Когда я пытаюсь тебе помочь, ты раздражаешься, начинаешь кричать. А восставать на родителей это очень тяжёлый грех. Это нарушение пятой заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо тебе будет, и да долголетен будешь на земли». Провоцируя тебя на скандалы, я своими руками сокращаю тебе жизнь, а я этого не хочу. Немного помолчав, она добавила: Бог дал людям свободную волю. Каждый сам выбирает для себя путь. Каждый сам делает выбор между злом и добром. Я, к сожалению, не могу сделать твой выбор вместотебя. Единственное, что я могу, это молиться и просить Господа помочь тебе.
Ваня видел, как по маминой щеке потекла слеза. Он прижался щекой к её тёплой руке, и почувствовал, как от его одиночества не осталось и следа.
Мама тихо плакала, а губы её шептали: «Господи, помоги нам грешным».
15
В следующие выходные Ваня пошёл с мамой в храм. Они шли, не спеша, и мирно разговаривали. У мамы было одухотворённое лицо, и улыбка не сходила с губ.
Как же хорошо, когда родители и дети вместе ходят в храм! время от времени повторяла она.
Ваня немного волновался. Как его там встретят? Он уже давно не был в храме. Но встретили его просто: кто улыбками, кто кивком головы, а некоторые вообще не заметили его отсутствия.
Руководительница воскресной школы мягко потрепала его по волосам и сказала:
Пропажа нашлась! Что ж, всегда рады!
Вань, а этот меня стукнул, рыжеволосый малыш, сам не упускавший случая кого-нибудь зацепить, дёрнул его за штанину.
А жаловаться некрасиво, не знаешь, что ли? Ваня улыбнулся и помахал ябеднику пальцем. Иди, лучше, на свечки посмотри.
Храм быстро наполнялся знакомыми и незнакомыми людьми. Ваня заметил, что за время его отсутствия появилось много новых людей и стало больше малышей. Мама показала ему на молодую пару, выпускников воскресной школы, и радостно сообщила: «Они недавно повенчались».
Началась служба. Размеренное беспристрастное чтение перемежалось с торжественно-молитвенным пением. Диакон вышел на амвон и звучным голосом начал ектенью: «Господу помолимся». «Господи помилуй», отозвался хор. Как всё это было знакомо и как отличалось от всего, что было за стенами храма!
Началась служба. Размеренное беспристрастное чтение перемежалось с торжественно-молитвенным пением. Диакон вышел на амвон и звучным голосом начал ектенью: «Господу помолимся». «Господи помилуй», отозвался хор. Как всё это было знакомо и как отличалось от всего, что было за стенами храма!
Ваня вспомнил о Пашке. Интересно, как бы непоседа Пашка чувствовал себя в храме. Наверное, переминался бы с ноги на ногу, без конца бегал пить молебную водичку и спрашивал бы, дёргая его за руку: «Ну, когда уже конец?» Если он и постоял бы тихо минут десять, поражённый торжественностью службы, то потом всё равно побежал бы пить водичку.
Ваня посмотрел на группу малышей, суетившихся у кануна. Канун это такой большой и длинный подсвечник прямоугольной формы с распятием, куда ставят свечи об упокоении усопших родственников. Тут малышам приволье: весь канун уставлен свечами, которые железным колпачком на длинной ручке легко можно гасить. Малыши с нетерпением ждали того момента, когда свеча догорит, и её можно будет задуть, а огарок отнести в специальную коробочку. Также нужно было убирать с красивой золотой поверхности кануна капли воска, «наплаканного» свечами. В общем, работы было предостаточно! А ещё горящие свечи иногда обжигали колыхнувшимся пламенем или горячей восковой слезой. Тогда малыши со слезами на глазах бежали к мамам, прося подуть на обожжённое место.
Отвлекшись от кануна, Ваня представил себе Гарри, стоящим рядом с ним в храме. Наверное, мальчик с молнией на лбу выхватил бы свою волшебную палочку и пытался бы заколдовать обжёгшую его свечу.
Мальчик, что ты делаешь? услышал бы он замечание от кого-нибудь, стоявшего поблизости.
Мальчик, не вертись, ты отвлекаешь от службы, сказал бы кто-нибудь ещё.
Ах, я отвлекаю от вашей Службы? возмутился бы волшебник. Да я сейчас превращу её в жабу, эту вашу Службу!
Он стал бы шептать свои заклинания, размахивая палочкой, его точно вывели бы в притвор и сделали внушение.
Сынок, идём, подойдём к батюшке. Мама похлопала его по плечу и взяла за руку, как маленького.
Ма, я сам, отдёрнул руку Ваня.
Батюшка, а я сегодня не одна, услышал он счастливый голос мамы.
Очень хорошо, мягким голосом сказал батюшка. Ну-ка, ну-ка, отрок. Возмужал! Вот это так возмужал! Прямо-таки Илья-Муромец! Батюшка всегда шутил, и все дети его любили.
Ваня сложил руки крестом под благословение.
Батюшка благословил его и сказал:
Не пропадай больше, хорошо?
Постараюсь, ответил Ваня и опустил глаза.
Вот и хорошо. Батюшка положил ему руку на голову и, слегка потрепав по волосам, добавил: Иди с Богом, отрок Иоанн.
Со смущённой улыбкой сын подошёл к маме, которая вся просто сияла. Служба продолжалась.
16
Ваня уже заканчивал переодеваться, когда в раздевалке появился Пашка.
Кто к нам пришёл! Ваня радостно хлопнул друга по плечу, но тот в ответ ничего не сказал и как-то кисло улыбнулся.
