О, Рауль! Как можно забыть об этом! Если в ушах у меня вечно теперь звучат его крики, то перед глазами неотступно стоит его лицо. Что за вид! Как суметь забыть о нем и как описать вам, чтобы вы могли себе его представить?.. Рауль, вы видели источенные веками черепа, и вполне возможно, что ночью в Перро вам довелось увидеть его голову мертвеца, если только вы не стали жертвой ужасного кошмара. К тому же на последнем костюмированном балу вы видели, как шествовала Красная смерть! Но все эти черепа оставались неподвижны, их немой ужас был неживой! Но представьте себе, если можете, ожившую вдруг маску Смерти, которая с помощью четырех черных отверстий глаз, носа и рта выражает неукротимый гнев, безудержную ярость дьявола, причем в пустых глазницах отсутствует взгляд, ибо, как я позже узнала, его горящие глаза можно увидеть лишь глубокой ночью Плотно прижавшись к стене, я, должно быть, являла собой олицетворение Страха, как он олицетворял собой Безобразие.
И когда я упала на колени, он, приблизившись ко мне, со страшным скрежетом просвистел с ненавистью что-то безумное, какие-то бессмысленные слова, проклятья, бред Да разве я могу все вспомнить!.. Разве могу?..
«Гляди! кричал он, склонившись ко мне. Ты хотела видеть! Смотри! Радуй свой взор, услаждай свою душу моим проклятым уродством! Созерцай лицо Эрика! Теперь ты знаешь Голос в лицо! Тебе недостаточно было слышать меня? Тебе хотелось знать, каков я на вид. Вы, женщины, чересчур любопытны!» И он стал повторять с пеной у рта, с каким-то странным, громким и хриплым смехом: «Вы, женщины, чересчур любопытны!..» Говорил что-то вроде этого: «Ты довольна? Я хорош, а?.. Если женщина видит меня, как ты, значит, она моя. Ей суждено любить меня вечно! Я что-то вроде Дон Жуана». И, выпрямившись во весь рост, подперев руками бока и перекатывая на плечах эту безобразную вещь свою голову, громогласно вопил: «Посмотри на меня! Вот он торжествующий Дон Жуан!»
Я отвернулась, моля о пощаде, но он повернул мое лицо к себе, грубо схватив меня за волосы своими пальцами мертвеца.
Довольно! Хватит! прервал ее Рауль. Я убью его! Убью! Во имя неба, Кристина, скажи мне, где находится озерная столовая! Я должен убить его!
Молчи, Рауль, если хочешь все знать!
Да, я хочу знать, как и почему ты туда вернулась! Вот в чем секрет, Кристина! Другого нет! Но в любом случае я убью его!
О, мой Рауль! Слушай же, если хочешь знать, слушай! Он тащил меня за волосы, и тут, и тут О, это невыносимо!
Ну говори же, пора уж!.. с ожесточением воскликнул Рауль. Говори скорее!
Тут он просвистел: «Что? Я внушаю тебе страх? Возможно!.. Но ты, верно, думаешь, что и это у меня маска, а? Что это это Что моя голова тоже маска? Так сорви же ее! завопил он. Сорви ее, как ту, другую! Ну давай же! Давай! Еще! Еще! Я так хочу! Твои руки! Твои руки!.. Дай твои руки, а если их тебе мало, я дам тебе в придачу свои, и мы возьмемся за дело вдвоем, чтобы сорвать маску». Я упала к его ногам, но он схватил меня за руки, Рауль, и поднес их к этому ужасу, своему лицу Моими ногтями он царапал свою плоть, свою страшную мертвую плоть!
«Знай! Знай! кричал он, и горло его раздувалось, как кузнечные мехи. Знай, что я целиком сделан из смерти!.. С головы до ног!.. И что это труп любит, обожает тебя и уже никогда тебя не оставит, никогда!.. Я велю расширить гроб, Кристина, но только попозже, когда любовь наша будет на исходе!.. Вот смотри, я уже не смеюсь, видишь, я плачу, плачу над тобой, Кристина, ты сорвала мою маску и потому никогда уже не сможешь покинуть меня!.. Пока ты могла думать, что я красив, Кристина, ты еще вернулась бы!.. Я знаю, ты вернулась бы Но теперь, когда ты знаешь о моем уродстве, ты сбежишь навсегда. Нет, я оставлю тебя здесь!!! Зачем ты хотела меня увидеть? Безрассудная! Безумная Кристина, она хотела меня увидеть!.. Мой отец и тот никогда меня не видел, и даже мать, чтобы никогда меня больше не видеть, со слезами подарила мне мою первую маску!»
Наконец он отпустил меня и со страшными всхлипами потащился по полу. А потом пополз, как пресмыкающееся, прочь из комнаты и исчез в своей спальне, дверь которой закрылась; я осталась одна, наедине со своим страхом и раздумьями, но зато избавившись от зловещего видения.
Небывалая тишина, могильная тишина пришла на смену буре, и я смогла поразмыслить над ужасными последствиями моего поступка. Последние слова чудовища достаточно просветили меня. Сорвав маску, я сама обрекла себя на вечное заточение, и мое любопытство станет причиной всех моих несчастий. Он недвусмысленно меня предупреждал, не раз повторяя, что мне не грозит никакая опасность, если я не прикоснусь к маске, а я прикоснулась. Я проклинала свою неосторожность, но с содроганием признавала, что рассуждения чудовища вполне логичны.
Да, я вернулась бы, если бы не увидела его лица Он достаточно меня растрогал, заинтересовал, даже разжалобил своими скрытыми маской слезами, чтобы я не осталась бесчувственной к его просьбе. Наконец, меня нельзя назвать неблагодарной, и я, конечно, не смогла бы забыть, что он был Голосом, который вдохновил меня своим гениальным даром. Я вернулась бы! Но теперь, если бы мне удалось выбраться из этих катакомб, я туда ни за что не вернулась бы! Разве можно зарыться в могиле с трупом, который вас любит?!
