Пенни!
Не кричи, отчётливо донеслось снаружи. Твоя жена жива.
Жива! Он сказал, она жива! Бокинфал почувствовал, что плачет. Расслабился. Вгляделся в небо. Вот уж точно говорится: помощь приходит тогда, когда не ждёшь, и оттуда, откуда не знаешь.
Кто вы?
Это его голос или это его спросили?
Молчи, илюли.
Значит, спрашивал он. Действительно, какая разница? Разве и так не ясно, что он угодил в руки наиболее отчаянных дикарей, которые отважились выйти из леса, причём зимой, и напасть на те постройки, которые своей дерзкой близостью к Пограничью не могли не раздражать всё это время его обитателей?
Зачем вы
Молчи!
Он никогда не предполагал, что среди шеважа есть те, кто знает язык вабонов. Хотя в этом, если призадуматься, нет ничего невероятного. Конечно, едва ли можно представить себе, как дикари подбираются к их избам и из засады слушают и запоминают непонятные разговоры. Скорее всего, отгадка кроется в том времени, когда вабоны совершали набеги на поселения дикарей в лесу и не просто уничтожали их, как теперь, а захватывали в плен женщин и детей, приводили в Вайлатун, и превращали в предметы купли и продажи. Это время продолжалось довольно долго и закончилось не так давно, когда Гер Однорукий запретил подобную торговлю и поставил лесных пленников за коном, то есть повелел их просто не брать. Причиной тому было жестоко подавленное восстание прижившихся у вабонов шеважа, а также неоднократные случаи рождения детей от смешанных родителей. Дети все как один получались рыжими, и их было легко опознать, однако их появление сильно влияло на отношение вабонов-отцов к пленникам. Замок не мог этого допустить. В один прекрасный день сын Гера, Ракли, объявил об уничтожении всех, у кого рыжие волосы и кто не покинет пределы Вайлатуна к наступлению ночи. Бокинфал слышал о нескольких вопиющих случаях, когда вместе с рыжим приплодом в Пограничье ушли оба родителя. Что сталось там с вабонами, никому не известно. Едва ли шеважа приняли своих извечных преследователей и убийц. Кому-то удалось чудом остаться в Вайлатуне. Примером тому была служанка Ротрама по имени Шори, предки которой затерялись среди вабонов. Почему же нельзя предположить, что кому-то удалось по возвращении в лес сохранить навыки чужого языка и даже передать их потомству?
Несмотря на отчаянность своего положения Бокинфал настолько обрадовался вести о Пенни, что слабость от большой потери крови взяла своё, мерная качка убаюкивала, носилки согревали, и он в конце концов безропотно сдался на волю победителей и уснул.
Очнулся он от ноющей боли. Ныло всё тело, особенно спина и плечи. Небо больше не качалось. Где-то рядом потрескивал костёр, и этот звук, сопровождавшийся полётом редких искр, возродил в его памяти ужасающую картину жертвоприношения и последующей резни. Бокинфал застонал и пошевельнулся. Руки оказались связанными на груди. Щиколотки тоже сдавливала верёвка. Быть спасённым от неминуемой смерти, чтобы снова попасть в плен!
Прости, илюли. Но мы не можем позволить тебе сбежать и навести на нас твоих воинов.
Уже знакомый ему силач сидел поодаль и затачивал ножом колышки, роняя стружки в костёр.
Ты знаешь наш язык?
Плохо, но знаю. Ты лучше спи дальше.
Где моя жена?
Спи.
Вы убили её?
Спи.
Зачем вы спасли нас?
Много вопросов.
Ответь хоть на один.
Тихо, илюли. Спи.
Пленник явно хотел сказать что-то ещё, но только яростно сверкнул подбитым глазом и отвернулся. Гури отложил готовый колышек и взялся за следующий.
