Он слышал, как она разговаривает с овощем:
Моргните. Вы можете моргнуть, мистер Кейс? Я сейчас вас накормлю. Если вы меня понимаете, Ричард, моргните.
аллен оцепенел от ужаса. Ричард! Он вскочил, бросился к занавеске, сбив санитара. Поднос с едой с грохотом полетел на пол.
Нет! кричал аллен, не желая верить. О господи, нет!
Он дернул занавеску и сорвал ее с полозьев на потолке. При виде Ричарда его ноги подкосились, и он упал на колени, схватившись для опоры за поручни кровати. Трубки и провода облепили маленькое тело, словно игрушечного робота. Ричард обливался потом, шумно втягивал воздух через трахеотомическую трубку, глаза с суженными до булавочной головки зрачками смотрели в потолок.
Держись, Ричард! Не умирай!
Ричард поверил Милки, который обещал сказать судье, что его можно выписывать. Теперь было очевидно, что слушание по делу Ричарда закончилось точно так же, как и его собственное, умерла последняя надежда.
аллен с трудом поднялся на ноги, не отрывая взгляда от тела. Он чувствовал, как его сердце превращается в лед. Схватился за поручни кровати, чтобы не дрожать, и поручни заходили ходуном.
В это мгновение он, как никогда, ощутил ярость, ненависть и желание броситься в драку, свойственные рейджену. Набрал полную грудь воздуха и услышал в ушах звенящее эхо они с рейдженом одновременно издали протяжный протестующий вопль.
Сестра Грандиг повернулась, уставив руки в бока:
Мистер Миллиган, вас это не касается
Отойди от него, сука! сдавленно прорычал рейджен. Кому сказал?!
Ее глаза округлились. рейджен выдернул из пазов поручень кровати и стал размахивать им в воздухе, не подпуская набежавших санитаров. Разбил окно. Его попытались связать, но он повалил одного за другим.
За что?! Как?! Будьте вы прокляты!!
Несколько санитаров схватили рейджена за руки и за ноги и потащили в душевую. Кто-то вонзил сбоку в шею шприц, и все потемнело.
2
томми поморгал. Он чувствовал, что его поднимают, кладут на каталку и привязывают ремнями. Высвободил руки из манжет, но санитар снова затянул их, еще туже, и связал голени. томми опять высвободился. Его связали в пяти местах руки, ноги и поперек живота и быстро покатили из мужского отделения.
Он знал, что его повезут в интенсивную терапию самого сурового блока номер девять, где все, что дозволено, это сидеть на стуле. Ну, оттуда он выберется. Сбежит.
А потом сообразил, что везут не в сторону девятого, а к выходу на погрузочную площадку, и внезапно понял зачем томми выворачивался из манжет, но санитар затягивал их туже. Толстая уродливая баба сунула ему в рот таблетку, вместе с санитаром выкатила его на улицу и подняла поручни у каталки. Его затолкнули в заднюю дверь фургона. томми увидел электрические провода. Он был внутри «прижигалки».
Все знали, что использовать шоковую терапию в Лиме запрещено, но он слышал от пациентов, что администрация обходила правила с помощью специально оборудованного фургона, который подключался к сети снаружи больницы. При первых признаках тревоги или в случае расследования машину отсоединяли, и она уезжала.
Некоторые из живых трупов по многу раз бывали в «прижигалке», но томми был уверен, что рейджен не позволит изжарить ему мозги и превратить в зомби.
Он не видел, кто подошел сзади, но внезапно над головой у него появилась Библия и с силой ударила по лбу раз, другой, третий. Каждый раз кто-то приговаривал: «Изгоняю тебя, бес, именем Господа нашего Иисуса Христа! Изыди из этого тела и души!»
Голос напоминал Линднера. томми подумал, что это именно он, но проверить было нельзя. На голову, точно наушники, нашлепнули электроды, скользкие от токопроводящего геля, и повернули рубильник. томми услышал гудение электричества. Единственное, о чем он думал, по крайней мере, Ричард теперь обретет покой.
Ощутил удар. Прежде чем провалиться в темноту, позвал на помощь, но рейджен не ответил.
Пульсация в шее резко втолкнула его в сознание. Он проснулся, окруженный расплывающимися людьми, которые никак не желали фокусироваться. Запястья и лодыжки сковывали стальные манжеты. Он лежал голый, распятый ремнями на стальной кровати, перевязанный поперек живота простыней. В оба бедра были сделаны уколы.
Чей-то голос произнес:
Что ж, мистер Миллиган, теперь вы точно стали посмешищем. Суете нос, куда не следует, не повинуетесь приказам, позорите наше заведение в суде и причиняете массу неудобств, жалуясь через адвокатов в суд, полицию и ФБР. Так что вы здесь сгниете. Будете молиться о собственной смерти. О да, мистер Миллиган, это «Третий страйк». Вы вне игры.
На следующий день Линднер сделал в журнале запись, объясняющую перевод Миллигана в девятый блок.
(Льюис А. Линднер, врач)
19 декабря 1979 г., 21:30.
Ввиду явной психотической симптоматики, которую пациент [Миллиган] проявил во время последнего обследования вчера вечером, считаю, что вторая по значимости его потребность в поддержке, которую дает более регламентированная среда. В связи с этим предлагаю лечащей команде перевести его в закрытое отделение
Больница также предоставила отчет санитара, который описывал поведение Миллигана, доказывая, что тому требуется максимально строгий режим и изоляция.
