Шофер или человек, у которого есть машина, кивнул Опалин. Это и есть тот, кто нам нужен.
Он нахмурился. А ведь было еще как минимум одно убийство в Ленинграде. Но как упомянуть о нем, не впутывая Соколова и не рассказывая о Маше?
Возможно, решился Опалин, он убивал и в других городах.
Почему ты так думаешь? заинтересовался Казачинский.
Не знаю. Интуиция, что ли Между убийствами большие промежутки. Это не очень характерно для дел такого типа Если он шофер, мог ездить на машине в другие места. Запросто.
Петрович кашлянул.
Вообще-то, напомнил он негромко, мы же не знаем, все ли тела найдены. Может, трупы где-то гниют, есть заявления о поиске пропавших, но без тел без тел ничего нельзя сказать наверняка.
А все-таки? загорелся Антон. Если поднять заявления о тех, кто пропал ночью
Таких будет слишком много. Опалин поморщился. Будем исходить из того, что у нас есть. Номер первый: Алексей Плешаков, токарь. Номер второй: Нинель Уманец, стенографистка. Номер третий: Елена Елисеева, студентка Люди, которые никак не были связаны между собой. Общего только способ убийства удушение, время убийства темное время суток, и отсутствие мелких личных вещей.
Отпечатки, подал голос Казачинский. Как насчет них, кстати?
Померанцев дополнительно проработал вещдоки по Плешакову и Уманец. Нет там общих отпечатков. По Елисеевой он работает, но я думаю, и тут отпечатков не будет. Скорее всего этот сукин сын действует в перчатках.
Жертвы один мужик, две бабы, заметил Антон. Почему?
Потому что Плешаков, судя по всему, оказал сопротивление, ответил Казачинский, который изначально занимался расследованием. Женщину убить проще.
Как насчет психически больных среди шоферов? спросил Петрович.
Мысль хорошая, согласился Казачинский, но ты представляешь, сколько вообще шоферов в Москве? Такси, предприятия, организации
Автолюбители, вставил Антон.
А я думаю вот о чем, подал голос Опалин. Может быть, наш шофер уже попадался? Но не на убийстве, а не знаю что-то проще, гораздо проще Не знаю, повторил он, хмурясь. Вот смотрите: он ездит на машине, условно говоря, он нормален, а потом что-то происходит, он выбирает ночью случайную жертву, убивает ее и берет вещь на память. Но это ненормально, я хочу сказать, остальное-то время он симулирует нормального, но нельзя же всегда притворяться. Как-то его сущность должна проявляться Даже днем.
Странности? Агрессия? Петрович схватывал на лету.
Что-то такое. Но, повторюсь, это только моя гипотеза, а на деле я просто не знаю, как Вот смотри: есть огромная масса дел, и выбрать из нее те, в которых фигурируют шоферы Может, это вообще какое-то мелкое хулиганство, которым занималось отделение милиции. Может
Странности? Агрессия? Петрович схватывал на лету.
Что-то такое. Но, повторюсь, это только моя гипотеза, а на деле я просто не знаю, как Вот смотри: есть огромная масса дел, и выбрать из нее те, в которых фигурируют шоферы Может, это вообще какое-то мелкое хулиганство, которым занималось отделение милиции. Может
Зазвонил телефон, Опалин схватил трубку.
Твердовский. Сколько раз просил, чтобы ты докладывал мне немедленно
Николай Леонтьевич, я
Зайди ко мне.
Оставив коллег в кабинете, Опалин захватил с собой карту и отправился к начальству.
Санкцию на арест запросил, но не использовал, проворчал Твердовский, выслушав рассказ Опалина и внимательно рассмотрев карту. А если в следующий раз нам откажут? Нельзя же так подставляться. В прокуратуре на каждую бумажку, которую они выдают, не надышатся
Я не мог арестовать Радкевича, он невиновен, твердо ответил Опалин. Да, струсил, испугался быть замешанным в историю и оттого вел себя по-дурацки, словно он убил, но невиновен.
