Собрание стихотворений. Роман в стихах (сборник) - Марлена Рахлина 7 стр.

Ах, нам с тобою, нам, единоверцам,
не счастие прописано в режим,
мы болями и радостями сердца
навеки не себе принадлежим.

И чем сильней поругано, что свято,
и чем больней, что всем другим легко,
и чем полней печальная утрата
того, что называется «покой», 

тем веселей и горше наши строфы,
тем нам слышней ответный стук сердец,
тем зеленей и гуще тот лавровый,
заранее постылый нам, венец.

«Имя твое  названье звезды»

Ах, знала ль я тебя заране,
виновник всех моих грехов 
нецеломудренных признаний
и целомудренных стихов?

Уже начертан и осознан
мой жребий, грустный и земной,
ты можешь вспоминать о звездах,
но ты живой, и ты со мной.

И жизни горестную чашу
пред тем, как все навек забыть,
я милой памятью украшу
про все, чему, как видно, быть.

И встал, и вышел мой влюбленный витязь,
решив меня за дело наказать,
на скучный вечер от души обидясь,
на сонный вид и красные глаза.

А мне не жаль. Мне сон приснится ночью,
что он со мной, что он невдалеке,
его дыханье щеку защекочет,
и волосы пройдутся по руке.

И вы, ручьи и звонкие капели,
и ты, весна, чей голос так упрям,
вы никогда той песни мне не пели,
что в этот год запели с декабря,

и никуда не скрыться и не деться
от вечных даней жизни и судьбе,
и за спиной оставленное детство
в последний раз напомнит о себе.

И от него, покоя и свободы,
уйду дорогой той же, что и все.
Но дай мне Бог прожить в один присест
все, что дано на праведные годы.

Мы приняли все без раздумий и спроса,
у нас ни единый вопрос не возник,
зачем вместо добрых крещенских морозов
сырые капели и запах весны?

Бродили в воде, не желали прощаться,
при всех целовались в лучах фонаря,
и знать не хотели то чудо и счастье,
что почки на ветках уже с января.

Ах, эта зима! Разве только присниться
могла бы такая в предсмертном бреду.
Туман оседает на мокрых ресницах,
и плавает лед в незамерзшем пруду

Сказать, или спеть, или крикнуть про это?
Но знать не хотят и не верят вообще,
и «Нынче весна,  отвечают поэтам, 
и почки на ветках  в порядке вещей».

И сколько на хитрое солнце ни щурься,
и сколько ни радуйся детской возне,
но вспомнишь про зиму, и станет кощунством
твоя запоздалая песнь о весне.

Мы приняли все без раздумий и спроса,
у нас ни единый вопрос не возник,
зачем вместо добрых крещенских морозов
сырые капели и запах весны?

Бродили в воде, не желали прощаться,
при всех целовались в лучах фонаря,
и знать не хотели то чудо и счастье,
что почки на ветках уже с января.

Ах, эта зима! Разве только присниться
могла бы такая в предсмертном бреду.
Туман оседает на мокрых ресницах,
и плавает лед в незамерзшем пруду

Сказать, или спеть, или крикнуть про это?
Но знать не хотят и не верят вообще,
и «Нынче весна,  отвечают поэтам, 
и почки на ветках  в порядке вещей».

И сколько на хитрое солнце ни щурься,
и сколько ни радуйся детской возне,
но вспомнишь про зиму, и станет кощунством
твоя запоздалая песнь о весне.

Это солнышко. А вот,
если всмотришься получше,
туча по небу плывет,
и Господь сидит на туче.

Видит Бог, ему видней,
для кого, и не для нас ли,
после двух весенних дней
наступившее ненастье.

Он нас хочет научить
жить в безгласье и в потемках,
а слепящие лучи
собирать в свои котомки.

Про запас, про черный день,
чтоб вернее выйти в люди,
чтоб не выйти из людей,
если счастье нас забудет.

Только будущие дни 
не забота, не тревога
для влюбленных и земных
и неверующих в Бога.

В общем, наше дело  пас
и в грядущем, и в загробном
Не молитесь же за нас
и за прочих, нам подобных!

