась с хозяйкой тем, что успела выведать у необычного постояльца.
Он бастард князя Друцкого-Озерецкого, сообщила, помогая Анне одеваться. Родился и вырос за границей
Анна внимала, машинально кивая. Ею владело странное желание: вновь услышать этот ласковый голос, необычную речь и пение. Мысль была греховной. После смерти жениха, Николая Каменского[34], Анна сторонилась мужчин, хотя они вокруг богатейшей невесты России вились во множестве. Но никто не мог заменить ей Николеньки с его пылкими речами и огненным взглядом. На его фоне другие мужчины казались пресными и скучными. И вот вдруг «Да я его и в глаза не видела! изумилась сама себе Анна. Кстати»
Отменно говорит по-французски и по-немецки, завершила Катя рассказ. А вот италийского не знает. Поет и играет на гитаре.
Она умолкла.
«Что ж не сказала, что приставал к тебе? подумала Анна. По душе пришлось, что ли?»
Чай пить буду в общей зале, сказала служанке. Передай Тихону, чтоб сервировал на троих и позвал к столу Виллие и его спутника.
Как скажете, ваше сиятельство, поклонилась служанка.
Если Катя и удивилась, то не подала виду. В дороге графиня избегала есть в общем зале. Там на нее вовсю глазели, что хозяйке не нравилось. С чего это вдруг сейчас?
Ответа на этот вопрос служанка не получила, поскольку не решилась задавать. И без того хозяйка выглядела хмурой, наверное, спала плохо.
Когда Анна вошла в зал, все было готово. На столе, покрытом белоснежной скатертью, пыхтел серебряный самовар и стояли серебярные блюда в окружении серебряных же приборов. Виллие и его спутник уже ждали, при появлении графини они поднялись со стульев.
Доброго утра, Анна Алексеевна! приветствовал ее лейб-хирург. Рад видеть вас в добром здравии.
Подпоручик молча поклонился.
И я рада вас видеть, Яков Васильевич! ответила графиня. Представьте мне вашего спутника.
Подпоручик Платон Сергеевич Руцкий, младший офицер при командире отдельного летучего батальона егерей при командующем Второй армией, сказал Виллие. И еще лекарь, какого поискать. Подсказал мне много усовершенствований, кои пошли на пользу раненым.
Подпоручик еще раз поклонился и, выпрямившись, пристально посмотрел на Анну. В его взоре графиня не прочла ни привычного восхищения, ни подобострастия одно любопытство. Этот бастард смотрел на нее, как равную, и Анну это уязвило. Они внимательно присмотрелась к офицеру. Худощав и высок, но не сказать, чтоб слишком и повыше найдутся. Лицо загорелое и обветренное, но приятное глазу. На нем заметно выделялись ярко-голубые глаза. Волос темный, стрижен не по моде коротко. В уголках глаз Руцкого Анна разглядела мелкие морщинки, но они не старили бастарда, скорее придавали его облику зрелости.
Присаживайтесь, господа! сказала Анна. Сейчас подадут закуски.
Виллие и его спутник подождали, пока лакей поможет графине устроиться за столом, после чего сели. Подошедший Тихон поставил на стол фарфоровый судок и снял крышку.
Яйца пашот в соусе голандез, объявил, глядя на Анну.
Та кивнула. Рукой в белой перчатке Тихон ловко взял ее блюдо и, зачерпнув серебряной ложкой, положил в него два сваренных в кипятке яйца, после чего полил их соусом. Поставив кушанье перед хозяйкой, проделал то же для Виллие. А вот поручик к удивлению лакея отказался.
Каша гречневая есть? спросил Тихона. С маслом и ржаным хлебом?
Не готовили, ответил удивленный лакей.
На кухне спроси, пожал плечами подпоручик. Полагаю, найдется.
Тихон посмотрел на хозяйку, та кивнула, и лакей убежал. Обратно вернулся с блюдом истекающей паром каши. Поставив его перед офицером, выложил на тарелку рядом ломоть ржаного хлеба.
Еще горячий, довольно сказал подпоручик, потрогав хлеб. На руках его не было перчаток, что уязвило графиню. Как есть бурбон! Руцкий же отломил от ломтя кусочек и, бросив тот в рот, добавил. Духовитый. Приятного аппетита, ваше сиятельство, и вам, ваше превосходительство!
После чего взял ложку и погрузил ее в кашу. Ел он быстро, но аккуратно. Левой рукой отламывал от ломтя кусочки, бросал их в рот и заедал кашей. «Какой он княжич! подумала Анна с разочарованием. Отказаться от изысканного блюда ради какой-то солдатской каши»
Завтрак проходил в молчании. Небольшой обеденный зал был полон постояльцами, чистой публикой дворянами, купцами и богатыми мещанами. Для простого люда имелось другое помещение. Разглядев за стоявшим отдельно столом богато одетую женщину и чиновника в генеральском мундире, вокруг которых суетился лакей в ливрее, публика затихла и держалась скромно. Слышен был только стук приборов о тарелки. Внезапно в зал вбежал молодой человек в мундире ополченского офицера и крикнул с порога:
Господа! Ужасная новость. Только что слышал от проезжавшего курьера: наша армия оставляет Москву. Бонапарт уже на Воробьевых горах. Курьер клялся, что видел французов собственными глазами. Это что ж творится, господа? Отдаем Москву! Как же так?
Этот крик будто взорвал чинную атмосферу завтрака. Задвигались стулья, люди загомонили, некоторые вскочили.
Это измена! раздались крики. Святую столицу Как посмели?!
Внезапно общий гам прорезал густой бас:
Это все немцы! Они продали. Еретики проклятые!
Анна пригляделась. Обладателем баса оказался священник, если судить по рясе и наперсному кресту. Высокий и тучный, он возвышался над вскочившей толпой почти на голову.
Что им до наших святынь? продолжил священник, глядя на притихших постояльцев. Не люди, а перекати поле. Вчера Бонапарту служили, сегодня русскому царю, завтра снова к французам перебегут. У-у, подлые! он погрозил кулаком.
И тут неожиданно для Анны поднялся из-за стола подпоручик. Бросив на скатерть смятую салфетку, он подошел к священнику и остановился напротив.
Значит, немцы, батюшка? спросил зловеще.
В зале стало тихо.
Они, чадо! не смутился священник.
Может, назовете имена? Чтобы мы знали?
Священник не ответил. Его жирное лицо насупилось.
Могу помочь, продолжил подпоручик. Немец Барклай де Толли, командовал Первой армией. В сражении под Бородино лично водил в атаки свои войска. Под ним убило четырех лошадей. В пятую угодила граната, которая оторвала генералу ногу, и он истек кровью. Немец Буксгевден, командир Астраханского полка, отбил у французов Семеновские флеши, а когда потерял почти всех людей, кинулся на неприятеля со шпагой. Его закололи штыком Много немцев бились с французами под Бородино, и все не щадили жизни, проливая кровь за Россию.