Знал бы этот несчастный парень, так похожий на Тикали своими длинными волосами, что определённый ответ он мог получить лишь на первый вопрос. Его жена была здесь же, по другую сторону костра, но жизнь в ней едва теплилась, хотя на её окоченелом теле они не заметили таких серьезных ран, как у него самого. А зачем их спасли, Гури знал не больше остальных. Собственно, именно его волосы, показавшиеся им в отсветах пламени рыжими, вынудили их сделать то, что они сделали. Тикали долго наблюдали за происходящим вокруг странных столбов, прячась в заснеженных зарослях, однако они и представить себе не могли, что илюли додумались до того, чтобы приносить в жертву своих же собственных сородичей. У голой девушки волосы были светлыми, и Гури, давая сигнал к атаке, предполагал, что они имеют дело с чем-то необычным, а не просто с расправой над лесными пленниками. Которыми, как они все тогда думали, могли оказаться сбежавшие накануне из стойбища Чарк и Жага, обманувшая тем самым надежды их вождя, Гела. Стая Гури были послана за ними в погоню, они долго шли по отчётливому следу и таким образом оказались в той стороне Леса, куда обычно ни Тикали, ни дружественные им теперь Фраки прежде почти не заходили. То, что жертв у столбов было двое, что это были мужчина и красивая женщина, что волосы мужчины выделялись длиной, смутило Гури и остальных. Хорошо ещё, что их нападение оказалось настолько неожиданным, что в завязавшейся схватке они никого не потеряли. Двое получили лёгкие раны, но это не в счёт по сравнению с трофеями, которые они подобрали на поле боя и теперь несли в дар Гелу, надеясь, что прекрасные ножи, тугие луки и прочные топоры заставят его сменить гнев на милость и не позволят посчитать неудачную погоню уж совсем провальной. Гури вообще сомневался, что Гел стал бы отправлять вслед за своенравной Жагой столько своих воинов, если бы не Чарк, который всегда был ему добрым другом и который предал его ради этой запретной любви. С предателями у Гела был разговор короткий. Точнее, был бы, если бы таковые отважились объявиться в их стойбище. После объединения с кланом Фраки и тем более после познания тайны Огня, кажется, недовольных среди Тикали не осталось. Гел был молодым и сравнительно недавним вождём, принявшим Меч Правителя после гибели Немирда, своего отца, однако он уже успел доказать, что носит этот признак отличия по праву не только рождения, но доблести и прозорливости. Он смог даже привлечь на свою сторону одноглазого Зорка, неуживчивого брата Немирда и вождя клана Фраки, после чего их союз стал самым могучим в Лесу и, как железный камень, начал притягивать к себе кланы послабее. Таким образом, ещё до наступления первых холодов был положен конец давнишней розни, и дети Леса объединились в могучую силу, которая обещала в скором времени неудержимым ураганом пронестись по землям илюли. Чего Гури, правда, хотел и ждал гораздо меньше своих соплеменников, поскольку среди илюли жила Элета, его старая мать, старая по возрасту, но не по виду, поседевшая лишь недавно, во время нападения детей Леса на её тун, как называли илюли свои стойбища. Всю жизнь проведя в Лесу, воспитываясь у отца своего отца, деда Акита, Гури иногда, очень редко пробирался под кровом ночи в её жилище, однако их редкие встречи лишь тем сильнее мучили его, поскольку во всём остальном он оставался гордым потомком Тикали. И до последнего времени тщательно скрывал от остальных, что понимает язык их извечных врагов. Волей случая ему стало известно, что Гел, приблизивший его к себе за исключительные способности воина, сам не только прекрасно владеет языком кеншо, общим для обитателей Леса, но и понимает без посторонней помощи тех пленных вабонов, которых им не так давно удалось взять на одной захваченной заставе. Гел вообще умел удивлять. Потому-то он и стал тем, кем стал. Тикали не считали правильным, чтобы новым вождём обязательно становился сын вождя нынешнего. Они созывали совет старейшин, на котором выбирался наиболее достойный. Гел был выбран единодушно. И ни разу ещё не заставил усомниться в мудрости старейшин. Он сам каким-то образом догадался, что один из его лучших воинов понимает язык тех, кого хладнокровно убивает. И что самое удивительное, не заподозрил за это Гури в предательстве. Напротив, он сперва дал понять, что знает его тайну, а потом выделил и стал поручать наиболее щекотливые задания. Такие, как, например, это: поймать влюблённых беглецов или, по меньшей мере, удостовериться в том, что они каким-то образом не переметнулись к илюли. На последнем настаивал подозрительный до занудства Зорк. Поскольку, хотя иногда случаи побега Тикали в другие кланы случались, попытка спрятаться в землях илюли выглядела невероятной. Когда Гури увидел этого длинноволосого парня, он на мгновение поверил в то, что Зорк оказался поразительно прав. Исход расставил всё на свои места. Беглецов они не отловили, след потеряли, но зато теперь доставят Гелу живьём двоих илюли, едва ли сохранивших какое-либо желание выгораживать своих соплеменников, которые их чуть не зажарили. Причём женщина, если выкарабкается, хоть куда, может удачно заменить Жагу. Потому что Чарка готов заменить он, Гури.
Пленник послушался его лишь наполовину. Он больше не заговаривал, но лежал с широко открытыми глазами и пялился на звёзды. Гури сам проследил, чтобы его напоили целительным отваром и обложили раны горячими листьями сонного дерева. Раны были глубокие и кровавые, такие получают не пленники, а воины в бою, из чего он мог сделать вывод, что длинноволосый успел постоять за свою жизнь и уступил если не умением, то числом. Когда он поправится, интересно будет проверить, чего он на самом деле стоит.
Замёрзшую женщину они укутали накидками, проложив горячими камнями из костра. Гури не знал, сколько времени она провела на морозе. Поначалу он вообще решил ограничиться только спасением длинноволосого, но когда потрогал красивую грудь с посиневшим соском, женщина издала слабый вздох и тем самым решила свою судьбу. В неё тоже удалось влить немного отвара, так что теперь она забылась глубоким сном, хорошо бы не смертельным, и лишь изредка сотрясалась от утробного кашля.
