Для верности Тихонов пересчитал их пальцем:
Девица на одиннадцати, пожилой на восьми снимках и молодой на четырех. А все трио вместе ни разу. Выводы?
Я понял окончательно, что они вышли на цель точно, и тихо сидел, помалкивая.
Савельев поведал:
Вот видите, Дедушкин, оказывается, Тихонов выполнил свое обещание.
На всякий случай я сказал:
Не шейте, чего не было, не знаю я тут никого
Как же не знаете, разозлился Савельев. Мы для вас здесь все как на блюдечке разложили, а вы «не знаю, не шейте». Давайте еще раз повторю. На снимках три человека в разных сочетаниях, но нигде их нет втроем. Поскольку это сувенирные, памятные снимки на фоне достопримечательностей и тэдэ и тэпэ, значит, их было только трое, иначе они все вместе снялись бы. Вот два совершенно одинаковых по сюжету фото, снятых почти с одной точки: старик с девицей около какой-то пушки это кадр номер восемь, и то же самое на кадре номер девять, но место, старика занял молодой. Трое их было, понимаете, трое!
Ну а если трое, так что? спросил я.
А то, что нам нужно, чтобы их не было четверо, сказал Тихонов.
Почему? продолжал я прикидываться дураком.
Потому что тогда мы точно определили хозяина чемодана, терпеливо сказал Савельев. Фотоаппарата, во всяком случае.
И кто же это?
А вот этот, молодой, ответил Тихонов уверенно.
Я старался изо всех сил, чтобы ни один мускул, ни один нерв на моем лице не дрогнул. Так же тупо и настойчиво я спросил:
Почему вы так думаете?
Савельев покорно наклонил голову и монотонно стал объяснять:
Из двадцати трех объектов съемки молодой зафиксирован только четыре раза. Трижды его фотографировал пожилой и один раз девица. Это уже достаточно реальное основание предположить, что хозяином аппарата является он. Во-вторых, экспертиза дала заключение, что эти четыре снимка сделаны гораздо менее опытными людьми выбор ракурса, панорама, а один кадр немного смазан. Это дополнительно подкрепило наше предположение, что хозяин аппарата молодой. Ясно? Как, Дедушкин, перед фотографическим ликом потерпевшего, может быть, начнем говорить правду?
Я так полагаю, что вы обойдетесь без моих признаний, грубо сказал я.
Эх, Дедушкин, с вами не в МУРе, а в священной инквизиции разговаривать покачал головой Савельев.
Глава 7
Вчера и завтра инспектора Станислава Тихонова
Батона увели, а мы еще долго разглядывали фотографии, пытаясь извлечь из них какую-то дополнительную информацию. Но ничего подходящего найти не смогли. Правда, на заднем плане на четырех снимках был виден бирюзовый «мерседес», причем на один попал даже кусок номера 392 Остальные цифры загораживала фигура девушки. Она была сфотографирована, по-видимому, около кинотеатра, потому что прямо над ее головой висел афишный щит, на котором два молодца выясняли отношения один совал в нос другому пистолет. В рамку кадра влезли три светящиеся буквы названия кинотеатра «СКВ»
Глава 7
Вчера и завтра инспектора Станислава Тихонова
Батона увели, а мы еще долго разглядывали фотографии, пытаясь извлечь из них какую-то дополнительную информацию. Но ничего подходящего найти не смогли. Правда, на заднем плане на четырех снимках был виден бирюзовый «мерседес», причем на один попал даже кусок номера 392 Остальные цифры загораживала фигура девушки. Она была сфотографирована, по-видимому, около кинотеатра, потому что прямо над ее головой висел афишный щит, на котором два молодца выясняли отношения один совал в нос другому пистолет. В рамку кадра влезли три светящиеся буквы названия кинотеатра «СКВ»
Чего будем делать? спросил я Сашку.
Давай пошлем в Унгены фотографию хозяина чемодана. Если поездная бригада его тоже опознает, то вместе с пограничниками там в два счета установят его личность. У них же места нумерованные.
Это программа-максимум: поездная бригада вернется в Унгены через сорок восемь часов. А через сорок шесть часов надо решать вопрос с Батоном. Ты не забывай мы ведь могли и ошибиться. Представляешь наши физиономии тогда?
Да, это будет малопривлекательное зрелище. Но почему он все-таки не заявил о пропаже чемодана?
Вот и я об этом думаю все время. И орден этот непонятно как попал к нему
М-м-да, промычал Сашка. Слушай, а тебе не приходило в голову, что мы, может быть, несправедливы к Батону?
То есть как это? удивился я.
А вдруг он действительно не воровал у него чемодана? Вдруг это была какая-то совсем другая операция фарцовка, укрывательство или что-то еще в этом роде?
Я подумал и отрицательно покачал головой:
Не думаю. Полным чемоданом вместе с грязным бельем обычно не фарцуют. Но мне кажется, что, независимо от Батона, надо плотнее заняться этим человеком. Тем более что они сейчас для нас, как Аяксы, неразделимы. У меня есть идея
За идеи платят только у Херста, усмехнулся Сашка. У нас вещественные доказательства в цене.
Вот давай попробуем оценить по-настоящему наши вещдоки. Я буду по-прежнему ковыряться с орденом. А ты, раз уже так пошло удачно, продолжишь линию фотопленки.
А что с нее еще возьмешь?
Надо попробовать выяснить, где они фотографировались. Тут возникает два «если». Первое если его опознает поездная бригада, и второе если мы установим, где они фотографировались; тогда это открывает для нас дальнейшую перспективу.
