Подскочивший к купчинам конный разъезд быстро утратил интерес и ускакал дальше, а караван пополз дальше. А я решил уточнить свой интерес, взял под контроль пролетавшую мимо птаху и просмотрел несколько фургонов. Так и думал, промка. Ткацкие станки, если конкретно. Похоже, кто-то вкладывается в перспективные производства. Скорее всего, шелковые. Бизнес есть бизнес, многие хотят получать прибыль. Так что нормально.
И я исчез, уйдя в водный поток под холмом.
И пропал на две недели. Дело в том, что я решил исследовать будущее Джезказганское месторождение медных и полиметаллических руд, а совершенно случайно (вообще случайно) нашел самородок рения. Точнее, три килограмма семьсот семьдесят грамм самородного песка и мелких самородков рения. Редчайший случай, между прочим; самородный рений в моем мире встречался крайне нечасто. Может, здесь иначе, но все равно, слишком большое для меня искушение. Может быть, я ненормален для водяного, но мне очень понравилось делать всякие примочки вроде крупных бриллиантов или платиновых украшений, а здесь такой вызов. В общем, я на неделю пропал для всех, запершись в своей мастерской. Так, краем глаза убедился, что с пацанами в капсулах все нормально, отправил девочкам сообщение, чтобы меня по пустякам не дергали, и ушел в работу. Плавил рений, заливал его по формам, обрабатывал готовые вещи. По итогу работ у меня получилось пара браслетов-наручей, три крупных перстня, в которые я установил достаточно крупные черные бриллианты, и несколько пар серег с теми же черными брюликами да пять диадем, покамест без камней. Для них буду думать, что установить. И кому отдать. Прямо скажем, таких диадем нет ни у кого в этом мире, и долго еще не будет. Минимум лет сто, не меньше. Еще на клинки напыление из рения сделал, на шамшир, кинжал и нож-пичок. Погляжу, насколько его хватит.
И потому я со спокойной душой надел наручи, нацепил на указательный палец левой руки новый перстень, в противоположку ему, на правую руку, надел два перстня из платины с желтым сапфиром и багровым рубином. Усмехнулся, глядя на камни. Желтый, красный, черный странный выбор цветов для водяного, вроде бы. Так ведь вода в какие цвета только не окрашивается, но от этого водой она быть не перестает.
С этими мудрыми мыслями я запечатал мастерскую, проверил-просканировал окрестности, почесал в затылке, глядя на стазис-капсулы с пацанами, и уселся в каюк. Все, пора на службу. Надо проверить будущий музей в Коканде и подготовить мавзолей для передачи статуй Перовскому. Заодно драгоценности там поделю: часть себе оставлю, самые ценные с точки археологии; часть отдам наибу для передачи Насрулле ибн Хайдару; часть Перовскому для передачи в музей Питера. А то у меня этого цветного стекла копится, как в пещерах гномов. А я не гном, я водяной, для меня это просто цветные камешки. Реально, я знаю, что они стоят множество денег, что за те сундуки, что у меня в подземных залах спрятаны, может разразиться серьезнейшая война но для меня это в большинстве своем мертвые камни. Ну, кроме некоторых. Некоторые камешки прям как живые: такое впечатление, в них своя душа есть. А может и есть, просто у меня не хватает знаний понять это. Ничего, не страшно, узнаю со временем. Еще бы учителя найти. Пока я скупаю книги: математика, физика, все, что есть из современного. И пишу по воспоминаниям свои учебники, рисую таблицы и карты. Благо что память абсолютную вручили: все, что когда-либо видел или слушал, помню, просто надо вспомнить, что именно я помню. Как там Лосяш сказал? «Я все записываю, но не помню где». Вот и у меня примерно то же самое. Вроде как знаний много, но пока найдешь, что именно надо, времени проходит уйма.
По появлению моему в лагере строителей никакого ажиотажа не было. В принципе, все шло по плану, строители закончили обкладывать колодец лиственничным брусом, устроили качественную крышу и добротный ворот. Плюс поставили ручной насос и соорудили большую деревянную поилку. Настолько большую, что в ней господа офицеры купаться начали вечерами.
