«Нет, тут что-то не то Почему они меня не обыскали? Почему»
Вот, доставили, как вы распорядились, доложил майор, улыбкой, глазами и даже по́том на физиономии выражая готовность услужить.
Прокурор Яшин, сидевший за огромным бюро, поднял глаза от бумаг. Опалин немного знал прокурора: тот слыл человеком неглупым и, если можно так выразиться, не вполне сволочью. Яшин был немолод, плешив, пользовался на редкость вонючим одеколоном и имел нездоровый цвет лица, словно страдал язвой и геморроем одновременно.
Присаживайтесь, товарищ, сказал прокурор Опалину. Иван Григорьевич, я правильно помню?
«Ни черта ты не помнишь, у тебя бумажка под рукой лежит», подумал Иван. Он поискал глазами, куда бы сесть, и о чудо! подхалим сам подвинул Ивану стул.
Зовите сюда этого болвана, велел прокурор майору. Пусть сам объясняется и вообще я не намерен прикрывать чужое разгильдяйство, добавил с раздражением.
Черт возьми, да что тут происходит? Против воли Опалин почувствовал любопытство. В воздухе витало что-то такое, чему он, даже при всем своем немалом опыте, не находил названия. Страх? Нет, не то. Или все же страх, но тщательно скрываемый?
Вы курите, Иван Григорьевич? Можете курить сказал прокурор. Кстати, как ваше дело? Об аналогичных убийствах?
Ищем, Павел Николаевич. Считаем, что подозреваемый, с большой вероятностью, шофер.
Шофер? Плохо. Яшин нахмурился. Вы бы среди бывших белогвардейцев поискали. Не может быть, чтобы просто так он выходил на улицу и убивал, кого попало. Тут явный умысел, чтоб людей взбаламутить
«Да ты совсем дурак, товарищ прокурор». Чтобы не отвечать, Опалин сделал вид, будто ищет папиросы.
Возьмите мои, неожиданно предложил собеседник, протягивая ему портсигар.
Добротный, хороший портсигар, но не золотой и даже не серебряный. И верно: скромность в некоторых сферах залог здоровья.
Извините, Павел Николаевич я свои папиросы на работе забыл
Я тоже покурю, объявил прокурор, протянул Опалину спички, а свою папиросу запалил от зажигалки. Идите, Чекалкин, вы мне больше не нужны.
Под внимательным взглядом товарища Сталина подхалим прошел к выходу, но в дверях столкнулся с вернувшимся майором и неизвестным Опалину бледным человеком в штатском костюме, сидящем на нем так плохо, что сомнений не оставалось раньше человек носил исключительно форму.
Здравствуйте, товарищ Брагин, со зловещей многозначительностью промолвил прокурор. Дымок от его папиросы образовал в воздухе затейливую петлю. Вот, это товарищ Опалин, можете знакомиться. Он жаждет услышать вашу историю, добавил Яшин, хотя Опалин ничего не мог жаждать по той простой причине, что видел бледного типа первый раз в жизни.
Я ни в чем не виноват, пробормотал Брагин, пряча глаза. В отличие от Опалина, сесть ему не предложили, и майор маячил за его спиной словно на случай, если Брагин вздумает выкинуть какой-нибудь фокус.
Не виноваты? взвился Яшин. Лицо у него стало как у одержимого злого волшебника. Это вы на суде будете рассказывать. А теперь вот товарищ Опалин очень ждет ваших объяснений. Он, между прочим, ловил преступника, сил своих не жалел
Простите, вмешался Опалин, а о ком вообще речь?
Имя Клима Храповицкого вам что-нибудь говорит? вопросом на вопрос ответил прокурор, и по его интонации Иван понял, что Яшину не понравилось его вмешательство.
Еще как говорит. Я брал его банду.
Вот-вот. Недавно состоялся суд, и Храповицкий, учитывая тяжесть его преступлений, был приговорен к высшей мере социальной защиты расстрелу. Только вот его не расстреляли, добавил прокурор с раздражением, сминая окурок в пепельнице с такой яростью, словно тот был личным его врагом.
Брагин упорно молчал и глядел в пол.
Подождите, Павел Николаевич, попросил Опалин. Так Храповицкий бежал из тюрьмы?
Из-под расстрела он бежал, с еще большим раздражением ответил Яшин. Да, представьте себе! Это вот, он ткнул острым сухим пальцем в сторону Брагина, начальник расстрельной команды. А у него приговоренные бегают! Как кролики!
Сбежал только один Храповицкий. Брагин неожиданно обиделся. Я ему вслед стрелял и почти уверен, что попал
Почти уверены! Расстрелять его надо было, а не вслед палить! Сбежал он, мерзавец, прокурор злобно скривил рот, а мы теперь все и по головке не погладят! сбивчиво выкрикнул он. Позорище Меня уже наверх таскали для объяснений, как такое могло случиться, хотя я ни сном ни духом Яшин повернулся к Опалину. Я только вас прошу, Иван Григорьич я понимаю, такое в тайне остаться не может, но хорошо бы, чтобы о случившемся знало как можно меньше народу. Вас по зрелом размышлении я решил посвятить в дело
Вы хотите, чтобы я снова его поймал? спросил Опалин.
Ну, ловить-то его все равно придется, но дело не только в этом. У него на вас зуб постоянно грозился прикончить убийцу брата, то есть вас. И на все ради этого был готов пойти. Пока был в тюрьме, болтовня эта никакого значения не имела, но сейчас он на свободе, то ли раненый, то ли нет прокурор свирепо покосился на Брагина, и я решил, вы должны знать, он ведь может за вами явиться. Оружие у вас есть?