По его неистовому поведению во время разыгравшейся сцены, по тому, как он смотрел на меня или, вернее, приближал ко мне два черных отверстия своего невидимого взгляда, я могла судить о силе его необузданной страсти. Чтобы не заключить меня в свои объятия, в то время как я не могла оказать ему никакого сопротивления, надо было, чтобы это чудовище уживалось с ангелом, хотя, в конечном счете, он ведь и был отчасти Ангелом музыки и, возможно, даже стал бы настоящим ангелом, если бы Господь наградил его красотой, а не гнусным уродством!
Растерявшись от мыслей об уготованной мне участи, страшась увидеть, как вновь открывается дверь спальни с гробом и появляется лицо чудовища без маски, я проскользнула к себе в комнату и схватила ножницы, которые могли положить конец моему кошмарному существованию. И тут послышались звуки органа
Тогда-то, мой друг, я и начала понимать смысл слов Эрика о том, что он с презрением, так поразившим меня, именовал оперой.
То, что я слышала, не имело ничего общего с тем, что пленяло меня до того дня. Его «Торжествующий Дон Жуан» (ибо я нисколько не сомневалась: он ринулся к своему шедевру, дабы забыть ужас настоящей минуты), его «Торжествующий Дон Жуан» сначала показался мне долгим, страшным и упоительным рыданием, в котором бедный Эрик выражал всю свою горькую обездоленность.
Перед глазами у меня стояла тетрадь с красными нотами, и мне нетрудно было представить, что эта музыка написана кровью. Она поведала мне о нестерпимой муке, провела по всем закоулкам бездны, той бездны, где обитает безобразный человек; она показала мне Эрика, отчаянно бьющегося своей несчастной уродливой головой о мрачные стены ада и избегающего, дабы не ужасать их, взглядов людей. Ошеломленная, едва переводя дух, жалкая и побежденная, я присутствовала при рождении величавых аккордов, обожествлявших Страдание, но потом звуки, поднявшись из бездны, взмыли грозно на недосягаемую высоту, их взметнувшаяся стая бросала вызов небесам так орел устремляется навстречу солнцу; торжественная симфония, казалось, озарила мир, и я поняла: творение наконец завершено. Уродство, воспарив на крыльях Любви, осмелилось взглянуть в лицо Красоте! Я словно опьянела; дверь, отделявшая меня от Эрика, уступила моим усилиям. Он встал, услышав меня, но не осмеливался обернуться.
«Эрик, воскликнула я, покажите без страха свое лицо! Клянусь вам, вы самый горестный и самый благородный из людей, и если Кристина Дое содрогнется отныне при виде вас, то потому лишь, что вспомнит о величии вашего гения!»
Тогда Эрик обернулся, он мне поверил, и я, увы!.. я тоже верила в себя В безудержном порыве он поднял навстречу Судьбе свои неистовые руки и упал со словами любви к моим ногам
Со словами любви на устах мертвеца и музыка смолкла
Он целовал край моего платья и не видел, что я закрыла глаза.
Что еще вам сказать, мой друг? Теперь вы знаете драму Она длилась две недели, и две недели я ему лгала.
Моя ложь была не менее ужасна, чем вдохновившее меня на нее чудовище, но такой ценой я сумела обрести свободу.
Со словами любви на устах мертвеца и музыка смолкла
Он целовал край моего платья и не видел, что я закрыла глаза.
Что еще вам сказать, мой друг? Теперь вы знаете драму Она длилась две недели, и две недели я ему лгала.
Моя ложь была не менее ужасна, чем вдохновившее меня на нее чудовище, но такой ценой я сумела обрести свободу.
Я сожгла его маску. И видно, так преуспела, что даже когда он не пел, то осмеливался вымаливать у меня взгляд, вроде несмелой собаки, что униженно бродит вокруг хозяина. Так и он, словно верный раб, бродил вокруг меня, окружая бесконечной заботой.
Мало-помалу я внушила ему такое доверие, что он отважился показать мне берег «Озера Аверн»[10] и покатать на лодке по его свинцовым водам; в последние дни моего пленения по ночам он выводил меня за железные решетки, закрывающие подземелье со стороны улицы Скриба. Там нас ожидал экипаж, и мы отправлялись в безлюдный Булонский лес.
Ночь, когда мы встретили вас, едва не стала для меня роковой, он страшно ревновал к вам, и мне удалось усмирить его, лишь заверив в вашем скором отъезде. И только после двух недель отвратительного плена, когда меня поочередно обуревали то жалость, то восторг, отчаяние и ужас, он поверил, когда я сказала, что вернусь!
И вы вернулись, Кристина, простонал Рауль.
Это верно, мой друг, но должна сказать, что сдержать слово меня заставили отнюдь не те страшные угрозы, которыми сопровождалось мое освобождение, а душераздирающее рыдание на пороге его могилы! Да, это рыдание, повторила Кристина, печально качая головой, привязало меня к несчастному гораздо прочнее, чем я сама предполагала в минуту расставания. Бедный Эрик! Бедный Эрик!
Кристина, молвил, вставая, Рауль, вы говорите, что любите меня, но прошло всего несколько часов с тех пор, как вы обрели свободу, и вы снова вернулись к Эрику!.. Вспомните костюмированный бал!
Так было условлено. Но вспомните и вы, что эти несколько часов я провела с вами, Рауль, подвергая нас обоих смертельной опасности
За эти несколько часов я не раз сомневался в том, что вы меня любите.