Ночь прошла тихо, никто в погоню за ними не бросился, шум пожарища остался далеко позади, и наутро, едва темнота разделилась на чёрные деревья и серый снег, они без сожаления забросали кострище землёй и двинулись дальше.
Раньше, до овладения Огнём, они бы не позволили себе подобной расточительности. Раньше Огонь был чудом и врагом, теперь же он превратился в доброго и послушного друга. Отныне стаи получили возможность без страха покидать стойбище и передвигаться по всему Лесу, прихватив с собой заветный сосуд с волшебной жидкостью, внутри которого слабым, но постоянным пламенем горела особая плетёная из флакса1 верёвка, горела долго, столько, сколько потребуется. От неё они всегда могли зажечь кору и развести костёр, а если кора оказывалась сплошь влажной от снега, было достаточно слегка полить её той же жидкостью, и Огонь возвращался. Рассказывали, что это была замечательная придумка Зорка. Если бы не Гел, он бы наверняка сделался вождём всех кланов. Притом, что с собой он привёл к Тикали всего лишь жалких эму-нош Фраки иначе говоря, столько, сколько пальцев было руках у четырёх людей.
Счёта, превышающего десять пальцев, соплеменники Гури по отцу, в отличие от илюли, не знали. Зато у каждого пальца было свое имя, и самым большим числом до недавних пор считалось нош-нош, то есть «мизинец мизинцев» или «десять десятков». Считали слева направо, от мизинца до мизинца: ниш, гиш, эку, эму, герч, горч, ому, оку, гош, нош. Теперь, когда в клан Тикали влились не только Фраки, но также Гварки, Даги, Питчи и даже остатки почти уничтоженных Лопи и Олди, никто иной как Гури подсказал Гелу простой способ расширить счёт сверх десяти десятков. Гел быстро его понял и рассмеялся, сказав, что скоро, очень скоро они дойдут до великого предела нош-нош-нош.
Твоя жена будет жить, заверил Гури пленника, поравнявшись с носилками и стараясь не обращать внимания на косые взгляды собратьев, придерживавших жерди на плечах. Жара кончилась.
Жар спал, поправил Бокинфал, от радости готовый расцеловать этого огнеголового дикаря и хоть вечно ходить с завязанными руками. Кто ты?
Гури.
Послушай, Гури, я очень благодарен тебе, всем вам, за наше спасение. Мне никогда не приходилось бывать в этих местах, но я догадываюсь, что вы несёте нас в свой лагерь. Что вы хотите с нами сделать?
Наш вождь скажет.
Ваш вождь? Ну, конечно, как же иначе! А его как зовут?
Гел.
Гел, Гел хорошее имя. Надеюсь, что и он хороший. Он ведь не захочет нас убивать, да? Иначе зачем бы вы нас выхаживали и несли такую даль. Я ведь прав?
Не знаю. Как твоё имя?
Бокинфал. Обычно друзья называют меня просто Бок, я не против. А мою девушку зовут Пенни. Она спит?
Да. Хватит говорить.
Дикарь отстал, и Бокинфал вернулся к рассматриванию заснеженных веток, проплывающих по светлеющему небу.
Совсем не так представлял он свою встречу с шеважа. Все вабоны рано или поздно думают о ней, с ненавистью или страхом. Чтобы увидеть шеважа, нужно было стать виггером и отправиться в Пограничье либо на заставу, либо в числе карательного отряда. Жившие по окраинам Вайлатуна фолдиты иногда сталкивались с ними поблизости от своих тунов, но в зависимости от численности та или другая сторона спасалась бегством. Лишь в последнее время участились случаи появления осмелевших дикарей в самых неожиданных местах, что некоторые связывали будто бы с овладением ими тайны получения, а главное поддержания огня. Во всяком случае конца зимы многие ждали с трепетом. Ходили слухи, что шеважа обязательно воспользуются весенней сухостью и начнут жечь беззащитные постройки. Сперва ближайшие к лесу, а затем и все остальные. Вчерашнее нападение на целое поместье Томлина тому худшее подтверждение. И это сейчас, не дожидаясь оттепели! Правда, если бы не оно, ни его, ни Пенни уже на свете не было бы
Счёта, превышающего десять пальцев, соплеменники Гури по отцу, в отличие от илюли, не знали. Зато у каждого пальца было свое имя, и самым большим числом до недавних пор считалось нош-нош, то есть «мизинец мизинцев» или «десять десятков». Считали слева направо, от мизинца до мизинца: ниш, гиш, эку, эму, герч, горч, ому, оку, гош, нош. Теперь, когда в клан Тикали влились не только Фраки, но также Гварки, Даги, Питчи и даже остатки почти уничтоженных Лопи и Олди, никто иной как Гури подсказал Гелу простой способ расширить счёт сверх десяти десятков. Гел быстро его понял и рассмеялся, сказав, что скоро, очень скоро они дойдут до великого предела нош-нош-нош.