Да, кивнул Опалин, не уточняя, что несколько минут назад он собирался применить его против своих спутников.
Ну, в общем, будьте осторожны. Вы ценный кадр, не хотелось бы вас лишиться. Кадры, как говорится, решают всё гхм Прокурор поглядел на часы. Однако время летит Пора расходиться, пожалуй. Да, Иван Григорьевич: если вам понадобятся дополнительные люди, чтобы поймать Храповицкого, а Николай Леонтьевич помочь не сможет, звоните мне. Я помогу.
Это было завуалированным предложением предательства непосредственного начальства но Опалин и виду не подал, что раскусил маневр собеседника.
Да, Павел Николаевич, проговорил он. Конечно, я буду иметь в виду.
Он попрощался с прокурором, кивнул на прощание толстому майору и совершенно раздавленному Брагину и вышел, стараясь идти не слишком поспешно. Однако стоило сделать десяток шагов по коридору, как он лицом к лицу столкнулся с Александром Соколовым.
Как съездил? спросил следователь спокойно. Небось поджилки задрожали, когда машину увидел? Задрожали, а?
И засмеялся недобрым смехом.
А чего мне волноваться? Есть кому передачи носить, ответил Опалин, грамматически не слишком правильно, но по смыслу более чем прозрачно.
Смеяться бывший приятель тут же перестал, и Иван, благодаря душевному напряжению, в котором находился в тот момент, понял: Соколов примеряет его слова к себе, и ему-то, видимо, никто передачи носить не станет
Ты, Ваня, сам виноват, почти добродушно сказал следователь. Не лез бы на рожон, я бы тебя предупредил насчет Храповицкого по-дружески и без поездок в черной машине. А так
При чем тут рожон ты Фриновского под расстрел подвел, выпалил Опалин. И я же знаю, за что: он к жене твоей подкатывал
Жена у Соколова была не то чтобы красавица, но мало кого из мужчин оставляла равнодушным.
Да к моей жене куча народу подкатывала, хмыкнул Соколов. Кроме тебя, конечно. А Фриновскому расстрел вышел за превышение полномочий. Тебе-то хорошо, ты бандитов ловишь, а мне приходилось людей к себе вызывать, которых он засадил, и о торжестве справедливости говорить, мол, дело пересмотрено и они могут жить дальше на свободе. Но это только те, кто в живых остался, а ведь таких, кого давно закопали, гораздо больше. Скажешь, я сволочь? Или, может быть, надо было за перегибы по головке его погладить и отпустить?
Опять это «погладить по головке». Черт возьми, да что же за язык у них такой
Я вижу, Саша, тебя повысили, сказал Опалин, глядя на петлицы бывшего приятеля. Далеко пойдешь наверное. Но поздравлять тебя не буду, и говорить, что рад, тоже.
Он круто повернулся и, не прощаясь, зашагал прочь.
Глава 23. Облава
1 марта 1939 года после ремонта открывается Дом творчества в Ялте. Писатели, желающие получить путевки в указанный Дом творчества, должны подать заявление в Литфонд. Ввиду того, что в указанном Доме творчества имеются несколько двойных комнат, писатели при желании могут поехать в Дом творчества с женами. Стоимость месячной путевки для писателя 500 руб., для жен писателей 600 руб.
Объявление в газетеДнем 1 декабря Аполлон Семиустов вернулся домой в полном расстройстве.
Его идейно выдержанную, боевую, напичканную всеми образцовыми штампами статью о только что начавшейся войне с Финляндией отвергли, причем сразу в трех местах. Намекали, что тема зарезервирована строго для своих, а в перспективе за описание поражений врага (который уж точно продержится не больше недели) маячат всякие вкусные награды и за здорово живешь Семиустову примазаться не дадут.
Семиустов негодовал. Его раздражение усугублялось и неудачной попыткой приткнуться через Литфонд в Ялтинский дом творчества. Причем Семиустов запасся сразу двумя предлогами: расстроенным состоянием здоровья и необходимостью написать книгу о Чехове, который тоже, как известно, жил в Ялте. Но, очевидно, ни здоровье Семиустова, ни его книги никого не интересовали, потому что на его заявление последовал отказ.
Клокоча, как кипящий чайник, Аполлон открыл дверь комнаты своим ключом. Если жена дома, то он привычным жестом швырнет под стол портфель, извергнет водопад слов, изливая свою горечь, а в конце спросит, готов ли обед. Если жены нет, то он дождется ее возвращения, а дальше все пойдет по плану А.
Дарья Аркадьевна была дома, но, очевидно, даже не слышала, как открылась дверь. Она читала какое-то письмо и беззвучно плакала. Слезы жены произвели на Семиустова сильнейшее впечатление он даже забыл о своих неприятностях. В этой непрочной, странной жизни, куда его со всего маху швырнула судьба, жена оставалась едва ли не единственной его опорой если не считать сочинений Чехова, Толстого, Пушкина, Достоевского и Тургенева, за которые он все чаще хватался в последнее время.
Даша, Даша, что ты? забормотал Семиустов, меняясь в лице. Господь с тобой Тебя кто-то обидел? Почему
Дарья Аркадьевна тыльной стороной руки вытерла слезы и улыбнулась.
Гришенька нашелся Доротея Карловна помогла Она написала, как бы от себя И вот
Писатель выронил портфель, добрел до стула и сел, не снимая верхней одежды. Много лет во всевозможных анкетах он писал, что его двое сыновей умерли от тифа во время Гражданской войны, хотя на самом деле они сражались в Добровольческой армии, оба были ранены и из России вывезены в санитарном вагоне.