Он есть когда цветное кольцо прожекторов и беспощадный колючий свет неоновых пушек рождает перед глазами миражи.
Он обязательно есть когда напряжённо молчит зритель, и нет аплодисментов. Когда слёзы досады и искусанные губы мешают точному броску.
Он появляется в критический момент когда сердце бешено колотится от темпа, а внутри какая-то сжатая пружина. Но зрители видят только лёгкость движений и сияющую улыбку.
Они не видят только одного как за кулисами ты упадёшь в руки друзей.
Им не надо этого видеть и знать.
Это наше, сокровенное!
Мы профессионалы. Значит, каждый день дуэль, со зрителем, с собой, честная, в которой мы обязаны победить!
Иначе для чего всё это?
Последний трюк, ещё немного. Ну, вот и всё, победа
Вот такая у нас работа.
Вот такие они «Аверс Реверс».
На круглом лепестке манежа капли горячей росы то слёзы моей сегодняшней неудачи. Стонет саксофон в оркестре, вторя грустными нотами звону моих обручей.
Кончится представление, я зарою свою боль в опилки, и униформисты разбросают её граблями по всему манежу. Пусть она никому не достанется!
Что такое звёздный час?
Может, это когда тебя узнают всюду и показывают на тебя пальцем?
Или когда фамилия становится именем?
А может, когда сердце вразнос и обручи вразлёт?
Скорее, когда звон железных колец совпадает с биением сердца. Тогда победа! Тогда недалеко и до звезды, хотя бы на час, на миг
Памяти И.Л. Ольховикова и А.Н. Кисс
Памяти И.Л. Ольховикова и А.Н. Кисс
Не упади, прошу тебя
Каждый «завал» падение жонглёрского предмета на ковёр манежа это лопнувший капилляр в сердце жонглёра.
Заклинаю тебя, не упади!
Я столько репетирую, чтобы этого не случилось! Не упади!..
Лопаются, лопаются, лопаются
Прожектора мои, софиты, удержите Их. Сейчас всё зависит от силы вашего света, от милосердия неоновых пушек.
Я надеюсь на ваш свет, как на последнюю опору.
Удержите моё сердце от взрыва!
Не упадите!..
Лопаются
Лопаются тонюсенькие красные нити
Не надо падать, пожалуйста.
Мне больно потому, что держу вас над манежем своим сердцем
Жонглёры умирают на удивление одинаково когда делают последний в своей жизни «завал»
Сердце, оно такое маленькое.
Кольца оттолкнулись от рук жонглёра и с весёлым звоном устремились вверх к куполу.
Жонглёр, хоть и улыбался, но глаза его стали напряжёнными.
А-а, испугался?.. Боится, что мы его бросим!
Кольца, дурачась, вновь и вновь отталкивались от тёплых рук жонглёра, взлетали вверх, но каждый раз возвращались. Каждый раз сердце жонглёра учащённо билось, глаза становились напряжёнными. Он очень боялся, что кольца однажды взмоют к куполу и не вернутся.
Иногда кольца не давались в руки жонглёру. Они падали на мягкий ковёр манежа, весело катаясь и подпрыгивая.
Жонглёр очень огорчался. Тогда кольца торжествовали, догадываясь, что он боится их потерять.
За много лет кольца привыкли к жонглёру, поэтому каждый раз, покидая его, возвращались вновь.
А может они любили друг друга?..
Кто их разберёт. Они такие разные.
Кольца были сделаны из холодного металла. Жонглёр из огорчений и тёплых надежд.
Хусаиновой Р.
Униформисты натянут тетиву стального троса. Старый «шпрех» привычно извлечёт из колчана программы стрелу твоего номера. Маэстро даст сигнал волшебными аккордами.
И будет твой полёт!..
Ты вонзишься в чьё-то нежное сердце, раня его своим отточенным совершенством. Оно будет пульсировать аплодисментами, и умирать от боли пережитого восторга.
Аплодисменты бывают разными.
