История родины она, брат, не какой-то там кусочек бумаги с перфорацией и нанесённым на него изображением австрийских орлов, немецких стервятников и английских особ королевского дома Виндзоров.
Только относительно екатерининского рубля ещё оставались некоторые сомнения, пока их спустя немало лет не рассеял один нумизматический каталог, из которого Прошка (наконец-то автор в конце повествования удосужился дать имя своему герою), а теперь уже Прохор Артёмович, узнал, что рубль этот серебряный оценивается экспертами в восемь-десять тысяч долларов. А сие, согласитесь, несказанно малая сумма для того, чтобы продать родину, пусть и малую, если у тебя завёлся гнусный червячок жадности в районе солнечного сплетения.
А уж о Прошке и говорить нечего Не зря его называют бессребреником жена, друзья и коллеги по работе. Жена с любовью, друзья с завистью, а коллеги с презрением. И верно, нет теперь у него того самого серебряного рубля с мягкими, скруглёнными от частого хождения по державным финансовым трактам рёбрами и таким несказанно близким рельефным изображением Екатерины Великой в буклях. Отдал в качестве своего взноса на операцию одной школьной знакомой. Ну, что вы, какая там первая любовь. Просто сидели за одной партой А теперь у её сынишки что-то нехорошее с кровью.
И марки свои знаменитые тоже продал А жена имела на них виды с норковым отливом
Чуть до развода дело не дошло. Но не дошло же, чёрт возьми! Не для того живём Вот хотел сказать, но понял, что неуместно это, пафосно чересчур. Нельзя благое дело словами-то забалтывать. Нельзя о себе думать возвышенно, грех поскольку.
Бессребреник? Интересно, смог ли бы он продать свою малую родину за такую сумму? Вот большую-то Родину продают за вполне адекватные евро. Это настолько же эфемерно, как тридесятый голос группы «Мираж» четвёртой концертной ипостаси.
Зато теперь Прохор Артёмович демонстрирует внукам тот самый древнерусский меч и кольчугу всякий раз, когда попадает в родной городок российского Нечерноземья во время школьных каникул.
Вот Вадим и назвал своего героя, отделил от себя. Отделил ли? Имя-то дал условное, просто чтобы назвать. Прохор Артёмович, Прошка как-то без воображения, неловко. Сейчас так величают разве что в глухой деревне. В городе Прошка звучит насмешливо.
И опять размышляю над тем, что он хотел выразить своей историей. Зачем делал вид, будто пишет не о себе, хотя очевидно обратное? Чужие, возможно, ему поверят
Студенческие годы закончились, а скудость существования не спешила никуда уходить. Надо было добиваться достойного жилья что за жизнь в заводском общежитии. Вадим считал: раз он хорошо работает, то остальное ему должны поднести на блюдечке. Мечтатель! Ради всякой мелочи я обивала начальственные пороги, нервничала, искала нужных людей и подходы к ним. Он глядел на меня с осуждением и все больше замыкался в своих Черчиллях, Виндзорах, Екатеринах Великих. Древнерусские мечи и кольчуги его еще больше интересовали, да разве походами в музеи дети будут сыты? Мне было больно, но я надеялась, что рано или поздно он поймет
У нас с ним бывали и замечательные минуты, я вспоминаю их, и губы растягиваются в улыбке несмотря ни на что.
Вот я, почти еще девочка, варю свою первую курицу, не очистив ее от потрохов, понимаю испортила, а он ест и нахваливает
Ведет меня в роддом от нашего жилья в двух кварталах. Спотыкаюсь, он подхватывает, и я чувствую, как дрожат от напряжения его бережные руки
Дочка заболела, ей всего семь лет, шпарит температура лекарства не помогают. И скорая опаздывает. Теряюсь, плачу А он вспоминает, что в соседнем подъезде обитает врач и бежит за ним
В мгновения особого риска, на границе жизни и смерти, я была уверена в его любви. Но мгновения эти проносились быстро, и сердце опять начинало тревожиться
Шли годы, я начала забывать парня с монетой-выдрёнышем, пляшущим между фалангами пальцев. Чувствовала себя неудовлетворенной стареющей женщиной: в заботах о муже, детях, в житейских сложностях. Муж прячется от жизни в абстрактной мути. Спасается в ней от обязательств перед семьей. Друзья для него всегда были важнее меня. Они говорят об умном, мечтают о высоком А я я обеспечивала материализацию возможности мечтать.
И только однажды Когда развод стоял на пороге
Эй, ты! крикнул он кривляющейся амальгаме. Какого чёрта! Ты не можешь даже изменить свою примитивную внешность! Кто ты такой, в конце концов? Усталый странник на финише своего пути? Да, полно Обычный меркантильный индивид, каких много по обе стороны океана. Только пытаешься выглядеть красиво и бескорыстно. А это ещё больший грех, чем быть записным грешником, не задумываясь о том
И как ты можешь сетовать, что тебя бросили? Ты кто, Эйнштейн. Или, на худой конец, Пикассо? Но ведь и этим гениям женщины предпочитали узколобых самцов с накачанными мышцами таза. И какое же право ты имеешь жаловаться? Смотрел на себя в зеркало хотя бы чаще, чем бреешься? Так вот как?! Ты и бреешься очень редко. Хорошо, взгляни на это отражение. Что там видишь, изгой?
Одутловатый, невнятный в своей бесформенности сгусток протоплазмы есть ты? Да, я И как себе думаешь, может ли это недоразумение имени твоего отсталого детства на что-то рассчитывать? На что-то такое, от чего будет не стыдно не умирать до глубокой старости?
