Это я к чему вспомнил? Да к тому, что Серега однажды в минуты жажды и тоски продал свой диван и спал потом на полу. Но, как бы плохо ему ни приходилось, магнитофон был вещью неприкосновенной. И что же приключилось?
Серега на знал, что я не хочу похмеляться, поэтому из первой рюкзачной бутылки налил два стакана. Ну, я не стал его расстраивать и отказываться. И правильно сделал. Потому, как если бы я не выпил, то меня бы, наверно, кондрашка стукнула. С перепугу, или от смеха. Серега выпил свой стакан, утерся рукавом: «Все, Борян. Допрыгались. Скоро армагандон наступит». Хорошо, что я уже выпил, а то бы точно подавился: «Хто? Хто наступит?» Серега угрюмо закурил: «Я думал, ты знаешь это слово. Короче, конец света вот-вот нагрянет». Я почесал бороду, еще не зная, как это все воспринимать: «Это че тебе с неба голос был?»
Оказалось, что Серега вчера бухал с каким-то седым стариком: «Он мне, Борян, сказал, что всюжизнь в монастыре прожил. Так что верить ему можно. Хоть и седой весь, а крепкий такой старичок. А сейчас, из-за армагандона их главшпан монастырский почти всех монахов отправил предупредить людей». Я сам налил в стаканы: «Серега, ты говоришь бухал ты с ним. А, ежли не секрет кто кого поил-то?» Серега возмутился: «А при чем здесь это? Ну, он подошел, сказал болеет. Мне чего, говна этого жалко? Налил я ему. А потом и разговорились».
Смотрел я на Серегу, смотрел. Это ж надо так в жизни запутаться, чтобы хватаься за первый попавшийся мнэ-э армагандон. Я на всякий случай спросил: «Серый, а ты название точно разобрал?» Он утвердительно кивнул: «Старик еще предупредил, чтобы я не обращал внимание что так звучит».
Короче, я помаленьку перевел разговор на другие темы. А когда Серега успокоился, я сказал: «Ладно, посмотри пока телек, а я в магазин схожу. А то водки море, а жрать нечего. И курева мало».
Шкандыбая от магазина к магазину, я активно вертел башкой. Очень мне хотелось встретить седого крепкого старичка. Который ходит, и в наглую издевается над людьми, которые ему же добро делают. Век воли не видать, попался бы он мне в тот момент я бы не посмотрел, что он седой и крепкий. Устроил бы этому армагандону натуральный Армагеддон, и был бы ему полный арма конец
Сколько я детей убил?
Бабы всякие важны, бабы всякие нужны. Особенно в молодости, когда душа просто рвется в клочья от желания все попробовать самому.
Это я к тому, что не пугался я женщин с внешностью Бабы Яги или поведением постоянной клиентки дурдома. Мне лишь бы нескучно с ней было.
Была у меня когда-то в прошлых веках подруга по имени Люся. Правда, она требовала, чтобы я называл ее Клеопатра. Вот уж поистине, дама была «вся такая несуразная такая внезапная вся угловатая такая такая противоречивая вся». Ну, вспоминать все подробности у меня как-то не было никогда желания. Но вот последнее свидание помню почему-то до сих пор.
Я уже тогда переселился к Люське пардон, к Клеопатре со всеми своими немногочисленными потрохами. Жили, тэкс-скэть, семейной жизнью. И ничто не предвещало кошмарной трагедии. Я тогда занимался полукриминальным улаживанием конфликтов, поэтому с бабками у нас проблем не было. А Клеолюська переводила для самиздата всякие забугорные детективы.
И как-то приперся я с работы своей хитрой, довольный, как слон. И деньги получил, и сам целый остался, и прятаться пока ни от кого не надо. Приволок с собой полную сумку иностранного бухла, консервов тоже нездешних. Выдернул у Люськи бумагу из пишущей машинки и заявил: «Полундра! Немцы в городе!»