Иногда они, как шторм, бурлят, пенятся, накатываются волной, кружа голову и взвинчивая нервы.
Иной раз как хлопья снега в новогоднюю ночь долгие, спокойные, но желанные.
Бывают аплодисменты, как звук крыльев взлетающего голубя, одинокого «дикаря».
Так хочется закружить «хлопья» бураном. А одинокого «дикаря» приручить и отогреть у сердца.
Фокусник объявил:
Почтеннейшая публика!
Я обладаю уникальным даром становиться легче воздуха и взлетать к куполу цирка.
Всё зависит от ваших аплодисментов. Чем они сильнее, тем выше взлетаю.
Итак, я начинаю.
Публика с любопытством зааплодировала.
Фокусник зашатался на месте и плавно завис в воздухе.
Зрители зааплодировали ещё сильнее.
Фокусник медленно поплыл к куполу. Он счастливо улыбался, распростёртый в пространстве.
Овации напоминали лавину, шторм, неукротимую стихию.
Фокусник, улыбаясь, закрыв глаза от блаженства, медленно достиг купола цирка.
Любопытная публика резко оборвала аплодисменты
Фокусник, широко раскинув руки, лежал на опилках манежа.
Глаза его неподвижно смотрели в купол. Он улыбался
Я уношу с манежа цветы!
Я несу их, как если бы нёс в своих ладонях две тысячи сердец: добрых, тёплых, живых
Твой выход, солист.
Распахни кулисы так, как это делаешь только ты. Иди. Тебя ждут зрители. Их много сегодня.
Смелее. И помни, я с тобой
Ну, что, устал?
Пошли домой, в твой одноместный номер.
И помни, я с тобой
Что ты ворочаешься? Почему не спишь?..
Одиноко?
Глупый, спи.
И помни ты не одинок. С тобой я
Твоё Одиночество.
Людские волны отхлынули от цирка
Скоро вновь прибой, третий за сегодняшний день.
У нас ещё есть время побродить в рыжем лесопарке. Он недалеко, всего в двухстах ударах сердца.
Остановись. Положи свои руки мне на плечи. Осень нас кружит в вальсе
Точнее, жёлтые листья водят вокруг нас свой нескончаемый хоровод.
А вальс, головокружительный вальс это наши дороги, гостиничные номера, бесконечные переезды.
Давай присядем вот на этой поляне и послушаем тишину.
Давай присядем вот на этой поляне и послушаем тишину.
Тебе хочется тишины? Вот этой прозрачной тишины, нарушаемой лишь шорохом падающих листьев?
Давай помолчим. Пусть каждый подумает о своём, сокровенном.
Не станем думать сейчас о цирке, о будущих гастрольных городах. Я верю, что у нас их много впереди.
Давай побудем «оседлыми» хоть эту одну осеннюю минуту. Ты улыбаешься глазами:
Фантазёр
Да. Но моя любовь к тебе не фантазия.
Хочешь быть королевой этого леса?
Вот тебе корона Хорошо в твоей причёске смотрится золото кленового листа.
А вот и мне подарок: старый клён произвёл меня в генералы, его лист упал на моё плечо.
Стой, не тронь! Это не простой лист, это золотой эполет генерала осени.
Пора
Ты что так грустно улыбаешься? Жалко расставаться с этими владениями?
Не грусти. Мы ещё придём сюда.
А сейчас нас снова ждут в тронном зале, моя уставшая королева манежа и осени.
Алле-й!..
Я живу и работаю без страховки.
Каждый день балансирую над пропастью бытия, рискуя сорваться
Чем обезопасить мне сердце, душу?
Только твоей любовью.
Любовь Как лонжа, тонкий её трос, который может лопнуть в любую секунду, всё зависит от пассировщика.
От того, Кто рядом
Не дай разбиться моему сердцу о немую твердь предательства, сплющиться о жестокость измены.
Не дай, Бог.
Алле-й!..
