Моя совершенно неграмотная и очень стеснительная мать приехала из Бердска в Томск, разыскала госпиталь, а в нём меня, для того чтобы встретиться, взглянуть на сынка, приободрить его. И встреча-то наша была вот такой несуразной и короткой по времени, но след она оставила в моей душе на всю жизнь.
Видимо, в одинаковой мере нам было жалко друг друга, матери меня, мне свою уже тогда старенькую мать.
В этом же 1944 году, кажется, в конце мая, наше училище готовилось к возвращению в недавно освобождённый Днепропетровск. Эта новость немедленно стала достоянием всех курсантов. Я сообразил, что при переезде из Томска на запад мы обязательно будем проезжать через Новосибирск, а это в тридцати восьми километрах от моего дома. На всякий случай, без полной уверенности во встрече, я дал своим родителям телеграмму.
И вот мы в Новосибирске. Эшелон остановился на многопутной товарной станции, вдали от пассажирского вокзала, в окружении десятков сформированных и просто разрозненных вагонов с какими-то грузами. Трудно было рассчитывать, что в таком столпотворении можно разыскать наш эшелон и тем более меня в нём.
Однако чудо произошло. Вышел я с товарищами из вагона и отправился вдоль эшелона. Вдруг вижу около какой-то служебной будки сидящих мать и отца. Оказалось, что они уже двое суток ждут здесь меня и уже потеряли всякую надежду на встречу. Но встреча состоялась, к нашей общей радости.
Был май 1944 года, в самом разгаре полыхала война. Я с училищем уезжал на запад, ближе к войне, и никто не знал, что ожидало меня там, впереди. Каждый из нас думал, что это последняя наша встреча.
До сего дня я с глубочайшей любовью и благодарностью вспоминаю эту встречу, моих дорогих родителей, их прощальные взгляды, их печаль и грусть расставания и какую-то беспомощность и безнадёжность в глазах.
Как можно это забыть?
Между прочим, об интересном случае рассказал мне брат Иван Алексеевич. В 1945 году он работал паровозным машинистом на станции Синарская Свердловской железной дороги.
Однажды, находясь в очередной поездке, его состав ненадолго застрял на какой-то маленькой станции. Подошёл воинский эшелон. В нём ехали демобилизованные фронтовики. Иван Алексеевич спустился из паровозной будки и направился вдоль эшелона, в каждом вагоне спрашивал, нет ли Махнёва Петра Алексеевича. И надо же было так случиться, что в одном ответили да, есть здесь старшина Махнёв Пётр, и стали его звать. В дверях теплушки появился Пётр, недоумённо спрашивая, кому он нужен. Недоумение сменилось радостью. Братья обнялись и расцеловались.
Всю войну прошёл Пётр Алексеевич старшиной, остался жив и здоров.
Времени для разговоров у братьев было мало, эшелон уходил на восток, и Иван Алексеевич вслед за ним должен был вести свой эшелон. В нарушение всех правил Ваня поручил вести поезд своему помощнику, а сам сел в теплушку к брату и километров двести проехал с ним. Наговорились от души, да и водки выпили не одну рюмку.
Вот такой, прямо скажем, невероятный случай произошёл в жизни двух братьев.
Июнь 1944 года. Эшелон с курсантами Днепропетровского училища артиллеристов медленно пробирается по Транссибирской магистрали на запад. Училище переезжает из Томска в недавно освобождённый от немцев Днепропетровск.
Где-то по пути многочасовая остановка на узловой станции. Предстоит горячий обед на местном продпункте. Для нас, курсантов, это приятное событие: и есть хочется, и надо бы размяться и отвлечься от надоевшей теплушки.
Столовая огромное помещение, в котором за один присест разместился весь наш эшелон. В центре зала на помосте играет духовой оркестр нашего училища. И вдруг приятный мужской голос запел под оркестр ещё неизвестную песню. Это была «Тёмная ночь».
Представьте себе: 1944 год, война в полном разгаре, мы едем в безвестность и такая задушевная песня. Пел её лейтенант Подгорныц, как сейчас помню его, красавец, любимец училища.
Парад Победы
В феврале 1945 года, закончив обучение в училище, я получил назначение в 989-й краснознамённый Печенегский артиллерийский полк РВК. Полк воевал в Заполярье и после перемирия с Финляндией был направлен в Горьковскую область, в Гороховецкий лагерь на переформирование.
Получив первичное офицерское звание младшего лейтенанта, я первое, что сделал, написал рапорт с просьбой направить на фронт. Но вместо положительного решения получил взбучку и, естественно, отказ. Здорово я тогда переживал. Однако служба есть служба. У взводного было много хлопот, а если учесть, что подчинённые порой по возрасту были старше в два раза, ясно, что трудиться было нелегко. Но бывалые фронтовики относились ко мне по-отечески. Я быстро втянулся в службу.
1 мая 1945 года полк участвовал в параде в Москве. Война шла к концу. Мы занимались подготовкой маршевых батарей для фронта.
Вечером 8 мая я заступил дежурным по офицерской столовой. После окончания ужина и завершения приготовлений к завтраку лёг на скамью и заснул.
Часов в шесть утра прибежал посыльный и срочно вызывает меня к комбату. Оказывается, два часа назад полку объявлена тревога, личный состав погрузился на машины, полковая колонна уже вытянулась на шоссе Горький Москва. Никто из нас не знал, куда и зачем мы едем, хотя было понятно, что едем по направлению к Москве.