Заявление свидетеля:
Был вызван в МО [мужское отделение], где пац-та удерживали несколько человек, чтобы он себе не навредил. П-т пытался высвободиться. Пришлось перевезти его в девятый блок. П-т не разговаривал, но, когда его привязали, продолжал высвобождаться. Пришлось затянуть ремни и привязать простыней поперек груди, а потом еще ремнем поперек живота. В конце концов, примерно в 2:00, он заговорил с нами здраво, и руки положили вдоль туловища. Он попросил воды и спросил, не поранил ли кого-нибудь. Во время инцидента травм никто не получил.
Подпись: Джордж Р. Нэш, санитар.Отделение интенсивной терапии (ИТ) считалось дном. Блок номер девять адом в аду. Билли Миллиган был связан и заперт в изоляторе глубоко в недрах девятого блока. В Лиме не было большей степени изоляции и большего ограничения свободы, более глубокого уровня заточения.
Теперь он не мог больше причинить никаких хлопот, его полностью контролировали с глаз долой, из сердца вон. Надежды не осталось.
Глава девятая
Место смерти
1
На доске объявлений в девятом блоке висела надпись: «НАРУШИТЕЛЯМ ПРАВИЛ НАДИРАЕМ ЖОПУ».
Когда санитары кричали «Перекур!», пациент мог выйти из камеры и дотащиться до общего зала, который здесь именовали курилкой. Полагалось сидеть, поставив обе ноги на пол. Если хотелось в туалет, почитать или задать вопрос, надо было поднять руку и ждать, пока тебя заметят. Вернуться в камеру тоже только с разрешения.
Отряд экстренного реагирования, именуемый «головорезами», держал ситуацию под полным контролем. С «опасными сумасшедшими» обращались как с отсыревшим динамитом.
2
Когда Миллиган открыл глаза в изоляторе девятого блока, он не знал, кто он, но обнаружил, что привязан к кровати по рукам и ногам, одурманен торазином и оставлен на холоде при открытом окне.
Никто из находящихся внутри не знал почему.
Была сумятица.
Когда большая дверь в камеру наконец отворилась, шона ослепил свет. Слабый, голодный и страдающий от жажды, шон до этого ни с кем не разговаривал. Из света появились безликие тени, чтобы сделать еще один, последний укол. Иголка ужалила. Рты беззвучно переговаривались.
Дверь оставили открытой, но он не мог пошевелиться. Не мог дойти до двери, а она не шла к нему. Что ж, стой там, дверь, виси на петлях. Мне-то что Буду сидеть здесь вечно. В тишине.
Как он тут очутился? Здесь светлее, чем там, где его держали раньше. Ну и ладно. Сегодня здесь, завтра там На плечах висело покрывало. Повсюду в этой грязной серой комнате были люди. Он ни на кого не смотрел, потому что знал: не положено. По-прежнему ни звука. Он оглох. А какая разница? Кому какое дело? Никому. Стул был большой, желтый. Он хотел встать, но человек с ключами толкнул его обратно.
Часы, книги, гудки. Побег. То, что велел Учитель. Кто такой Учитель? И кто сейчас думает? Просто слушай. Часы показывают, что пора уходить спать. Время не может исчезнуть, если его у тебя нет. Это ты исчезаешь из времени, чтобы убежать из настоящего. Время переносит тебя с места на место.
Часы, книги, гудки. Побег. То, что велел Учитель. Кто такой Учитель? И кто сейчас думает? Просто слушай. Часы показывают, что пора уходить спать. Время не может исчезнуть, если его у тебя нет. Это ты исчезаешь из времени, чтобы убежать из настоящего. Время переносит тебя с места на место.
Что происходит? Кто сейчас думает?
Не важно, ответила мысль.
Я хочу знать, кто ты.
Хорошо, ответила мысль, я, скажем так, друг семьи.
Я тебя ненавижу.
Знаю, ответила мысль. Я это ты.
шон ударил по металлическому зеркалу, надеясь сфокусировать объектив ума. Потом зажужжал, чтобы почувствовать вибрацию в голове. Лучше, чем ничего, но по-прежнему ничего не слышно.
Когда человек с ключами ушел, джейсон сел и потянулся, чтобы унять боль в спине. Он потер голову и решил обследовать новый общий зал.
Когда спустил ноги на пол и встал, то вдруг полетел куда-то вниз. В ужасе подумал, что госпиталь рушится, попытался за что-то уцепиться, но не смог.
Закричал.
Он бредит? Но нет, он видел, ощущал запах, чувствовал. Жгучая боль пронзила ступни от удара об пол подвала в здании, где подвала не было. Он знал, что это не плод его воображения, потому что, когда поднялся с колен, обе лодыжки пульсировали от боли.
Он находился в квадратном туннеле.
Служебный ход? Нет.
Позади он казался бесконечным. Впереди была приоткрыта огромная дубовая дверь.
Время не исчезает, подумал джейсон. Он все еще на Пятне. Или исчезает? Может, это воспоминание? Нет, это сейчас. Никаких решеток и запертых дверей. Где же он?
Любопытство, разбиравшее джейсона, притупило страх, и он шагнул в большую дверь.
Было похоже на восьмиугольный зал для прощания с усопшим, на полу лежал красный ковер с длинным ворсом. Звучала негромкая траурная музыка. Стояли шкафы с книгами, на стенах висели вверх тормашками все картины, которые они когда-либо написали, и много часов, все без стрелок, некоторые без цифр. Переломанные часы его жизни
джейсон ощутил внутри лютый холод.
Он насчитал двадцать четыре гроба, которые, точно спицы от ступицы колеса, расходились в стороны от большого черного круга посередине. Центр комнаты пронизывал столп света.