Совсем измучась и отчаясь,
на медленном огне в аду,
я жду. Я даже не ручаюсь,
что я живу. Я только жду.

И это  не тоска, не скука,
не смерть Те были бы добрей!
Довольно скрипа или стука 
я мчусь. Я тут. Я у дверей!

Ну, как мне быть? Куда мне деться?
Где взять мне слез, чтоб было всласть?
Ох, эта память! Это, власть
свою почуявшее, сердце!

Ну что мне зелень, что мне лето,
и солнца блеск, и жизни гул!
Я только жажду, как Джульетта,
хоть капли яда с милых губ.

Ах, нынче яд не тот, что прежде,
нам жить средь нашей нищеты,
тебе  пока жива надежда,
а мне  покуда дышишь ты.

Но если б ты не знал, что рядом
моя любовь, моя печаль,
мне самый воздух стал бы ядом,
я б задыхалась по ночам!

Любимый мой! Я не тоскую,
все так же мил мне белый свет,
не ты ль мне дал любовь такую,
что для нее печали нет?

В тоске, в разлуке будем рады,
что можем вспомнить и любить.
И наше счастье, нашу правду
не обмануть и не убить!

Итак, зима И снова поздний снег,
нежданный гость и утренние вести,
и тот же смех, счастливый зимний смех
звенит по вечерам у нас в подъезде.

Белым-бело А в мерзлое стекло
глядят все те, кто плохо спит ночами,
и все гадают Сколько утекло
воды за прошлогодними ручьями!

А за окном сияют фонари!
При их свеченьи и при их дрожаньи
почти до самой утренней зари
глядят в глаза друг другу горожане

И так горды! Так счастливы судьбой!
А вдруг с зимою кончится горячка?
Я не хочу тревожить вас собой,
но я не так давно была гордячка

И вот прошло, поблекло, отцвело,
сгорело, под огнем внезапным горбясь,
белым-бело И в мерзлое стекло
гляжу на снег И это мне за гордость!

И это мне мученье и упрек,
его не снять ни страсти, ни участью
Лишь тот гордись, кто вовремя умрет,
во время прошлых дней. Во время счастья.

Капли, капли плещут громко
по капелям и с трудом
пробиваются под кромку,
утром названную льдом.
Мокрый ветер бьет по лужам.
С крыши льет и с окон льет.
Этот лед уже не нужен,
тает, тает, тает лед.
Рано утром в сырость выйду,
пусть кто хочет, тот и спит,
а мне слезы не в обиду,
и румянец мне не в стыд
Сердце, сердце отлетает
в свой мучительный полет.

Это лед сегодня тает,
это  сломан первый лед!

Да, я приснюсь тебе. Приду.
Не знаешь ты, как ночью снится?
В слепом мучительном бреду
меня замкнут твои ресницы.

Как тих мой мир! Как тих мой дом!
Как тихо сердце!.. Солнце встанет,
тогда раскроешь ты с трудом
глаза. И вот  меня не станет.

Ах, здравствуй, солнце! Из-под век
гляжу на столбик знойной пыли
Я жить пришла. Я человек.
Я девушка Меня любили

Я грешна! Я сегодня грешна!
Я одна, и опасность смертельна.
Я под вечер покину в смятенье
нашу комнату. Мне не до сна.

Этот ветер О чем он? О чем?
Этот снег, этот блеск, эти лыжни.
Из попутчиков кто-нибудь ближний,
дай к тебе прикоснуться плечом

и скажи, как мне быть? На беду
я на лыжах сюда прибежала.
Приняла это нежное жало,
и не знаю  куда я иду.

Какая кровь стучит в моих ушах,
мутит глаза, и мечется, и мучит:
чуть ветерок, один неверный шаг 
и нет тебя на свете. Так-то лучше.
Ты женщина  так ты не будь скотом
и не теряй сознания от дрожи.
Нет, я не о спасенье! Я о том,
как жизнь свою продать мне подороже.
Ладонь в кулак, и ты уйдешь сейчас,
и губы в кровь, чтоб здесь не разреветься:
«Да, я домой. Да, нынче поздний час».
И  вниз, отговорившись от приветствий.