Ну, раз ты так говоришь буркнул Николай Леонтьевич. Как шофера-то искать будешь?
Как обычно. Свидетели, следы, улики. Проверять все гипотезы.
Вернувшись в свой кабинет, Иван распределил между сотрудниками обязанности, сделал десяток звонков, пообедал в столовой и занялся другими расследованиями, требовавшими его внимания. Вечером на двухэтажном троллейбусе Опалин добрался прямиком до Трифоновской улицы, где жил Терентий Иванович Филимонов.
Зайдя в комнату Филимонова, Иван увидел старого сыщика, растянувшегося на кушетке, причем без подушки. Терентий Иванович не стал подниматься, а только повел глазами в сторону Опалина и пожал ему руку.
Как вы, Терентий Иванович? спросил Иван, присаживаясь на венский стул, судя по всему, оставшийся от прежних хозяев. Филимонов, его дети и внуки занимали две комнаты в коммуналке, которые разгородили и превратили в пять или шесть закутков.
В моем возрасте, молодой человек, начинаешь ценить всякий день, когда не болит спина, усмехнулся Филимонов. Он немного переместился на кушетке очевидно, сейчас спина давала знать о себе. Простите, что не встречаю вас, как подобало бы радушному хозяину
Зачем извиняетесь, Терентий Иванович, проворчал Опалин. Он любил старика, но его церемонная речь, отдававшая прежним режимом, вызывала у Ивана чувство протеста.
Привык-с, знаете ли, не без легкого вызова ответил Филимонов, пытливо всматриваясь в лицо Опалина. И спина, не угодно ли, попалась с характером. То неделями молчит, а то вдруг напомнит о себе, да так, что только пластом лежать могу. Он вздохнул. Бог с вами, Иван Григорьич, приступайте к делу, а то, если начну вещать о своих недугах, вы и за полночь не выйдете отсюда
И Опалин рассказал старому сыщику о шофере-убийце, умолчав только об аналогичном преступлении в Ленинграде. Когда он наконец закончил, Филимонов некоторое время молчал.
Н-да, ну и дельце, Иван Григорьевич, уронил он, почесывая подбородок. Вы, я так понимаю, пришли ко мне просить совета?
Совета? Не знаю. Может быть. Я вообще хотел включить вас в опербригаду, но Николай Леонтьевич сослался на ваш возраст
Да не в возрасте дело, буркнул Филимонов, он боится, что опять начнется какая-нибудь «чистка» и вы из-за меня пострадаете. Николай Леонтьевич вообще вас очень ценит, но боится перехвалить, старый сыщик усмехнулся, не слишком дальновидно с его стороны, потому что он давно мог бы понять похвалы на вас не действуют я имею в виду, в отрицательном смысле.
Я понял.
Теперь о вашем деле. Вы правы это шофер. В больнице для душевнобольных он никогда не бывал, можете там и не искать. Человек физически крепкий но токарь все же пытался оказать ему сопротивление. Подумайте, почему ваш «комаровец» мог решиться на первое убийство. Может, от него жена ушла. Может, его из партии исключили Последние слова Филимонов произнес с нескрываемой усмешкой. Но наверняка ничего сказать нельзя. Для чего он убивает? Для чего собирает эти сувениры бумажник, чужое фото, папиросу?
Чтобы они напоминали ему о том, что он может отнять чужую жизнь. Нет?
Хм, Терентий Иванович задумался. Итак, он жаждет власти. Скорее всего, не слишком развит. Два-три класса образования, к примеру. Почему бы не убить, если можно остаться безнаказанным? Это ему нравится. Помяните мои слова в дальнейшем он будет убивать чаще. И Филимонов позволил себе весьма странный вывод: Голубчик, откажитесь от дела.
Терентий Иванович
Сколько человек убил Комаров, прежде чем его схватили?
