Толик хватит? затрепетала она, прошу тебя, не надо больше? Давай дождёмся завтрашнего дня, я боюсь здесь заниматься этим.
После чего она схватила свой портфель и выбежала из класса.
Ему пришлось одному заканчивать уборку класса в этот день. Придя, домой из школы он старался не смотреть на мать и брата. Ему казалось, что посмотри он на них в эту минуту, они тотчас поймут по его лицу и состоянию души, что он делал в классе тридцать минут назад с Маринкой Сухачёвой.
Он сразу сел за выполнение домашнего задания по геометрии, но доказывать теорему ему мешали сумбурные мысли. Он отложил геометрию и достал учебник истории. И здесь новый материал не лез в голову.
Он понял причину, которая мешала ему выполнить домашние уроки. Ему нужен был контакт с девочкой, но Азы не было рядом, и самой доступной для него могла сегодня быть только Плеханова, которая наверняка сейчас толкается около его подъезда, а может даже в самом подъезде с подружками под лестницей сидит.
Оставив открытым учебник истории на письменном столе, он положил в пустой спичечный коробок две драже аскорбиновой кислоты, оделся и вышел из квартиры.
Спускаясь по лестничной клетке, он услышал знакомый смех Плехановой. Она действительно сидела в подъезде под лестницей с Лизкой Мазаловой, которая жила по соседству с Толиком.
Мазалова училась в вечерней школе, и у неё был взрослый парень Мишка Кисель, который служил в это время в армии.
Они сидели на доске, опорой, которой служили кирпичи и ели конфеты батончики.
Толька, хочешь конфетку? спросила Лизка.
Давай съем одну, протянул он руку к кульку.
В одно мгновенье, проглотив батончик, почти не разжёвывая, он безразлично посмотрел на девчонок.
Ерунда ваши конфеты, сказал он, вот у меня конфеты есть, вы таких сладостей, точно никогда не ели, и даже не знаете, что такие конфеты существуют в природе.
Хвалишься, а почему не угощаешь? спросила Плеханова.
Я бы тебя угостил, а Лизке ни за что не дам, сказал Толик.
А почему? спросила Лизка.
Ты матери моей всё проболтаешь, шёпотом произнёс он.
Ты Толька, о каких-то сверхсекретных конфетах нам рассказываешь, засмеялась Лизка, я с твоей матерью никогда и ни о чём не секретничаю. Это они с моей матерью обо всём судачат, неси свои конфеты сюда? сказала она.
Не в этот раз. Мне сейчас некогда, спасовал он, я вообще то Нина к тебе направился, мне транспортир срочно нужен, который ты у меня на геометрии сегодня взяла и не вернула. Сходи домой, а я тебя здесь подожду.
Не в этот раз. Мне сейчас некогда, спасовал он, я вообще то Нина к тебе направился, мне транспортир срочно нужен, который ты у меня на геометрии сегодня взяла и не вернула. Сходи домой, а я тебя здесь подожду.
Нет уж фигушки, я назад возвращаться назад не буду, воспротивилась она, если хочешь, то пошли со мной, или завтра в классе отдам.
Я бы подождал, но мне он сейчас нужен, сказал Толик.
Этого Толику и надо было. Он хоть и тяжело вздохнул, но идти с ней домой охотно согласился.
Плеханова открыла обитую дерматином дверь английским ключом и впустила Толика в квартиру, не забыв поднять кнопку предохранителя замка, что не осталось не замеченным от зоркого взгляда Толика.
Раздевайся, я тебе новую пластинку сейчас поставлю, сказала она.
Толик молча, разделся и прошёл в небольшую комнату, где в углу стояла радиола Рекорд, на которой не большой горкой лежали граммофонные пластинки.
Давай вначале транспортир, а то забудем за музыкой, сказал он.
Если у тебя память дырявая, то я не забуду, защебетала она, ставя пластинку, в исполнении армянского музыканта и певца Жан Татляна.
Толя, а про какие конфеты волшебные нам с Лизой рассказывал? внезапно спросила она.
Эти конфеты для взрослых, начал объяснять он, для тех, у кого бывают жизненные невзгоды и расстройство в половой сфере.
А где ты достал эти конфеты?
Лёва аптекарь из-за границы привёз и мне две горошинки дал для пробы.
И ты, значит, решил меня угостить своей конфеткой, смеялась она.
Нин хочешь, вместе по одной съедим? предложил он. Посмотрим для любопытства их действие?
Это любопытство мне дорого может обойтись, но я согласна с условием, что ты никому не расскажешь.
Ты что, я же не враг сам себе, уверял он её.
Доставай свои конфетки? смело сказала она.
Толик из брюк вытащил спичечный коробок и дрожащей рукой вытащил оттуда маленькую горошинку аскорбиновой кислоты:
Держи, не урони только, а то закатится, под плинтус, тогда пиши пропало. Точно не найдём, пока полы не вскроем. Её нужно проглотить, запивая водой.
Опрокинув коробку с оставшейся горошиной себе на ладонь, он бросил себе её быстро в рот.
Давай воды неси? сказал он Плехановой, чего смотришь?
Твои конфеты похожи, на те, что нам в начальных классах раздавали врачи, сказала она и пошла на кухню за водой.
Все таблетки почти похожи, как близнецы друг на друга, доказывал он ей, думать надо? это же медицина.
Она принесла ему в гранёном стакане воды из кухни. Он выпил полстакана и протянул остатки ей.
Я на кухне выпила свою конфетку, расширив глаза на одноклассника, сказала она, а что дальше будет?
