Пацаны все из дома, сытые, да и в дороге хорошо питались из притыренных от старшего команды запасов. А я-то общаговский с одним портвейном в организме прихвачен, да и тот в пути святым духом давно изошёл. Но деньги имеются трояк зелёный в кармане давно нащупан, только в поезде некуда ему приткнуться. А тут, гляди-ка, чайная, полная восточных сладостей солдатских слабостей. Тогда такое дело в диковинку, обычно одни магазины военторга в частях, и то не везде. Это уже мне позже объяснили, чтобы оценил, как повезло несказанно.
Но, собственно, по делу Иду в харчевню и всем своим голодным существом в прилавок вглядываюсь, как может вглядываться только одинокий людоед на необитаемом острове в утлую лодчонку с малосольными рыбаками, которых вот-вот прибьёт к берегу приливом.
Не сказать, чтоб очень уж полки от товару ломятся, но служивому и прошлогодний сухарь свадебным тортом покажется, если с голодухи. А в чайной же не только сухари безродные без фамилии и родовой принадлежности. Там тебе и коржики, и халва, и сгущёнка, и лимонад с душистым именем «Дюшес», и Эй, кто это здесь меня отталкивает, ребята? Стоп! Я тоже не лыком штопан, как говорится. Делаю бедром воинственное борцовское движение и оттесняю вероятного противника с завоёванных позиций, как учит нас военная доктрина нерушимого Союза Советских Республик.
Вроде бы, всё прекрасно. Но тут какое-то нехорошее предчувствие портит всё дело. Периферическое зрение сфокусировало изображение лампасов на гладко отутюженных брюках цвета хаки. Поднимаю взгляд вверх. Батюшки мои, так и есть: генерал вон же, сколько лаврушки в петлицах, на роту супа сварить хватит. Упёрся я взглядом в эти дурацкие лавровые ветви символ военной гордости великороссов. Замер. Для бойца и командира взвода раз в неделю встретить везение, а тут не успел прибыть в часть целый генерал!
А мозг-то работает на повышенных оборотах. Что делать, я же настоящего генерала толкнул, я солобон, тля, ещё даже не давшая присягу на верность Родине. И какая холера его принесла, с инспекцией, что ли, пожаловал? Тогда, почему вдруг без сопровождения? Инкогнито? Ага, и в форме Дрожу весь, а сам примечаю, мозг-то он автономно работает. Генерал довольно молодой, не из старпёров, у которых задницы дубеют от долгого сидения по секретным бункерам с саунами и девочками, а животы приобретают форму уложенных парашютных сумок. Ещё и сорока нет, наверное. И звезда одна, раздобревшая майорская звезда. Совсем недавно, видать, в полковниках хаживал и мечтал погоны на более погонистые поменять. И добился своего. Небось, в звании повысили, да из Москвы выперли комдивом с глаз долой. А иначе, отчего так на денди похож и французским парфюмом благоухает, аж дурман в голове? Столичная штучка.
Все эти мысли просвистели в голове мгновенно, обдали в загривке холодным ветерком ужаса и растворились в раскидистых глазах буфетчика-калмыка. Ему-то что ни одного проявления эмоций на скуластом, как пустыня Гоби, лице. Причём здесь Гоби, ёлки?.. Где Гоби, а где Калмыкия?! Это от нервов точно.
Генерал, между тем, покраснел фасадом в тон румяного борща, цвет которого мне уже начал снится тревожными почти армейскими ночами на жёсткой плацкарте поезда, уносящего бойцов в закрома министерства обороны. Добром, чувствую, не кончится, к бабке не ходи генералы-то, ох, не любят нагловатых умников выпускников ВУЗов. Но выход должен быть. Какой? А если «включить дурака»? Собственно, ничего иного не остаётся. Включаю. Смотрю генералу прямо в глаза с наивностью, на какую только способен. Смотрю, трогаю пальцем золото генеральских колосьев и говорю:
Ого, да ты тоже, брат, сельхозакадемию закончил? Лесник? Двухгодичник? Судя по возрасту, после аспирантуры. В какую роту попал?
Глаза у генерала приобрели автономность и стали понемногу выкатываться поверх усов, будто шары для боулинга в механизме возврата. Сам же он смотрел на меня, как удав на вошь слишком я мелок в его дивизионном прицеле, чтоб удушить «этого засранца» военно-полевым захватом. Челюсть офицера заклинило в самом начале пути, но мысли лились достаточно резво. Он, возможно, понял, что перед ним клинический идиот с сельскохозяйственным уклоном. Это понимание развеселило генерала. Он пихнул меня в ответ (не мог же высокий чин обойтись без сдачи!), повернулся спиной, буркнув что-то вроде: «И с такими вот кретинами мы должны крепить обороноспособность державы!», направился к выходу.
Ого, да ты тоже, брат, сельхозакадемию закончил? Лесник? Двухгодичник? Судя по возрасту, после аспирантуры. В какую роту попал?
Глаза у генерала приобрели автономность и стали понемногу выкатываться поверх усов, будто шары для боулинга в механизме возврата. Сам же он смотрел на меня, как удав на вошь слишком я мелок в его дивизионном прицеле, чтоб удушить «этого засранца» военно-полевым захватом. Челюсть офицера заклинило в самом начале пути, но мысли лились достаточно резво. Он, возможно, понял, что перед ним клинический идиот с сельскохозяйственным уклоном. Это понимание развеселило генерала. Он пихнул меня в ответ (не мог же высокий чин обойтись без сдачи!), повернулся спиной, буркнув что-то вроде: «И с такими вот кретинами мы должны крепить обороноспособность державы!», направился к выходу.