Где-то часов в девять, уже в Подмосковье, от местных жителей мы узнали, что Германия капитулировала. Колонна остановилась, нас окружили женщины, дети, старики. Все радовались, многие плакали.
Вечером полк остановился в подмосковной деревне Шумилове, что на Горьковском шоссе. Здесь в лесу был развёрнут лагерь.
Большинство офицеров на нескольких «студебеккерах» отправились в Москву и там на Красной площади участвовали в исторических торжествах в честь победы советского народа над фашизмом.
Потом мы узнали, что полк был поднят по тревоге и передислоцирован под Москву в соответствии с приказом Сталина о проведении Парада Победы советского народа над фашистской Германией.
Всё время до 24 июня, дня парада, у нас было занято тренировками, получением и приведением в порядок материальной части артиллерии и транспорта.
24 июня ночью мы выехали в Москву, долго колесили по каким-то закоулкам, к утру сосредоточились на Манежной площади. Ночью и весь день моросил мелкий дождь, было прохладно. Мы основательно промокли и промёрзли, однако всеобщее торжество и радость Победы согревали не только наши души, но и тела.
Наш полк прошёл по Красной площади в составе артиллерии Московского гарнизона. Колонна состояла из 122-мм гаубиц и «студебеккеров». На этом параде я ехал переодетый в форму рядового в кузове первой машины, ближайшей к Мавзолею.
За две минуты, что мы проезжали Красную площадь, каждый из нас стремился прежде всего увидеть Сталина, его окружение. Военные, а их было много на трибуне, мелькнули общей голубой полосой. Высший генералитет впервые был обмундирован в мундиры цвета морской волны. Мне показалось, что я видел Сталина, хотя какое там видел, наверно, только показалось, как я ни косил глаза в сторону трибун, за пару минут всё мелькнуло полосой, и Сталин, и его маршалы, и знамёна у Мавзолея. Обидно, но правофланговому нельзя было поворачивать голову. Я сейчас понимаю, самая, казалось бы, счастливая минута моей жизни мелькнула цветной полоской перед глазами. Жаль. Но чувство гордости за доверие, которое я, мой полк получили, участвуя в Параде Победы, осталось у меня на всю жизнь.
В этот день ещё мне запомнились московские улицы. Несмотря на ненастную погоду, они были заполнены горожанами и военными. Торжество, радость, всеобщее единение, печаль по погибшим всё это было в людях. И с какой отеческой, материнской и братской любовью относились к нам все окружающие, это описать невозможно, это надо было почувствовать.
Ну а потом была ещё одна война, короткая, но не менее жестокая. Война с Японией.
В ноябре 1945 года полк вновь участвовал в праздничном параде в честь годовщины Октябрьской революции. И вновь, как и в мае, наш 989 ГАП РГК был поднят по тревоге и направлен в Белоруссию, в Борисов.
Мне только что исполнилось 20 лет, я был младшим лейтенантом.
Культ личности
Как и все люди моего поколения, я рос, учился и воспитывался в обстановке культа одной личности «отца народов, великого вождя, кормчего» и т. д. Иосифа Виссарионовича Сталина. Это мы сейчас говорим культ личности, культ Сталина, а тогда, в тридцатые, сороковые годы, мы не говорили, мы верили Сталину обожествляли его. Так было. И я мог бы привести много примеров из той нашей жизни, свидетельствующих о безудержном возвеличивании и почитании Сталина.
Люди моего поколения в подавляющем своём большинстве верили в социализм и коммунизм. Эта вера шла ещё от Ленина. Сталина мы считали его учеником и продолжателем революционного дела. Все хотели хорошей жизни, ради этого шли на жертвы, подтягивали пояса, работали с огромным энтузиазмом и напряжением. Сейчас кое-кто пытается вместе с критикой и осуждением культа личности Сталина очернить всё то, что сделали в те годы советские люди.
Это абсолютно несправедливо, оскорбительно для людей моего поколения, отдавших свои силы строительству и укреплению Советского государства, его защите от немецких фашистов, японских и других милитаристов.
Уже в годы перестройки мы неоднократно встречались в печати, литературе, на радио, в телепередачах с попытками «развенчать» Павлика Морозова, Алексея Стаханова, Александра Матросова, Олега Кошевого и других. Это просто огульное охаивание, и, как мне кажется, оно направлено на то, чтобы лишить народ прошлого.
Как я лично отношусь к Сталину? Я не оригинален. Вплоть до его смерти в марте 1953 года я и десятки миллионов граждан Союза ССР абсолютно верили ему как действительному вождю партии и государства. В день его кончины миллионы советских людей плакали и горько переживали по поводу смерти вождя. Плакал и я. Все переживания того времени я видел и ощущал лично и понимал: прощаемся с лучшим человеком нашего государства. И это правда так было.
Первое и основательное сомнение в мою веру внёс Двадцатый съезд КПСС. И отношение к Сталину у меня стало двойственным. Что-то ещё было от того Сталина, которого мы обожествляли, но с этим уже не могли ужиться факты, обнародованные на съезде партии. Этот период двойственности длился довольно долго. В брежневско-сусловские времена всё делалось, чтобы снизить влияние идей Двадцатого съезда партии.