Кажется, на суде фигурировали двадцать девять эпизодов.
Ну вот. А у вас всего три трупа. Потом их станет пять, потом десять, потом больше, еще больше, начальство станет выходить из себя, вы перевернете небо и землю и ничего не сможете сделать, потому что нельзя схватить тень, которая приходит из тьмы. А потом он убьет какую-нибудь важную особу, и ваша жизнь окончательно превратится в ад. Иван Григорьевич, голубчик, поймите: в такие игры не выигрывают. Тут можно только сидеть и ждать, когда ваш противник допустит роковую ошибку уронит на месте преступления номерную деталь от нагана, к примеру. Терентий Иванович имел в виду совершенно конкретный случай. Или вдруг свидетель отыщется, видевший, как в машину шофера со шрамом через все лицо садилась очередная жертва. Опалин непроизвольно дотронулся до собственного шрама, и Филимонов улыбнулся. Но мы с вами прекрасно знаем, как «часто» попадаются такие ценные улики и такие глазастые свидетели. До тех пор что бы вы ни делали, как бы ни старались вы, Карп Петрович, Юрий Андреевич, Антон Глебович, и прочая, и прочая все будет только бесцельной тратой времени.
Но нельзя же позволить ему убивать! вырвалось у Опалина.
А что делать, голубчик? Приставить к каждому гражданину по городовому пардон, по милиционеру? Сие никому и никогда не было по силам. Филимонов шевельнулся и заговорил уже без тени шутки. Я вижу, вы настроены серьезно, и душой я всецело на вашей стороне, но ум чертов скептик твердит, что ничего у вас не получится. Если б вы могли сузить область поиска до какой-то приемлемой величины, а то искать шофера в Москве в столице Господи, а ведь я помню еще те времена, когда столицей был Петербург. Он тяжело вздохнул. Скажите-ка мне, голубчик, вы, кажется, дружны с господином Соколовым?
В разговорах с глазу на глаз Терентий Иванович нередко употреблял принятые раньше формы обращения с упорством, достойным, на взгляд Опалина, лучшего применения.
Общаемся по работе, лаконично ответил он на вопрос о следователе.
Держитесь от него подальше, Иван Григорьевич, серьезно попросил Филимонов. Недавно он был в прежней нашей столице, где подвел под расстрел и посадил несколько десятков коллег, а теперь в Москве занимается тем же самым.
Он говорил мне, что расследовал в Ленинграде хищения пробормотал изумленный Опалин и угас. Он знал, что Терентий Иванович никогда не передавал непроверенных и недостоверных данных.
Некоторые эпохи хороши тем, задумчиво уронил Филимонов, что позволяют понять, за сколько окружающие готовы вас продать. Так вот, господин Соколов готов продать кого угодно и очень дешево В его ведомстве кличку «соколок Вышинского» просто так не дают. Он опасен, Иван Григорьевич, и если вы этого до сих пор не разглядели, то то я рад, что сумел вас предупредить.
Глава 15. Тревога
Американец Э. А. По жил в стране и в эпоху, мало соответствующие его умонастроению.
С. Кржижановский, статья в «Литературной газете», 26 октября 1939 г.Василий Иванович не находил себе места от тревоги.
Казалось бы, ему уже следовало привыкнуть к этому чувству, которое так давно проникло в его жизнь, что он даже затруднялся определить, когда именно оно впервые стало его постоянным состоянием. В детстве он волновался за мать, которая запиралась у себя и рыдала из-за мужа, который упорно пытался вести образ жизни, бывший ему не по средствам, из-за его многочисленных измен и карточных проигрышей в клубе. Позже, в гимназии, Василий Иванович переживал из-за того, что плата за его обучение вносилась с опозданием, а товарищи смотрели на него свысока и опять же из-за невыносимых отношений, сложившихся дома. Гимназию он так и не окончил и назло отцу, который собирался сделать из него инженера путей сообщения, решил стать музыкантом.