Сашка, не вдаваясь в обсуждение, сразу кивнул:
Надо произвести архитектурную и скульптурную экспертизу специалисты, возможно, по памятникам определят, где они установлены.
И еще одно дело надо будет завтра же организовать. Внешнеторговая организация «Экспортфильм» должна, по-видимому, получать проспекты всех зарубежных фильмов. Там наверняка должна быть какая-то просмотровая комиссия, я протянул Сашке снимок с девицей на фоне киноафиши.
Заканчивался еще один день. Сашка ушел, и я долго сидел один в кабинете. Верхний свет я погасил, настольная лампа вырывала из темноты сплющенный желтый круг, из коридора доносились звуки шагов и обрывки разговоров уходивших домой сотрудников. Потом все стихло, и кабинет затопила густая, вязкая, как нефть, тишина. На работе мне нечего было делать, впрочем, как незачем было и спешить куда-то, поэтому я и сидел в этой теплой, сонной тишине, лениво передвигая по желтому сплющенному кругу тяжелый золотой портсигар. Наверное, многое нужно иметь или многого достигнуть, чтобы позволить себе таскать такую дорогую штуку. Подобного портсигара я еще никогда не видел вся нижняя крышка была покрыта гравировкой нотной партитуры. На лицевой стороне монограмма «П. В.» На месте хозяев таких дорогих вещей вместо никому не понятных нот и таинственных инициалов я бы гравировал свой почтовый адрес для сохранности. Долго сидел я так, и мысли текли неспешные, тягучие, как этот пустой весенний вечер, когда не к кому пойти, да и идти неохота. Потом набрал телефонный номер. Трубку сняли мгновенно, будто дожидались моего звонка, и я услышал:
Нет, милочка моя, вам с сольфеджио еще надо повременить, извините, я только отвечу. Аллеу! У телефона.
Здравствуй, мама. Это я.
Стас, мальчик мой! Здравствуй, родной! Ты совсем меня забросил! началось обычное телефонное представление.
Я мог побиться об заклад, что мать стоит, облокотившись на рояль, прижимая ухом трубку к плечу, и прикуривает новую сигарету, пока другая дымится в пепельнице на столике, а глазами, бровями, губами, всей своей богатой и пластичной мимикой поясняет очередной дурынде ученице, что вот он, тот самый, тот мифический, легендарный, таинственный сын-нелюдим! В ее рассказах я выгляжу дьявольски похожим на лорда Байрона, и я ужасно доволен, что от меня не требуется сломать ногу, чтобы придать этой легенде окончательную достоверность.
Вопросы она мне задает «скромненькие, но со вкусом»:
Стас, никаких перестрелок больше не было?..
Мама, о чем ты говоришь! Какие перестрелки! Их со времени нэпа нет. Можно подумать, будто по Москве разгуливают банды вооруженных гангстеров.
Все секретничаешь. А у Ксении Андреевны из профкома украли марки. Ты ничего об этом не знаешь? Может быть, их уже поймали? Не прикидывайся, будто тебе ничего не известно. Настоящие профсоюзные марки. Для взносов.
Как это ни странно, но я действительно ничего не слышал про марки. Я не мог и не должен был слышать про эти марки, их вообще, наверное, скорее всего, потеряли
Ах, Стас, чтобы успокоить меня, ты что угодно наговоришь!
Мама, я не успокаиваю тебя, потому что тут и волноваться не из-за чего. В жизни есть масса всяких вещей, из-за которых стоило бы волноваться.
К сожалению, вы, дети, никак не можете понять, что большинство наших волнений из-за вас.
Но я ведь, мама, доставляю тебе очень мало волнений. Я благонравен до противного я даже не курю, очень редко напиваюсь и не распутничаю, не играю на бегах и в карты. А родителей больше всего волнуют эти пороки.
Пусть они волнуют твою парторганизацию, эти пороки. Меня волнует, что ты никак человеком не станешь. Я бы тогда, может быть, примирилась с увлечением ипподромом.
Как я понимаю, твоя ученица еще не ушла и ты можешь своими неосторожными замечаниями разрушить легенду, сказал я ехидно.
Ах, Стас, ты еще совсем маленький и глупый мальчишка. И очень злой, сказала она грустно, я даже не понимаю, почему ты такой злой.
От своей праведности. Все праведники очень злые и нетерпимые люди. У них почему-то всегда с желчным пузырем неприятности.
Ты говоришь со мной, будто я желаю тебе зла, сказала растерянно мать. А я ведь тебе только добра хочу
Я это знаю, мамочка. И я себе добра хочу. Но, честно говоря, я даже не очень-то понимаю какого. Поэтому я ищу
Но тебе ведь уже тридцать! В восемнадцать ищут!
В восемнадцать, мама, человек обязан идти в институт или в армию, как в семь идут в школу, а в шестьдесят на пенсию. Я говорю не об этом.
Но так ты можешь и не найти ничего и никогда!
Не исключено. Хорошо, что живем мы не в Италии, иначе там бы мы с тобой разорились там повременная оплата телефонных разговоров. Я к тебе лучше заеду попозже, и мы обо всем поговорим
На троллейбусной остановке было много народу, и я пошел пешком. С Тверского бульвара были видны сияющие айсберги Нового Арбата: опробовали первомайскую иллюминацию. Праздник был совсем рядом.
Я помню, как мучительно медленно тянулось раньше от праздника к празднику время, а сейчас оно будто перешло на какой-то новый счет, побежало, помчалось, не успеваешь оглядываться. А может, это не время, а я сам быстрее побежал через него?