Как вы? спросила Лидия и свободной рукой коснулась своего виска. Все еще болит? Не должно. Горечь ее боли теперь у него на языке. Не кровушки напился, так вот этого
Терпимо, а вы?
Я? Она глянула на него испуганно, словно бы в чем-то заподозрила. А может и заподозрила, он же рылся у нее в голове Или в воспоминаниях. Мерзких, пугающих воспоминаниях. Я хорошо. Сначала ответила, а потом уже удивилась тому, что сказала. Или тому, что голова больше не болит? Нет, голова еще болит, но уже не так сильно. Гадюка снова свернулась в тугой клубок, затаилась. Позвольте, я проверю ваши повязки?
Валяй! Ему и самому было интересно, что там с ним стало.
Разглядеть ничего толком не получилось, но состояние повязок Лидию устроило. Зато получилось узнать, что доктор вытащил из него двенадцать пуль, что он невероятный счастливчик, потому что ни одна пуля не задела жизненно важных органов. В случае упыриной анатомии следовало считать жизненно важными органами сердце и башку. Или сердце все же поважнее будет?
Додумать эту мысль Григорий не успел, тихонько скрипнула дверь, и в избу вошел Митяй. Он замер на пороге, подслеповато щурясь. Некогда рыжие, как морковка, волосы, были пугающе белыми. И выглядел пацан смертельно усталым. Однако в усталости этой не было ничего фатального. В фатальности Григорий нынче разбирался лучше всех.
Батя Митяй рванул с места, и его и без того не слишком расторопное сердце перестало биться от страха. Если к собственному сыну он почувствует то же самое, что к Лидии, то впору искать осиновый кол. Потому что нельзя ему оставаться вот такой нежитью. Батя, очнулся?!
От Митяя пахло полынной горечью. Теперь Григорий понимал, что горечь это всегда спутница боли и страха. А с медово-цветочным он разберется потом, когда встанет на ноги.
Очнулся. У него даже вышло растянуть губы в улыбке. Вот Лидия Сергеевна говорит, вы с Севой меня аж от самого Видово волокли. А девочка это кто? Подумалось, что Танюшка. Пусть бы Танюшка!
Это Соня. Из Гремучего ручья, сказал Митяй, вглядываясь в его лицо. Мы ее тоже вроде как от немцев отбили. Батя, ты как? Что ты чувствуешь?
Он чувствовал себя голодной упыриной, но привычно уже соврал:
Терпимо, сына. Вот только Лидия Сергеевна мне все время жалеет воды.
Жалеете?! На Лидию Митяй глянул едва ли не с ненавистью, и теперь уже сам Григорий пожалел, что так неудачно пошутил.
Ему нельзя пока пить, Лидия пыталась оправдываться, но вид у нее был растерянный, словно бы она прямо сейчас проводила какую-то внутреннюю ревизию. Это опасно.
Хорошо, сказал Митяй очень серьезно. Если опасно, то не давайте. Батя, ты же потерпишь?
Потерплю.
Конечно потерпит, он и не такое терпит, если уж на то пошло.
А какие там новости? Григорий скосил взгляд на окошко, в которое пробивался скупой утренний свет. Люди? Звери? спросил многозначительно.
Ответить Митяй не успел, его перебила Лидия:
Зосимович просил его разбудить, когда вы очнетесь. Можно, я за ним схожу?
Они оба молча кивнули, им хотелось поговорить без свидетелей.
Я быстро. Лидия попятилась к двери.
Можешь не торопиться, со мной все в порядке.
Они подождали, пока Лидия выбежит из избы, переглянулись.
Батя, как ты на самом деле? спросил Митяй шепотом. Мы с Севой думали, что ты помер.
Я тоже.
А Горыныч тебя как-то оживил. Ну, знаешь, собаки ж умеют зализывать раны
Значит, Горыныч оживил. Сначала оживил, а потом придержал лапой адовы ворота, чтобы он мог вернуться обратно. У Горыныча, небось, в аду своя собственная будка имеется.
Он тебе почти до самого болота нес. Митя перешел уже на едва различимый шепот. Батя, Соня теперь тоже знает.
Про что? Подумалось вдруг, что про него, про то, каким он теперь стал.
Про Горыныча и про упырей. Ведьма немецкая развлеклась, Митяй сжал кулаки, наплодила этих тварей. Надеюсь, мы с Севой разобрались со всеми.
С одним не разобрались. Ничего, если потребуется, он сам разберется. Вот, кстати, в присутствии сына он ничего такого не чувствует, в глотку впиваться не собирается.
А Таньки больше нет. Митяй мотнул головой, и седая прядь упала ему на лоб.
Нет?.. Только и хватило сил повторить. Он ведь обещал, слово давал тете Оле. Как же так?
Ее похитил фон Клейст, увез в своей машине. А Ефим, шофер из Гремучего ручья, в машину подложил бомбу. И она взорвалась.
Захотелось кричать, но на крик все еще не было сил.
Соня и остальные видели, что осталось от машины. Как она догорала видели. Она сказала, там бы никто не выжил. Невозможно там было выжить, батя! Но Сева все равно рвется на то место. Зачем ему туда, если никто не выжил? Фрицы потому и напали на Видово, из-за бургомистра и этих упырей. Батя, Митяй перешел на торопливый шепот, ты бы поговорил с Севой. Я понимаю, он Тане обещал и сейчас чувствует себя виноватым, но в том, что с ней случилось, он не виноват.
Григорий тоже обещал. И тоже чувствовал себя виноватым, поэтому Севе он сейчас не советчик. Как же девочку жалко
Поговоришь? спросил Митяй настойчиво, но ответить Григорий не успел, скрипнула входная дверь с клубами морозного воздуха, впуская в избу Лидию и Зосимовича. Вот, значит, кто его подлатал.
