Ближе к вечеру мы были на аэродроме Ново-Царицыно, где три наших самолёта уютно стояли в новых, хорошо укреплённых капонирах. Личный состав размещался в домах, расположенных совсем рядом с взлётной полосой, которые очень удачно маскировали и капониры, и аэродромные службы. Благодаря хорошей маскировке немцы не знали о существовании аэродрома в населённом пункте. Мы спокойно готовили самолёты к полётам и встречали их с боевых вылетов, а также спокойно отдыхали по ночам.
Оставшийся в живых лётный состав изучил на практике наземную и воздушную обстановку на нашем фронте, научился уходить от истребителей, внезапно появляться над целью и летать на малых высотах, маскируясь фоном местности. С каждым удачным вылетом накапливался опыт пилотирования и использования боевых возможностей самолёта. В результате эффективность вылетов увеличилась, а боевые потери уменьшились.
Я проверял перед каждым вылетом радиооборудование, заменял радиолампы, неисправные блоки, а также подвешивал бомбы, маскировал самолёты, дежурил по стоянке и ходил в очередные наряды. Было приятно смотреть, как взлетают самолёты, и ещё приятнее встречать их на земле. Однако сам момент приземления мне не нравился. Как правило, самолёт на большой посадочной скорости касался земли одним колесом, подпрыгивал и стукался другим. Даже на грунтовой посадочной полосе момент посадки сопровождался характерным скрипом и шумом, которые прекращались только после соприкосновения с землёй всеми тремя точками.
Радиооборудование самолётов, которое я проверял и готовил к полётам, работало вполне прилично, за исключением переговорного устройства СПУ-6, на работу которого в полёте сильно влияли помехи от сложного электрооборудования, систем зажигания и плохой металлизации элементов управления самолётом. Я делал всё, что от меня зависело, и так, чтобы не было замечаний лётных экипажей.
Радиооборудование самолётов, которое я проверял и готовил к полётам, работало вполне прилично, за исключением переговорного устройства СПУ-6, на работу которого в полёте сильно влияли помехи от сложного электрооборудования, систем зажигания и плохой металлизации элементов управления самолётом. Я делал всё, что от меня зависело, и так, чтобы не было замечаний лётных экипажей.
В середине октября, в тихий и ещё достаточно теплый день с севера послышался невероятный треск и шум от множества маленьких, совершенно игрушечных самолётиков, летевших на уровне стеблей кукурузы и поэтому долго невидимых. Они появились как саранча, плюхались со всех сторон на аэродром и заруливали самостоятельно в капониры. Эти самолётики типа И-5, Ут-1 и Ут-2 были объединены в штурмовой авиационный полк и в силу своих возможностей выполняли боевые задания по уничтожению противника. (Возможно, это был 11-й ШАП.) Первое время лётчики этого полка из-за отсутствия технического состава сами обслуживали самолёты, были не в меру грязными, уставшими и недовольными.
Механики и мотористы нашего полка помогали им проверять моторы, меняли свечи, чистили пулемёты. Эта помощь не приносила удовлетворения, а вызывала жалость к маленьким самолётикам и к их лётчикам, которые, несмотря на очень большой риск, героически выполняли боевые задания. Количество самолётиков в капонирах уменьшалось с каждым боевым днём.
На крымских перешейках шли упорные оборонительные бои. 26 октября, перегруппировав свои силы и введя в бой резервы, немцы прорвали правое крыло наших оборонительных позиций и начали быстрое продвижение на Джанкой. Не встречая сопротивления, немецкие войска подходили к Симферополю и к Ново-Царицыно.
На аэродроме заканчивался лётный день. Произвёл посадку самолёт 09. Ещё не успели остановиться винты, а наш молодой командир, не в меру возбуждённый, выскочил из люка и стал махать руками, изрыгая энергичные ругательства и посылая проклятия в адрес всех святых и командования. В этот момент он напоминал погибшего майора Помазанова.
Оказалось, что немецкие танки и мотопехота, поднимая дорожную пыль, приближались к нашему аэродрому. Наш командир, старший сержант Лёша, быстро принял решение. Лётному составу разрешался ужин и ночной отдых на стоянках вместе с техниками, чтобы с рассветом взлететь, отбомбиться по ближайшим немцам и перелететь на аэродром Семь Колодцев. Техническому составу вместе со штабными и политработниками было приказано двигаться ускоренным маршем на Карасубазар. Командиру БАО (батальон авиационного обслуживания) поручалась оборона аэродрома до момента взлёта последнего самолёта.
То ли немцы очень хотели спать, то ли у них был плановый субботний отдых, но их передовые подразделения не дошли до нашего аэродрома ни ночью, ни рано утром, когда последний самолёт с грузом бомб уходил на север.
Мы же, не зная распорядка немцев, под предводительством комиссара полка торопливо двигались пешим порядком по каменистой пыльной дороге на Карасубазар. Сначала движение было организованным, затем темп движения стал замедляться, а небольшая колонна стала растягиваться. Начальный темп движения задавал уже немолодой комиссар, его поддерживали ветераны из механиков.
Среди ветеранов выделялся механик по вооружению старший сержант Кравченко, который обладал здоровым оптимизмом и необходимым жизненным опытом, чтобы в критических ситуациях быть решительным и целеустремлённым. Его твёрдый характер и ровное отношение ко всем однополчанам делали его в моих глазах честным и авторитетным. Это мне нравилось, и я старался быть рядом с ним.