Будем ждать, когда нас потянет друг к другу, сказал он со знанием дела.
Толик, а меня уже магнитит к тебе, прошептала она.
Уже, удивился он, тогда давай целоваться, чтобы магнитило ещё больше.
Он понимал, что хоть его язык и геройски вёл себя в эту минуту, но состояние было ещё робким, и побороть своё внутреннее смущение он мог, только отдав инициативу в руки смелой Плехановой.
Веди меня к целовальному месту? закрыв глаза, он протянул ей свою руку.
Но она взяла его за две руки и усадила на свою неубранную кровать.
Целовать первой начала она Толика. Умело, бегая своим маленьким язычком по его рту, она довела себя и его до критического момента.
Ты мне Толик всегда нравился, ещё с пятого класса, сказала она, а твоя таблетка мне ещё больше прибавила любви к тебе, говорила она.
Ты мне тоже Нина нравишься, и я сейчас от твоих прикосновений в тумане нахожусь. Мне и глаза страшно открывать. Я боюсь, что открою их, и всё пройдёт мигом, как скоротечный сон. Со мной ничего подобного никогда не было, колеблющимся голосом говорил он ей, держа на её девичьей груди свою руку.
Мои глаза, как и у тебя, закрыты, я тоже первый раз это делаю. Давай не будем их открывать и разденемся, будто мы слепые? предложила она.
Когда они разделись, на ощупь залезли под домотканое одеяло, и прижались своими горячими телами друг к другу, Плеханова громко вскрикнула и резко отстранила Толика.
Всё случилось Толечка, я стала женщиной, а ты мужчиной, открыв глаза, держала она большой кусок ваты в крови перед лицом своего одноклассника.
Всё случилось Толечка, я стала женщиной, а ты мужчиной, открыв глаза, держала она большой кусок ваты в крови перед лицом своего одноклассника.
Нет мы пока с тобой не мужчина и не женщина, так как не испытали вкус неземного блаженства, сказал с досадой он.
Раньше он почему-то считал, что Плеханова уже пробовала мальчиков, которые постоянно вились перед ней.
Не спеши? я пойду, вымоюсь и мы с тобой вместе на небо полезем.
Хорошо иди, а я закрою глаза и буду ждать тебя, а мать твоя не придёт случайно? испуганно спросил он.
Нет, она на пять дней уехала в Ленинград на экскурсию, и приедет только после восьмого марта, успокоила она его.
Тогда иди быстрее в ванную.
После ванной их юные тела вновь соединились, и Толик достиг своей цели, не поняв, достигла ли того же Плеханова. Но по температуре её тела, которое было похоже на печку, он понял, что с ней произошло, то же, что и с ним.
Я теперь понимаю, почему мне мама говорила, какое большое счастье быть женщиной, еле ворочая языком, проговорила она. Мама мне говорила, что вначале может болью отозваться шаг к женскому совершенству, а потом пойдут ежедневные праздники. Ты только никому не рассказывай о нашем с тобой сближении? повторила она свою просьбу.
Я, что на придурка похож, буркнул Толик.
Он подозрительно на неё посмотрел и тихо спросил:
Нин, а где ты так целоваться классно научилась?
Этому меня твоя соседка Лиза научила и видала, как мою маму тайком целовали разные мужчины в общежитии. После этого у меня разогрелся интерес, почему людям хорошо бывает, когда они целуются, скрыто, чтобы их никто не видал.
На следующий день в школе, ни Толик, ни Плеханова друг к другу не подходили. Они были, словно чужие, будь то с ними и не было перед этим днём интимной близости. Толик такое поведение со стороны Плехановой расценивал, как конспирацию и был рад, что она его освободила от лишнего обращения к ней. Ни транспортира и вообще ему ничего не надо было от неё. На последнем уроке литературы ему на парту упала записка. Развернув, её он прочитал.
Магистратов!
После школы жду тебя у себя дома. Я тебе исполню свой романс «Очарование», к которому слова и ноты сама написала. Ты будешь первым, перед кем я его исполню. Мои родичи утром уехали в область, на торжественный вечер, посвящённый восьмому марту, и я буду дома одна воодушевлённо ждать тебя.
Марина.
Пошла волна конспиративных встреч, подумал Толик, и на обратной стороне записки написал:
Обязательно буду и твой романс «Очарование» согласен слушать вечно, обняв тебя за плечи.
Толик.
Свернув записку в трубочку, он отправил её назад Сухачёвой по воздушной почте.
С нетерпением он дождался конца уроков и без оглядки бросился переодеваться домой.
Дома в это время никого не было.
Он вначале примерил новый костюм с бабочкой, который ни разу не одевал, но посмотрев в зеркало, передумал и облачился в спортивный костюм. Взяв со старого рояля, хрустальную вазу, он завернул её в слюдяную бумагу и уложил в спортивную сумку.
На выходе из подъезда он столкнулся с Плехановой:
Куда это ты направился? заносчиво спросила она.
Не ожидавший такой встречи, он оторопел.
Посмотрев на Плеханову, он увидал у неё в руках портфель.
«Дома ещё не была, подумал он, знать следила за мной от школы».
Плеханова смотрела на него с явным недоверием.
Я в спортзал в двадцать вторую школу пошёл. У нас матчевая встреча сегодня с ними по баскетболу, соврал он.
Ну ну, иди, только смотри не промахнись мячом, а то опозоришься, смеяться потом будут все, и октавы не перепутайте с Сухачёвой на баскетбольной площадке, сказала она зло, и круто развернувшись, пошла к своему дому.