15 глава
Будить Зосимовича пришлось долго, усталость и бессонная ночь брали свое. Но Лидия не сдавалась, ей непременно хотелось, чтобы доктор лично осмотрел этого странного пациента. Или страшного? Лидия еще не определилась с тем, какие чувства испытывает в его присутствии. Чувство неловкости было точно, но не только. Он что-то с ней сделал. Каким образом, еще нужно было разбираться. Но факт оставался фактом: Григорий посмотрел ей в глаза и И что? И ее головная боль почти прошла! Конечно, это всего лишь удивительное совпадение! А думать о том, зачем ему вообще понадобилось заглядывать ей в глаза, совсем не время. Сейчас нужно разобраться с его состоянием, а не с ее. И пусть разбирается Зосимович, а она постоит в сторонке, понаблюдает.
15 глава
Будить Зосимовича пришлось долго, усталость и бессонная ночь брали свое. Но Лидия не сдавалась, ей непременно хотелось, чтобы доктор лично осмотрел этого странного пациента. Или страшного? Лидия еще не определилась с тем, какие чувства испытывает в его присутствии. Чувство неловкости было точно, но не только. Он что-то с ней сделал. Каким образом, еще нужно было разбираться. Но факт оставался фактом: Григорий посмотрел ей в глаза и И что? И ее головная боль почти прошла! Конечно, это всего лишь удивительное совпадение! А думать о том, зачем ему вообще понадобилось заглядывать ей в глаза, совсем не время. Сейчас нужно разобраться с его состоянием, а не с ее. И пусть разбирается Зосимович, а она постоит в сторонке, понаблюдает.
Григорий о чем-то вполголоса разговаривал с Митей. Они замолчали, стоило только Лиде с Зосимовичем переступить порог.
Ну, как тут наш медицинский феномен? спросил Зосимович вместо приветствия.
Живее всех живых, усмехнулся Григорий и пожал протянутую руку. Рукопожатие его было слабое, и Зосимович это отметил.
Это хорошо, что живой! Заставил ты нас с Лидией Сергеевной поволноваться. Такая операция в таких чудовищных условиях Эх, было бы сейчас мирное время, непременно написал бы статью в медицинский альманах!
Еще напишете, успокоил его Григорий. Успокаивал он Зосимовича, а смотрел на нее, Лидию. И под взглядом его она чувствовала себя голой, словно бы он знал про нее все-все, словно бы видел всю ее изнанку. А на изнанке той было много того, чего ей и самой хотелось бы забыть навсегда, вот только не стереть такие воспоминания.
А Зосимович уже закатал рукава рубашки и приступил к осмотру. Осматривал долго и тщательно, с пристрастием, но в финале остался доволен.
Хорошо, сказал, поправляя сползающие очки. Если бы сам тебя не оперировал, сказал бы что с момента операции прошло не меньше суток. Лидия Сергеевна, вы видели состояние швов?
Она кивнула, а потом сказала:
Пациент все время просит пить.
При обычных обстоятельствах я бы повременил, но раз хочет. Зосимович пожал плечами. Принесите ему водички, голубушка.
Ковш из ее рук Григорий принял с улыбкой. На сей раз смотрел он не ей в глаза, а куда-то на шею. Или в вырез блузки? Лидия скосила взгляд вниз, убедилась, что с блузкой у нее все в порядке, пуговка расстегнута лишь самая верхняя, и в вырезе ровным счетом ничего не видно. Да Григорий уже и отвернулся, слегка поморщившись при этом. От боли поморщился, или это ее присутствие его раздражало? Обижаться Лидия не стала, отошла к окошку, замерла в ожидании дальнейших распоряжений. Ей думалось, что Зосимович станет расспрашивать Григория о событиях, предшествовавших ранению, но Зосимович не стал, он сделал короткие распоряжения по уходу, велел звать в случае чего и ушел. Лиде и самой хотелось уйти. Под взглядами этих двоих ей было неловко. Мальчишка весь в отца у него такой же пронзительный и насмешливый взгляд. Нет, пожалуй, мальчишка злее. Сын злее, а отец опаснее. Откуда пришла эта уверенность, Лида не знала, просто приняла ее как данность. Человек, что сейчас лежит на импровизированном операционном столе, опасен. Для кого именно, еще предстоит разобраться, но интуиции своей Лида привыкла доверять еще со времен работы в подполье. Интуиция криком кричала, что с Григорием нужно держать ухо востро. Может он и герой, спасший людей от верной гибели, может и добрый человек, но было в нем что-то такое, от чего кожа покрывалась мурашками и хотелось закутаться в пуховую шаль до самого носа.
Ты ведь тоже всю ночь на ногах, сказал Григорий тихо. Лида подумала, что он обращается к Мите, а оказалось, что к ней. И обращается, и смотрит. Если ты Зосимовичу ассистировала, значит, не спала и устала.
Да, она не спала и устала, но головная боль прошла и это такое счастье, за которое можно заплатить крепким сном.
Все хорошо.
Не спорь. Он тоже не спорил, он раздавал команды. Это злило. Если бы у Лиды было больше сил, она бы поспорила, но сил не осталось, и она промолчала. Зосимович сказал, что со мной все будет хорошо, что на мне все заживает, как на собаке. В этот момент он глянул на Митю, и тот кивнул, словно бы видел в словах отца больше смысла, чем Лида. Поспи, Лидия Сергеевна, отдохни от трудов. Я тоже посплю. Вот переберусь на койку помягче и посплю. А Митяй за мной присмотрит.