Это, пожалуй, было главной новостью первых дней Игр. С таким нетерпением, как журналисты ждали Плющенко, в Солт-Лейке не ждали больше ни одного спортсмена. Даже Алексея Ягудина.
За исключением Игр доброй воли, с которых начинался сентябрь, Алексей выиграл в том сезоне все предолимпийские старты. Он не приехал лишь на чемпионат России. Его тренер Татьяна Тарасова прекрасно понимала, что дома и она сама, и ее ученик являются в какой-то степени персонами нон-грата. И что Ягудин, как бы хорошо он ни катался, скорее всего, останется только вторым: фаворитом руководства федерации (а значит, и судей) был Плющенко. И совершенно ни к чему было показывать миру, что на человека, который готовится стать олимпийским чемпионом, не делает ставку его родная страна.
Не уверена, что именно так дело обстояло в действительности. Все спортивные руководители прекрасно понимали, что тандему Плющенко Ягудин в мире нет равных. И что, кто бы из них ни стал первым, золотая медаль никуда не денется.
А вот для тренеров вопрос был принципиальным. После того как Алексей ушел из группы Мишина к Тарасовой, между двумя корифеями началась открытая война. В двухтысячном году, когда Ягудин проиграл чемпионат Европы, но выиграл чемпионат мира, он сам сказал на этот счет: «Меня расстроило не то, что я проиграл чемпионат Европы, а то, что проиграл Плющенко. Дело ведь не только во мне. Это прежде всего борьба тренеров. Тарасовой и Мишина. Соперничество между мной и Женей будет продолжаться до тех пор, пока кто-то из нас не уйдет в профессионалы. А когда то же самое сделает и другой, все начнется снова»
В Солт-Лейк-Сити в это противостояние были так или иначе вовлечены все русскоязычные журналисты. Вопрос «Ты за кого болеешь?» звучал на катках и в пресс-центре так часто, что вполне мог бы употребляться вместо приветствия. Доходило до того, что корреспонденты инструктировали друг друга: ни в коем случае не проявлять собственных симпатий, разговаривая с тренерами фигуристов, и убеждать каждого, что болеешь лишь за него. Иначе интервью может вообще не получиться.
В один из приездов на тренировочную арену я сама угодила под шквал мишинского негодования. «Я не буду давать вам интервью, вспылил тренер на безобидную просьбу рассказать хотя бы в двух словах о том, как его спортсмен провел последние перед Играми недели.
Могу поинтересоваться почему? спросила я.
Не вижу смысла! Стоило Жене поставить произвольную программу, как на нас ополчились все. Писали, что его программа как лоскутное одеяло. И что катается он настолько медленно, что впору ставить зонтик посреди площадки и ездить вокруг. А уж по телевизору такое говорили
Не совсем вас понимаю, опешила я. Эти упреки мне следует принять на свой счет?
Лично к вам у меня претензий нет, умерил пыл Мишин. Но разговаривать все равно не хочу. Да и о чем, когда на носу главный старт?
Психологический груз, который свалился в Солт-Лейк-Сити на девятнадцатилетнего Евгения, был бы не под силу и более опытному в спорте человеку. Цель выиграть во что бы то ни стало загнала его в тупик, не оставив ни малейшего права на ошибку. Мишин всячески ограждал подопечного от контактов с журналистами, однако сам делал промахи на каждом шагу. Он не упускал ни единой возможности кольнуть бывшего ученика и его тренера. Вел себя, как человек, у которого золотая олимпийская медаль уже лежит в кармане, но этим лишь нагнетал обстановку вокруг своих же спортсменов.
Тарасова сделала в том сезоне весьма неожиданный шаг. Пригласила в свою бригаду хорошо разрекламированного в спортивных кругах психолога Рудольфа Загайнова. Его личность была в каком-то смысле одиозной. Каждый раз, когда в том или ином разговоре упоминалось его имя, кто-нибудь непременно вспоминал: «Тот самый маг, который сумел загипнотизировать Анатолия Карпова».
Психолог действительно много работал в шахматах. Первым по-настоящему звездным часом Загайнова стала его работа с Виктором Корчным в 1974-м. Гроссмейстеру, в те времена уже считавшемуся диссидентом, предстояло играть в Москве матч за звание чемпиона мира с Анатолием Карповым, на которого тогда работали чуть ли не все шахматные мастера страны. Корчной проиграл, но с минимальной разницей. Тогда же выдающийся шахматный специалист Михаил Ботвинник во всеуслышание заявил, что тот матч стал самым впечатляющим во всей карьере Корчного. Загайнов же в одночасье приобрел репутацию человека, способного заставить подопечного проявить максимум своих способностей в безнадежной ситуации. Как-то психолог признался мне, что успеху немало способствовало и то, что он сам долгое время чувствовал себя в своей профессиональной среде изгоем. Поэтому и работал, не жалея ни времени, ни сил.
Позже к помощи Загайнова прибегали Борис Спасский, сам Карпов, Гарри Каспаров. Безусловным плюсом специалиста было умение мгновенно находить с людьми общий язык и добиваться абсолютного доверия. Он растворялся в этой работе целиком и полностью, хотя всегда был склонен переоценивать собственную роль. Думаю, по этой причине всегда вел себя так, словно является пупом земли, и совершенно не переносил неподчинения.