Нам предстояло пройти около 30 километров по дороге, по которой передвигались караваны XIII века. На первом же коротком привале выяснилось, что новый замполит не сможет продолжать марш в нашей колонне из-за полной непригодности ног и сапог. Я же потуже перемотал портянки, вспоминая добрым словом своих командиров по училищу, натянул яловые сапоги и двинулся дальше, навстречу заре и подальше от немцев.
Когда вдоль дороги стали различаться кипарисы и тополя, начал накрапывать приятный, освежающий дождик, который ускорил движение и даже несколько снял усталость. На окраине Карасубазара нас поджидала грузовая автомашина БАО, на которой привезли горячий завтрак и сухой паёк на целые сутки вперёд. Проворные официантки нас быстро накормили и напутствовали озорными словами:
Ждите нас, мальчики, в Керчи, купаться будем вместе.
Ждите нас, мальчики, в Керчи, купаться будем вместе.
Но пока нам была нужна Феодосия. По дороге на Феодосию довольно часто ехали автомашины с какими-то штабами и тыловыми командами. Некоторые машины, потеряв покрышки, ехали на дисках, создавая шум и вызывая удивление. На одной из таких автомашин мы, три сержанта, без особых приключений добрались до приморского города, в котором я бывал несколько раз до войны.
Город по кривым наклонным улицам спускался к тихому, серому морю. Однообразные одноэтажные дома выглядели серыми и грязными. Окна были закрыты ставнями. По мощённым булыжником улицам суетливо двигались прохожие. Они волокли, тащили, катили и перевозили на тележках мешки, ящики, бочки и другие упаковки, содержащие продукты и промтовары. Горожане выглядели сосредоточенными и не в меру озабоченными. Видимо, их удручали те дела, которыми они занимались, их не совсем приветливые взгляды как бы говорили: «Смотрите, или можете не замечать, но во всём этом вы виноваты сами. Свой долг каждый должен выполнять до конца».
Слухи значительно опережали события. Войска отступали под натиском немцев поспешно и неорганизованно. А стихия наживы уже захватила городское население, которое, заботясь о своём дальнейшем существовании, тащило по домам всё, что было в обширных портовых пакгаузах, складах и в магазинах. Растаскивали склады и магазины без сутолоки, даже как-то организованно. На улицах валялись мешки с пшеницей, горохом, мукой, овсом, макаронами и крупами. По водосточным канавкам текло вино из разбитых бочек. Всюду были видны следы позорного обогащения и безразличия к судьбе приморского города. Каждый думал о себе и поступал как все.
Ветра не было. Звуки приглушались низкой облачностью. Запахи были устойчивыми и сопровождали нас вниз, по улицам к приморскому парку. Пахло вином, копчёной рыбой, мукой, морем и соляркой от стоящих у причалов судов. Согнувшись под тяжестью ноши, устало поднимались в гору пожилые женщины, а мужчины занимались перевозками с использованием тележек и тачек. У некоторых домов останавливались и разгружались автомашины. Город жил особой прифронтовой жизнью.
В поисках попутного транспорта мы обошли многие кварталы города и оказались на железнодорожном вокзале. Здесь было тихо: на путях ни вагонов, ни паровозов. Буфеты и ларьки закрыты. Служащих железной дороги нигде не видно. Запомнились остеклённые ларьки, витрины которых были заполнены банками крабов, бутылками шампанского, папиросными коробками и другой мелочью.
Мы сидели на удобной вокзальной скамейке, не зная, что предпринять дальше. К нам подошёл железнодорожник и попросил прикурить. Он подсказал, что скоро на Владиславовку пойдёт последний паровоз, который сейчас стоит у водокачки. Принято единодушное решение ехать на этом паровозе. Ехали мы в тендере, усевшись на мешки с углём. Уже вечером, уставшие и грязные, но очень довольные, мы сидели в столовой и знакомились с грустными новостями.
На аэродроме Семь Колодцев, куда мы добрались с таким трудом, чтобы улететь на «большую землю», скопилась почти вся фронтовая авиация. Из-за нехватки боекомплектов и бензозаправщиков наши «сотки» стояли в капонирах. Техническая столовая находилась в пяти километрах от наших стоянок и плохо справлялась со своими прямыми обязанностями. Ужин заканчивался поздно вечером, когда наступала полная темнота. Шли ночные дожди.
Для своевременной подготовки самолётов к полётам в тех сложных условиях приходилось совмещать обед и ужин. Поэтому мы были вынуждены ездить по вечерам в столовую на нашем ПАРМе, смонтированном на шасси ЗИС-5.
Однажды, возвращаясь по скользкой грязной дороге с ужина, мы встретили небольшую колонну танков, которая оттеснила нашу автомашину с накатанной колеи в глубокий кювет. В результате чего мастерская резко перевернулась. Те, кто находился внутри мастерской, оказались придавленными тяжёлым оборудованием. Наиболее опасными предметами были: токарный станок, верстак, кислородные и ацетиленовые баллоны. Раздались дикие крики и стоны. Танкисты остановились и стали помогать пострадавшим. В кромешной темноте трудно понять, кого куда вытаскивать. Только чёткие команды начальника ПАРМа и его находчивость позволили разобраться в куче раненых. Многие из них были отправлены в санчасть на автомашине.