Лермонтов под присмотром Аяны начал потихоньку передвигаться по лагерю. А на вечерние «почиталки» стал собираться весь лагерь. Все, от майора Озерова до младшего коновода. У Аяны прекрасный голос и хорошо поставленная русская речь, передает в лицах талантливо, ей бы аудиокниги начитывать. Скучновато людям, развлечений мало, а тут практически спектакль. Хотя, насколько я знаю, такое тут вполне себе распространено, что среди дворян, что среди мещан. Даже крестьяне могут так же собираться, когда время есть.
Здравствуйте, Захар-бай. Вот, помяни поэта, он и появится. Опираясь на добротно вырезанную трость, ко мне подошел Лермонтов, сопровождаемый слугой.
Здравствуйте, Михаил Юрьевич. Ответно поздоровался я, чуть поклонившись и кивнув слуге. Кстати, для большинства чужие дворян сейчас слуги вообще не люди. Их просто не замечают.
Знаете, если вы не против, то я заберу вашу рукопись в Санкт-Петербург? Ее надо обязательно напечатать, потрясающая история. Восточные сказки, прямо скажем. Мой издатель просто с ума сойдет от такой книги. Можете быть уверены, Петербург и Москва будут зачитываться ею. Не удивлюсь, коль она и в Европе выйдет, Глазуновы свое дело знают туго, лучшие книгопечатники России. Только не обижайтесь, видно, что инородец писал, на слух все правильно, но правописание хромает. Поэт уселся на раскладной стульчик и страдальчески поморщился. Но тут же расцвел, увидев подходящую Аяну. Не понял
Моя подопечная вежливо мне поклонилась, ласково(!) улыбнулась Лермонтову, кивнула старому слуге и молча протянула мне историю болезни поэта. Ну да, я приучил ее к этому, отчетность превыше всего.
Коротко пробежав взглядом скупые, но точные строки, я кивнул и вернул талмуд девушке. И снова заметил переглядку и улыбки поэта и моей подопечной. Итить, то, что поэт может влюбиться в Аяну, совершенно не странно. Лермонтов горяч и импульсивен, а Аяна очень красивая девушка, необычно красивая, даже необычайно. Просто иная, не европейская красота. И то, что она кум-пэри, для поэта точно препятствием не станет, напротив интерес подстегнет. Уже подстегнуло. Я чуть глянул в эмоции Аяны и Лермонтова кипятком обожгло. Мда-с
Вечером, после окончания чтений, я зашел в палатку поэта проверить его буйну голову. Аяна скромно встала в уголок и не отсвечивала, но то, что она в палатке поэта вечером, пусть и при старом слуге хотя, я сам ей разрешил, да и Лермонтов больным числится.
Моя подопечная вежливо мне поклонилась, ласково(!) улыбнулась Лермонтову, кивнула старому слуге и молча протянула мне историю болезни поэта. Ну да, я приучил ее к этому, отчетность превыше всего.
Коротко пробежав взглядом скупые, но точные строки, я кивнул и вернул талмуд девушке. И снова заметил переглядку и улыбки поэта и моей подопечной. Итить, то, что поэт может влюбиться в Аяну, совершенно не странно. Лермонтов горяч и импульсивен, а Аяна очень красивая девушка, необычно красивая, даже необычайно. Просто иная, не европейская красота. И то, что она кум-пэри, для поэта точно препятствием не станет, напротив интерес подстегнет. Уже подстегнуло. Я чуть глянул в эмоции Аяны и Лермонтова кипятком обожгло. Мда-с
Вечером, после окончания чтений, я зашел в палатку поэта проверить его буйну голову. Аяна скромно встала в уголок и не отсвечивала, но то, что она в палатке поэта вечером, пусть и при старом слуге хотя, я сам ей разрешил, да и Лермонтов больным числится.