Расставался с подопечными Загайнов большей частью неважно. Мало того, он что раскрывал каждому последующему клиенту все самые сокровенные секреты предшественника, включая шахматные, так еще и взял за правило, закончив очередной этап работы, во всех подробностях описывать сотрудничество со звездой в мемуарах.
О первом периоде своей работы Загайнов написал в конце восьмидесятых книжку «Поражение». Те мемуары стали поводом для нашего заочного знакомства. Любой литературный труд до его публикации в те времена было принято отдавать на рецензию человеку с именем. В качестве рецензента Загайнов выбрал моего отца, работавшего в то время директором научно-исследовательского института физкультуры. А тот, сославшись на занятость, перепоручил рукопись мне.
Личное знакомство состоялось чуть позже. Тогда Загайнов бросил: «Жаль, что нам с вами не довелось поработать, когда вы были спортсменкой. Я бы мог сильно помочь». На фразу маститого специалиста я самоуверенно хихикнула: «Если бы мне был нужен психолог, я бы вряд ли сумела стать олимпийской чемпионкой».
Надо отдать Загайнову должное: он умел быть фантастически обаятельным, располагая к себе всех без исключения окружающих. Много знал. Был способен по-настоящему мощно настроить спортсмена на выступление, научить концентрироваться. А главное, прекрасно чувствовал, насколько человек сам готов поддаться его влиянию.
В начале девяностых мне довелось делать с ним интервью. Скорее даже это был дружеский разговор, в котором Загайнов вдруг сказал:
Я все больше прихожу к мнению, что профессии спортивного психолога как таковой не существует. Она искусственна. Спасский когда-то сказал мне: «Вы должны постоянно быть душевной проституткой». Приходится признать, что он прав. Ведь задача психолога дополнять спортсмена, подстраиваться под него, часто жертвуя своим самолюбием и настроением. А это, знаете ли, довольно непросто: сочетать в себе функции священника уметь выслушать исповедь, жалобу, нытье и в то же время призывать к победе
То интервью послужило поводом к первой трещине в наших отношениях. Прочитав его в газете, Загайнов проявил заметное недовольство:
Я хотел говорить о другом, но вам удалось навязать мне свою линию беседы. Мне это не нравится.
Что именно не понравилось уважаемому мной специалисту, я поняла много позже. Это была самая первая фраза материала: «Он постоянно в ореоле славы. Правда чужой».
Новость, что с Загайновым стала работать Тарасова, удивила настолько, что я даже растерялась. По моим представлениям, такой мощный тренер, как она, меньше всего могла нуждаться в психотерапевтических услугах. Когда мы встретились на чемпионате Европы в Лозанне за месяц до Олимпийских игр, я спросила об этом напрямую. И услышала:
Мне не нужен психолог. Но я не могу во время соревнований войти в мужскую раздевалку. А значит, не могу исключить ситуацию, в которой моему спортсмену могут перед стартом наговорить гадостей, вывести его из равновесия. Поэтому я и пригласила Загайнова. Он сам кому хочешь что угодно сказать может. К тому же, Ягудин такой спортсмен, которого нужно постоянно держать под контролем. Я и так провожу с ним очень много времени. От этого он слишком устает. Мы с хореографом Николаем Морозовым и Загайновым очень четко продумываем график каждого дня. Строим работу так, чтобы заниматься Ягудиным попеременно. Ну а все разговоры о том, что Загайнов способен загипнотизировать любого Пусть говорят.
Положа руку на сердце, подобную позицию вряд ли можно было считать этичной. Однако в правила игры большого спорта она вписывалась прекрасно. Разговоры о гипнотизерском всемогуществе Загайнова передавались из уст в уста, дошли до Мишина, а тот необдуманно сказал об этом ученику. Похоже, Плющенко поверил этому всерьез. У него появился подсознательный страх. И, как следствие неуверенность.
Но это случилось уже в Солт-Лейк-Сити. К тому времени отношения самой Тарасовой с Загайновым было трудно назвать идиллическими. Психолог постоянно устраивал истерики. Причем по любому поводу.
Но это случилось уже в Солт-Лейк-Сити. К тому времени отношения самой Тарасовой с Загайновым было трудно назвать идиллическими. Психолог постоянно устраивал истерики. Причем по любому поводу.
Поначалу я с большим удовольствием общалась с Загайновым, многое от него узнавала, но мы постоянно расходились в главном, вспоминала Тарасова. Он слишком рвался опекать Ягудина чуть ли не круглосуточно, стать для него незаменимым. Я же считала, что наша общая задача сделать так, чтобы в момент выступления Леше не был нужен никто. Ни я, ни мой помощник Коля Морозов, ни Загайнов. Чтобы Ягудин сам был стопроцентно уверен в своих силах.
Тарасова и Морозов сделали для этого все. Им блистательно удались программы. И особенно короткая «Зима», которая вне всякого сомнения стала явлением не только сезона, но мужского фигурного катания в глобальном смысле. До начала Игр Ягудин выиграл все турниры, в которых принимал участие. И было понятно, что на этот раз он превзошел извечного соперника по всем направлениям.