Теперь оно сошла с ума:
стучит  и лезет на рожон.
Кто здесь прощался? Я сама?..
Здесь кто-то был, совсем чужой,
у ног у губ и на груди!
Чего он хочет или ждет?
А если скажешь: «Уходи», 
так он, пожалуй, не уйдет

И в самом деле, солнце светит,
и жизнь идет за шагом шаг.
Смеются маленькие дети,
на службу взрослые спешат.
Они живут, герои хроник!
Им хорошо. Им все равно.
Они целуют и хоронят,
в саду гуляют, пьют вино.
Ты не кричи. Ты им наскучишь.
Не будет дела им вовек,
что есть на свете и замучен
такой любимый человек.

Что в моей жизни было,
как посмотрю назад!
Милый мой! Милый! Милый!
Где же твои глаза?
Мало нам в жизни шумной
радостей и защит.
Мучит твой лоб разумный
тонкая сеть морщин.
Как мне прикончить сроки,
бросить их все в огонь.
И окунуть бы щеки
в любящую ладонь.

Чей это стук? О, погодите!
(Одна дорога  за окно).
«Ах, Вы? Я не ждала. Войдите».
Вы тоже с ними заодно?
Какое сердце! Бьет и душит,
и жарко мечется в груди.
Ах, Вы пришли? Ах, Вы  по душу?
О нет, куда! Не уходи
Вот так уже однажды было,
вот так На лезвии ножа
Уйдите милый! Тоже «милый»
Я лучше обземь с этажа!

«В осанке твоей «с кой стати»
любовь, а в губах у тебя
насмешливое: «Оставьте,
вы хуже малых ребят».
Ты взглянешь совсем без грусти,
испортишь улыбкой рот,
и вот  он тебя отпустит,
вернее, он сам уйдет.
И ты без мучений совести
и, может быть, с ним вдвоем
прочтешь окончанье повести
о грешном сердце твоем
и снова почуешь стоимость
и радости бытия,
и это  твое достоинство
и гордость это твоя,
и руки к груди не тулятся,
и губы твои  ничьи.
О, как на знакомых улицах
весною шумят ручьи!

Как рада я, что все так просто,
что возвратить  уже нельзя.
Друзья идут по перекрестку
и входят в сад мои друзья.
Назло привычкам и резонам,
сшибая ветки по пути,
я к ним бегу по тем газонам,
где прежде было  не пройти.
Поговорить и обогреться.
О том, что было  ни гу-гу.
Я так живу. Я так могу.
Мне нынче дела нет до сердца!

Ах, сердце! Бьющийся сосуд,
и кровь моя внутри.
И в этот раз тебя спасут:
стучи. Живи. Смотри.

Счастливым будь. Свободным будь
среди своих путей
и принеси в живую грудь
тепло чужих страстей.
И пусть он властен, все равно,
твой стук и твой сумбур,
а все же сердцу не дано
вершить мою судьбу.

Такую нить не вдруг развяжешь.
Мы квиты  тем и хороши.
Спасибо Вам. Вы сняли тяжесть,
Вы сняли грех с моей души.
Но так стряслось помимо воли,
что в дни смятенья и тоски,
в огне отчаянья и боли
лишь Вы мне будете близки.

О нет, ни страсть и ни объятья
не вспомним вдруг ни Вы, ни я.
О нет, я Вас не прочу в «братья»,
ни даже в «близкие друзья»,

но пусть в часы грядущей муки,
сама сгубив свою судьбу,
я буду вправе Ваши руки
прижать к пылающему лбу.

Такую нить не вдруг развяжешь.
Мы квиты  тем и хороши.
Спасибо Вам. Вы сняли тяжесть,
Вы сняли грех с моей души.
Но так стряслось помимо воли,
что в дни смятенья и тоски,
в огне отчаянья и боли
лишь Вы мне будете близки.

О нет, ни страсть и ни объятья
не вспомним вдруг ни Вы, ни я.
О нет, я Вас не прочу в «братья»,
ни даже в «близкие друзья»,

но пусть в часы грядущей муки,
сама сгубив свою судьбу,
я буду вправе Ваши руки
прижать к пылающему лбу.