Сначала моя мадам забурлила возмущением за мое самоуправство. Но потом подозрительно быстро стихла, и мы с ней налимонились принесенных напитков.
Честно сказать, я жопой-то чувствовал, что Клеопатра эта ведет себя как-то странно. Но не стал углубляться в это, а зря, как оказалось.
Короче. Откидывает неожиданно Люсенька простыню, вылезает и начинает одеваться. Я, ничего не понямши, говорю: «Плавный переход. И далеко ты, девица, собираешься?» А она, не глядя на меня: «Сейчас же одевайся и убирайся отсюда!» Вот те на. Я сел на крвоати: «Эй, на буксире! Штой-то вы в лице переменимши?» И тут Люсю так понесло! Она металась по квартире и орала голосом Луи Армстронга: «Ты подлейший человек, который только мог появиться на этот свет! Как ты можешь жить, когда ты убил столько детей! Но нет! Меня убить тебе не удастся!» И далее в том же духе. Мало того, она достала из шкафа мою сумку, запихала туда мою одежку вплоть до кроссовок распахнула балконную дверь, и мое скудное имущество полетело в никуда.
И как-то приперся я с работы своей хитрой, довольный, как слон. И деньги получил, и сам целый остался, и прятаться пока ни от кого не надо. Приволок с собой полную сумку иностранного бухла, консервов тоже нездешних. Выдернул у Люськи бумагу из пишущей машинки и заявил: «Полундра! Немцы в городе!»
Сначала моя мадам забурлила возмущением за мое самоуправство. Но потом подозрительно быстро стихла, и мы с ней налимонились принесенных напитков.
Честно сказать, я жопой-то чувствовал, что Клеопатра эта ведет себя как-то странно. Но не стал углубляться в это, а зря, как оказалось.
Короче. Откидывает неожиданно Люсенька простыню, вылезает и начинает одеваться. Я, ничего не понямши, говорю: «Плавный переход. И далеко ты, девица, собираешься?» А она, не глядя на меня: «Сейчас же одевайся и убирайся отсюда!» Вот те на. Я сел на крвоати: «Эй, на буксире! Штой-то вы в лице переменимши?» И тут Люсю так понесло! Она металась по квартире и орала голосом Луи Армстронга: «Ты подлейший человек, который только мог появиться на этот свет! Как ты можешь жить, когда ты убил столько детей! Но нет! Меня убить тебе не удастся!» И далее в том же духе. Мало того, она достала из шкафа мою сумку, запихала туда мою одежку вплоть до кроссовок распахнула балконную дверь, и мое скудное имущество полетело в никуда.
Поймал я, наконец, ее взгляд. Свят-свят-свят! Там в глазах плескалось натуральное безумие. Ну, пару раз я тырился в дурдоме, когда тучки сгущались. И от скуки помогал санитарам. Поэтому я быстро Люську упаковал на вязки, которые изобразил из простыней, положил матрас около батареи и к ней буянку привязал. Позвонил в скорую, правда, объяснид все туманно.
Хорошо, доктор попался толковый и широкого профиля. За бонусы он попробовал все сделать в домашних условиях. И, слава Богу, получилось. Доктор и промыл ее со всех концов, и нашпиговал чем-то. Оставил ампулу и шприц на рецидив возможный.
Люська спала, улыбаясь, а я, завернутый в простыню, курил на балконе. Сумки внизу не было. А ведь, кроме шмоток, у меня же в джинсах и документы, и бабки были. Твою же мать-то Деньги-то да хрен бы с ними.
Под утро Люся-террористка проснулась и потянулась ко мне целоваться. Ага, счас! Оказалось, у нее полный провал памяти. И она долго не верила моему рассказу. И, только когда не нашла моей сумки и одежды до нее дошло и она взялась за голову. Объяснилось все очень просто. В тот день Люська пожаловалась подруге на головные боли. И та привезла ей какие-то пилюли импортные, которые не только избавили мою Клеопатру от головняка, но и настроение поправили. И до моего прихода мадам еще несколько раз закинулась этими колесами. А потом солидная доза коньяка и перемкнуло у ей все муэжички.