Гастроли
Лёгкие крылья Ил-86 несут нас в сказочную Индию.
Вверху ещё светят звёзды, а под нами проплывают седые Гималаи, чуть тронутые лиловым рассветом.
Краски медленно самоутверждаются.
Горизонт постоянно меняет цвета. Из густого фиолета рождается нежная бирюза. Лёгкая коричневая дымка парит над древними хребтами.
Только что родившееся солнце робко выглядывает из-за гор.
Пунцовый шар заливает кровью коричневые вершины. Поднимаясь из-за края земли, солнце поранилось об острые пики Гималаев и теперь движется, оставляя следы не только на горах, но и на лицах прильнувших к иллюминаторам пассажиров. Небосвод светлеет. Под наше дружное «ах» сияющая медь заливает небо и горы.
Рериховский рассвет!..
На Спасской башне куранты пробили полночь
С поникшей головой висит в косматом небе Большая Медведица. Самая крайняя звезда моя. Точно так же Медведица грустила со мной в Индии. В полночь она появлялась из-за крыши отеля и подмигивала мне:
Держись, я рядом!
Приятно видеть свою звезду в далёком, чужом краю
Однажды, после представления, выехав из Джайпура, мы остановились у железнодорожного переезда. Ждали, пока пройдёт поезд.
Стояла удивительная тишина и на редкость тёмная ночь. Лишь где-то вдалеке мерцали костры погонщиков верблюдов и слонов.
После сезона дождей в небе не было ни пылинки.
Звёзды навалились на нас всей тяжестью мирозданья. Я впервые видел такое чёрное небо, подсвеченное туманом Млечного Пути.
Южные ночи всегда загадочны.
Звёзд было непривычно много. Некоторые из них вдруг стремительно падали, мелькнув стальной иглой.
Мгновение падающая звезда.
Миг загаданное желание.
Мы стояли у автобуса, заворожено глядя в небо, забыв о раскуренных сигаретах, о сотнях километров пути по раскалённым дорогам штата Раджастхан. Скрип поднимающегося шлагбаума вывел нас из оцепенения.
На шпалах узкоколейки светились звёзды
Мы переглянулись, а через мгновение, придя в себя от небесной сказки, рассмеялись, на шпалах светились и медленно остывали искры, оставленные топкой паровоза.
Светает
Как в старые, добрые времена, пришёл в цирк, когда всё и все ещё спят.
Манеж пустой, цирк без звуков. Только шорохи и чьи-то гулкие шаги, где-то там, наверху, в фойе.
Через два-три часа здесь всё оживёт.
Удивительный момент! Цирк будет просыпаться, как большой сильный зверь, не торопясь, враскачку.
Придут уборщицы и начнут колдовать в наших гримёрных, электрики включат свет, в буфете загремят тарой, конюхи будут громко кричать: «прими» своим хвостатым подопечным.
Это будет уже скоро через час, через два Через целую вечность, которая называется ожиданием.
За окном, в сумраке утра, какой-то псих собирает наш цирковой навоз видимо, для огорода. А почему, собственно, псих?
Нормальный человек собирает лопаточкой «праздник» лошадей и аккуратно грузит в красные «Жигули».
Я его вижу уже в третий раз.
Тишина, только собака на конюшне воет. Как у Конан-Дойла
Что с ней? Грустно, что ли?
Скорей бы дневное представление. Там люди, люди
Гастроли, гастроли
Вот и до нашего Кузбасса докатилось влажное дыхание осени.
За окном бесцветный дождь жёлтым туманом.
Пахнет коксом, сырыми листьями.
Во дворе цирка ревут медведи, только что привезённые с вокзала.
В узких клетках тесно и сыро, вот и просятся звери к людям.
Невысокий серый забор окружил пирамиду старых опилок цвета прелого лимона и две одинокие клетки, сиротливо мокнущие под бесконечными нитями дождя.
Порывы ветра, балуясь, гоняют по двору скомканную афишу то в одну сторону, то в другую.