А как же моя вопиющая безграмотность, продемонстрированная будущим сослуживцам, спросите в погонах-то, мол, не бельмес? А не играет смысла, прожуют, как любил говаривать наш ротный старшина Ипат Колотилин. Душевный, между прочим, человек: сортир зубной щёткой чистить не заставлял, только Однажды он меня от верной смерти спас. Как было? Да всё довольно обыденно отбил от озверевших старослужащих на третий день пребывания в части после «учебки». Но не о нём речь.
Гнобить нас «деды» принялись сразу, устроив прессинг по всей площадке, как говорят хоккейные комментаторы. Только у хоккеистов передышка бывает, когда их на скамейку запасных усаживают. В нашей части такой передышки не предусмотрено ни уставом, ни доброй волей «дедов-агрессоров», самих когда-то переживших все тяготы унизительного третирования. И днём, и ночью сержанты молодняку покоя не давали. И у вас, законников, наверное, такое тоже принято на молодых мастерство бойцовское оттачивать, верно? В одной же стране живём
В общем, поначалу доставалось нам по самое «не балуйся». Две недели на пределе, а потом то ли азарт у «дедушек» пропал, то ли притерпелись мы, мы молодые бойцы недавнего призыва. Полегче стало. И всё бы ничего, да тут у меня личный противник объявился старший сержант Коля Шплинт. Шплинтом его свои называли, а молодым он велел обращаться к себе в неуставной манере ваше благородие, господин старший сержант Николай Михайлович Шипов. Ну, это в отсутствие офицеров, разумеется.
Очень Шплинта огорчало моё высшее образование, полученное в его родном городе. Просто в бешенство приводило. Он не скрывал своего отношения и то и дело повторял:
Что, сука, с девками колу с коньяком лакал, пока я тут загибался, Родину защищая?! Умнее всех, что ли? Я те дам просраться!..
По возрасту Шплинт был младше меня на два года, и это ещё больше злило сержанта, доводя до состояния неконтролируемой агрессии. Поначалу я терпел, стараясь не выделяться в среде молодняка, спущенного системой военкоматов в воинские части нашей необъятной. Но потом, когда, поведение Шплинта перестало соответствовать документам Женевской конвенции и он «отметелил» меня с двумя приятелями-отморозками до кровавых мальчиков в глазах, я решил пора прекращать этот процесс на корню, чтобы не стать потом мишенью для всех желающих. Умылся я после «расстрела питерских рабочих» в отдельно взятой казарме, привёл себя в порядок, сплюнул в урну выбитый зуб и пошёл ва-банк.
Время было вечернее, называемое личным по старинному армейскому заблуждению. Какое, к чертям, личное время, когда тебе, скажем, хочется почитать книгу, а тебя волокут за шкварник будто нашкодившего щенка в красный уголок или, там, ленинскую комнату для просмотра программы «Время»?!
Так вот, взял я табурет от прикроватной тумбочки и попилил к месту просмотра сакральной социалистической телепрограммы. Рота уже сидела перед экраном, готовая к созерцанию достижений планового хозяйства и тяжкого житья заокеанских рабочих в интеллигентном изложении Валентина Зорина. Я почти успевал к началу.
Моё явление с табуреткой не вызвало никаких вопросов ни у дневального, рассматривающего коридор с тибетским отчуждением, ни у сослуживцев, мостившихся близ телевизора случалось, что в ленинской комнате не хватало места для сиденья, тогда бойцы со своей «плацкартой» приходили. На этом и строился мой расчёт. Думал, успею вычислить в толпе Шплинта, подойти и врезать, пока никто ничего не заподозрил. Лишь бы он приткнулся где-то с краю. Здесь мне тоже фартило сержанта Шипова обычно всегда тянуло к свободе, поэтому он в середину никогда не лез. И в этот раз сидел в первом ряду у прохода.
Протискивался я поближе к цели, будто диверсант, а сам всё прикидывал, как буду бить и главное куда. Нужно распределить силы и ударить в такое место, чтоб не насмерть, но и чтоб эффективней, чем пощёчина субтильной старой девы не в меру ретивому альфонсу.
Шплинт поднял на меня глаза, в которых не было ничего ни испуга, ни страха, ни удивления. Одна лишь пустота и безучастность. Именно это равнодушие и позволило мне сделать то, что я сделал.
Привет, старший сержант Шипов! Помнишь, я сказал тебе, что убью, если ещё тронешь?
И тут до Шплинта что-то начало доходить, он попытался встать, но оказалось поздно. Табурет был сколочен хорошо: только чуть скрипнул и не развалился, когда опустился на плечо моему обидчику. Шплинт кричал визгливо и противно, как свинья, которую не сумели заколоть с первого удара. Но меня ничуть не трогали его причитания. Я попросту вышел, направился к дневальному и вопреки всем армейским порядкам закурил прямо возле тумбочки.
Прихватили меня через полчаса пока вызвали дежурного офицера, пока командир взвода с командиром роты приехал, так что ничего удивительного. Шплинта, конечно, в больничку сразу отправили. Он уже не кричал, затих. Все его дружки выглядели потерянными и убитыми, смотрели на меня, как гниды на перметриновую мазь, но молчали. Офицерам почти сразу же стало известно: «старший сержант Шипов неудачно сел перед телевизором, поскольку упал и сломал ключицу» или «упал, поскольку неудачно сел» всё смешалось в умах личного состава. Но нашлись доброжелатели заложили меня, поэтому пришлось провести всю ночь на «губе», как говорится, во избежание. Хотя я лично сомневаюсь, что друзья Шплинта осмелились бы мстить, настолько они были деморализованы «боевым ранением» главаря.