Просидел там еще пару часов, пока кенты привезли одежку. И уехал с концами. Понимал, что ее вины нет никакой. Но чего-то внутри обломилось. Я до сих пор уверен, что из человека может выскочить только то, что в нем было. Он даже сам может и не подозревать о своих внутренних запасах.
Кстати, именно поэтому, когда подсирают, а потом все валят на то, что «ну, прости, пьяный я был!» меня это не утешает. И отношение к человеку меняется
Романтичная мужская любовь
С детства был я к жизни очень любопытен. Очень любил знакомиться с новыми людьми, мне все было интересно.
А когда наступил определенный период моей взрослости, новые знакомства происходили, в основном, в застольях, на рыбалках, на скамейках в парках в подъездах. Вот тогда-то у меня и начал пропадать энтузиазм к общению со всеми подряд. Жизнь подбрасывала мне такие сурпризы, что я, бывало, долго и ошалело встряхивался, как пес, которого случайно облили помоями. И потом какое-то время на всех окружающих смотрел настороженно и подозрительно.
А ближе к старости я вообще сделал себе парадное крыльцо, где всех и встречал. Еще завел сторожевых злых собак. И внутрь своего душевного дома мало, кого пускал. Если же человек пытался просто вломиться ко мне, я с удовольствием спускал с цепи всех собак. Почему и получил в определенных кругах репутацию личности грубой и даже е нутой.
А что было делать? Ну, на хрена бы мне было общение вот с таким кренделем, с которым я познакомился в парке Горького?
Я сидел на скамейке, не шалил, никого не трогал. Настроение было погано-лирическое меня подружка продинамила, и, вместо веселых скачек в густых кустах, я в одиночестве хлебал припасенный портвейн «Три топора», меланхолично закусывая маленькими кусочками плавленого сырка «Дружба» и размышляя, как обычно в таких случаях, о бренности бытия.
Я сидел на скамейке, не шалил, никого не трогал. Настроение было погано-лирическое меня подружка продинамила, и, вместо веселых скачек в густых кустах, я в одиночестве хлебал припасенный портвейн «Три топора», меланхолично закусывая маленькими кусочками плавленого сырка «Дружба» и размышляя, как обычно в таких случаях, о бренности бытия.
Вот тут-то и нарисовался Арнольд Константиныч так он потом представился. Красавец-мужчина весьма и весьма спортивного вида. В усах а-ля Максим Горький. Подошел, спросил свободно ли, можно ли присесть. Разговорились, познакомились. У него с собой был коньяк и шоколадка, как счас помню «Золотой ярлык». У этого Арнольда был рокочущий баритон, и мысли он свои излагал свободно и понятно. Поэтому я слушал его с интересом, тем более, что коньяк на бормотуху они меня малость растащили по углам.
Вот, примерно, монолог Арнольдушки: «Меня, Боренька, с детства родители терроризировали. Запихнули зачем-то в парное фигурное катание. Нет, польза, конечно, была. Привычка к физическим нагрузкам, развитие координации тела. Но! Я с детства нахватался руками за все места женского тела до такой степени, что, когда повзрослел, дамы у меня не вызывали никакого интереса. В какой-то момент я устроил родителям истерику, и они согласились с испугу, чтобы я пошел в секцию классической борьбы. Вот это я понимаю спорт! Мужчины сплетаются в жарких объятьях, ни от кого не прячась!» Тут мой собеседник странно хохотнул: «Через год меня из секции выгнали. Там не нашлось ни одной родственной души, которая была бы способна понять истинный взлет мятежного духа». Я автоматом кивнул, икнул и подумал: «Красиво излагает, собака! Учитесь, Киса»