Захар-бай, вы разрешите Аяне выйти за меня замуж. Огорошил меня Лермонтов после окончания осмотра. Я люблю ее больше жизни.
Хм А ее вы спросили? Короткий взгляд на пылающую красными щеками Аяну мне многое сказал. Я уже давно не рассматриваю Аяну как сексуальную партнершу, скорее, как ученицу и подопечную. Судя по всему, она об этом поэту не говорила, так что пусть так оно и будет. Не все надо знать влюбленным поэтам.
Да. Она ответила, что не против, но все в вашей власти. Поэт напряженно ждал ответа, Аяна тоже.
Девочка моя, ты знаешь, что согласившись и выйдя замуж за смертного мужа, становишься обычной смертной девой? Что-то я себя Дамблдором почувствовал. Аяну «девочкой моей» назвал. Вообще, странное ощущение, как будто родную дочку сватают.
Знаю, усто. Я согласна. Мне вполне хватило двух тысяч лет понять, что четверть века с любимым человеком лучше тысячи лет одиночества. Я буду хорошей женой и постараюсь стать хорошей матерью. А Аяна напряжена как струна, чуть ли не звенит.
Будешь. Разрешаю. Но Михаил Юрьевич, обряд проведете здесь, благо ваш православный священник приезжает с Перовским. Хотя бы обряд помолвки. И вы понимаете, что священник обязан будет доложить вверх по команде, кого он окрестил? Я внимательно поглядел на поэта, но ответил неожиданно старый слуга.
Господин Захар-бай, церкви известно многое, ее еще одной обретшей правильную веру девой не удивить. Черной ведьмой Аяна никогда не была, врагу людскому не поклонялась. А пути господни неисповедимы, ваше благородие. Не бойтесь за барышню, семья барина ее в обиду не даст. А похоже, что семья поэта готова на многое, лишь бы его оженить. Насколько я помню, это мечта его бабушки, обожающей своего внука.
Тогда я не против. Аяна, будь добра, выйди и жди меня у нас в шатре. Подождав, когда девушка, поклонившись всем, уйдет, я продолжил уже для Лермонтова. Приданное будет богатым, Аяна не просто так, девчонка без роду без племени. По рангу она вам подходит, считайте ее статус примерно как столбовую дворянку. И дети будут здоровые, не переживайте. Только учтите, Михаил Юрьевич. Измените Аяне погубите и себя, и ее, и детей. Это плата за ваше семейное счастье верность. Даже по веселым домам ходить нельзя. А Аяна вам и так абсолютно верна будет. Любовь Дев Песков незыблема. Впрочем, вряд ли вас после венчания будут другие женщины интересовать, потому как вы не просто женитесь вы смешаете и разделите сердца с Аяной. Тут любая свадебная церемония по любому обряду именно к этому приведет. Готовы ли вы к этому?
Я готов к этому. Люблю Аяну истово и беззаветно. Мечтаю прожить с ней жизнь. Поэт сглотнул ставшую внезапно вязкой слюну, встал с кресла, вытянулся, одернув офицерский китель. Или как там у гусар это называется? Интересно, почему гусары-гвардейцы здесь не приписаны к иным полкам? Так и ходят в своих пижонских одежках?
Мое согласие у вас уже есть. Но Аяна теперь, до свадебной церемонии, будет появляться у вас только днем. Вы достаточно выздоровели, чтобы наделать глупостей и испортить все на свете. Потерпите малость. Я усмехнулся, глядя на растерянного поэта. Это не Кавказ, это Азия. Тут если плод вызрел, то падает сам. Потому извините, Аяна будет под приглядом, ее мои ученицы будут сопровождать теперь непрерывно. А после свадьбы вы будете ее господином и властителем. И да, по поводу книги. Я не против. Я не знаю юридических тонкостей, пусть этим стряпчие занимаются, которым вы доверяете. Деньги от издания разместите по счетам, которые я укажу. И кстати, у меня есть еще истории. Если ваших издателей они заинтересуют то пришлю.