Вот видишь, всё узнаваемо. Всё проходит. Не так и не тогда, как предполагал премудрый Соломон. Ты видел его кольцо? Ах, ты даже не знаешь, что сей знаменитый перстень был найден. Где? Где он найден? Чёрт меня возьми совсем! Стой, нервничать нет смысла Тебя бросили. Ты далеко не юн, ты должен смириться. Золото не липнет к бессребреникам. Ты ждал иного?
Вот видишь, всё узнаваемо. Всё проходит. Не так и не тогда, как предполагал премудрый Соломон. Ты видел его кольцо? Ах, ты даже не знаешь, что сей знаменитый перстень был найден. Где? Где он найден? Чёрт меня возьми совсем! Стой, нервничать нет смысла Тебя бросили. Ты далеко не юн, ты должен смириться. Золото не липнет к бессребреникам. Ты ждал иного?
Видишь, как всё просто Ты остался один, и она осталась не думаю, что одна. И что? И зачем теперь думать о неотвратимом? Всё же было ясно раньше Господи, она, разумеется, не могла остаться с тобой навсегда. Ты совсем не умеешь писать, всего только обозначаешь своё присутствие в тексте. А этого мало.
Так что и беллетрист из тебя не вышел. Неудачник. Да, неудачник. Но не боюсь и не скрываю этого. Только дурак боится признаться, что он далеко не так умён, как бы того хотелось
Ну и что, если получается многомудро рассуждать о всякого рода понятиях. О жизни, о королях прости меня, ОГенри, Уильям Сидни Портер Простите меня все вместе.
Да-да, поток сознания. Кому это нынче понравится, если ты не в силах порвать кожу зубовным скрежетом и писать артериальным беспределом по вековым обоям, засиженным клопами из созвездия тех самых, не к ночи помянутых, Габсбургских паразитов времён влияния и роскошества? Самовнушённого, большею частью, влияния и попугайского роскошества.
Помню, ты говорила Прими в награду поцелуй воздушный Он у тебя такой воздушный, что аж закладывает уши.
И всё. И любви нет, и не нужна она вовсе Только я и Высший Разум. Зачем ещё кто-то? Между нами. Не люблю, когда посредники даже в этот чёртов четверг Шутка. Такая нелепая. Нелепей, чем пижама из советского санатория времён торжества ВЦСПС. Теперь не ПэЭс, теперь ПиСи. Теперь шлюзы для SQL-серверов а раньше для перемещения из какого-нибудь русла в очередное рукотворное водохранилище.
Из одной трубы вливается, из другой выливается
Ферштейн? Вот именно! Как это будет по-французски? Парле ву? Будто марлю, просоленную солёными Бретонскими ветрами, порвали неосторожным движением локтя Парле ву Парле? Ву?
Вот видите, все остались при своих А душа-то снова, чёрт возьми, не на месте.
И где взять того успокоительного Где?!
Когда-то я ушла от него, потому что не могла больше жить на этом пепелище вулкана, выработанного до состояния пемзы. Но и уйдя, осталась на пепелище. Вопреки желаниям и надеждам пепелище наша общая судьба
Ощущала ли я приближение конца? Думаю, необратимые изменения чувств начались после потери нашего талисмана серебряного рубля. Подумаешь, попросила помочь одноклассница. Почему он должен был пожертвовать семейной реликвией ради сомнительной болезни ее сына? Наши дети здоровы, потому что я защищала их интересы вопреки всему.
Вадим не хотел знать, какова цена нашего благополучия. Ему казалось само собой получается, и надо помогать другим, потому что им хуже. Не признавал, что здоровье дорого стоит, что надо хорошо питаться, носить удобную одежду, жить в человеческих условиях, ездить на курорты. Слишком многого я была лишена в детстве, чтобы позволить ему оставить без необходимого наших детей. Мне жаль того неизвестного мальчика, если он был действительно болен, но разве мы вправе жертвовать близкими, чтобы помочь чужим?
Какой описал он меня в своих заметках? Признал, что любила, но обвинил в планах с норковым отливом. Смеюсь и плачу, читая эту белиберду. Разве женщине есть дело до норки, когда не хватает постельного белья и хорошей посуды? Почти пять лет мечтала о стиральной машине, и только потом приобрела импортную. Соседки завидовали. Он посмотрел и спросил:
Зачем тебе такая огромная?
А почему должна быть маленькая?! возмутилась я.
Он махнул на меня рукой, как на дурочку, и опять ушел в свою библиотеку.
Думаю, наш большой разлад вырос из маленького, но принципиального расхождения: я принимала жизнь, какая она есть, он же требовал от судьбы невозможного, не соглашался со временем.
Он был бессребреником и этим делал меня алчной. Таков закон природного равновесия, который мало кто понимает.
Театр закрыл занавес. Собственно, не сам театр, а его служащие. Всё кончилось благополучно. Мир не рухнул
Ещё одной коллекцией стало меньше, коллекцией самоедских заблуждений. Думаю, не жалко
Завтра соберемся с детьми и помянем Вадима.
С серебряным рублем или без него, но я любила. А он? Может, так мало писал обо мне, потому что боялся вспомнить? Странно, но и сейчас после его ухода из жизни и, возможно, на пороге собственного исчезновения это не перестает меня волновать.
Что в нас было неправильного? Почему счастье оказалось хрупким, а потребность в нем разрушительной? И почему девочкой я была робкой, а с возрастом превратилась в бойца?
Неужели и Екатерина Великая в юности мечтала о любви, а не о славе?