Ты что, заболел? насторожился Ваня.
С чего ты взял? нехотя буркнул друг.
Да вялый ты какой-то
Чего уставился? перебил его Пашка. Иди, тренируйся. На меня пришёл смотреть, что ли?
Ваня ничего не ответил, а просто приложил ладонь к Пашкиному лбу, прошипел «пш-ш-ш» и одёрнул руку, как от раскалённого утюга.
Сим-сим больной, сказал он, подражая знакомому малышу, не умевшему выговаривать слово «совсем», и покачал головой.
Ванька, иди, а то двину, огрызнулся Пашка. Он, явно, был не в духе.
Сидоров, с возвращением! Иван Сергеевич радостно поприветствовал вошедшего. Ты надолго к нам вернулся?
Да уж постараюсь, ответил Пашка невпопад.
Да ты уж постарайся, дорогой, а то нам как-то скучно тут без тебя. Ладно, давай догоняй ребят.
Всю тренировку Пашка молчал. Это было просто нечто из ряда вон выходящее, и все это заметили, а Вовка Иванов, с которым Пашка в тот момент боксировал в паре, сказал ему после очередного пропущенного удара:
Эй, язык покажи.
Чего тебе? не понял Пашка.
Язык покажи, говорю.
На, смотри, если не видел, буркнул в ответ Пашка, открыл рот и высунул язык.
Смотри-ка, изобразил удивление Вовка. Язык на месте! А я-то думал, что ты его проглотил!
Дурак, резко ответил Пашка и нанёс напарнику запрещённый удар.
Эй-эй! Ты чего это разошёлся? Иван Сергеевич тут же сделал замечание.
А чё он пристаёт? возмутился Пашка.
Чё-ничё, а правил не нарушай, сказал Иван Сергеевич, надевая перчатки. Иди-ка сюда, я с тобой побоксирую.
Пашка тут же пропустил несколько ударов.
Давай, давай, наступай, подбодрил его Иван Сергеевич, но Пашка, наоборот, сник ещё больше. Сидоров, ты после перерыва совсем форму потерял. Больше тренировки не пропускай это тебе не на пользу.
Ладно, согласился Пашка, чем окончательно всех удивил. Чтобы Сидоров и не пререкался! Такого за ним раньше не водилось.
На улице после тренировки Ваня решил сразу взять быка за рога.
Слышь, не пойму я тебя. С тебя сняли домашний арест, а ты как будто и не рад!
Да уж! Радости полные штаны! Наконец-то Пашку прорвало и, развернувшись, он закричал, махнув рукой перед лицом любопытного друга: А ты знаешь, какой ценой его сняли?
Не знаю, какой?
Не знаешь, вот и не говори, огрызнулся Пашка.
Паш, ну, ты расскажи мне, тебе же легче будет.
Да ни фига мне легче не будет, отстань!
Что, папа выбросил все твои игры?
Ну и выбросил бы, что за беда?
Так что же тогда случилось? Тебя кто-то унизил? Ваня вспомнил свой случай в школе. Он знал, как это больно.
Может, и унизил, а, может, и нет.
Кто, Лёха Крутой? выпалил Ваня.
Чего? не понял Пашка. Ванька, чего ты пристал? Тут жизнь, можно сказать, с рельсов сошла, а ты с каким-то Лёхой лезешь?
С папой что-то? осторожно спросил Ваня.
Да, с папой, в том-то и дело, ответил Пашка совершенно упавшим голосом.
Заболел? Ваня задал свой вопрос предельно осторожно.
Это уж, точно, что заболел. Пашка, казалось, обрадовался правильно найденному образу. Ну, ладно, расскажу тебе. Ты, ведь, всё равно не отстанешь, знаю я тебя. Немного помолчав, как бы размышляя, с чего лучше начать, он сказал: Неделю назад мой папа запел.
Ваня решил, что друг опять издевается над ним, и уже хотел, было, возмутиться, но Пашка его остановил:
Не перебивай, иначе ничего не расскажу.
Оказалось, что Пашкин папа стал петь и в ванной, и на кухне, и чаще всего арии из опер, особенно «Тореадор, смелее в бой», а вчера вечером зашёл к сыну в комнату «для серьёзного разговора». Пашка сначала удивился, потому что причин для такого разговора не было: в дневнике всего парочка замечаний, за поведение только четвёрки и пятёрки, оценки по предметам тоже заметно улучшились, но папа стал говорить не о нём, а о себе.
Дескать, устал он жить один, друг ему, видите ли, нужен, вернее, подруга, и вообще, в доме должна быть женщина, и такую он, наконец-то, встретил и завтра она уже переедет к ним жить! Места у них достаточно, конечно, придётся кое-где и потесниться, но зато у них начнётся нормальная жизнь с домашними обедами и женским порядком в доме. Папа заверил сына, что женщина эта ему понравится, тем более, что она готова полюбить его таким, каким он есть, то есть, со всеми его недостатками. «Вот так, мой мальчик, закончил папа, завтра у нас с тобой начинается новая жизнь».
И вот новая жизнь началась. С Пашки сняли домашний арест и отправили на тренировку.
Да лучше бы я под домашним арестом сидел, чем такая новая жизнь! Рассказчик тяжело вздохнул и закончил свое повествование.
Ваня пытался представить себе, как бы он поступил, если бы всё это произошло с ним.
А что, она тебе не понравилась? осторожно спросил он.
Да, нет, она так на вид нормальная, улыбалась всё, голосок такой сю-сю-сю, только у меня внутри всё перевернулось!
Да подожди ты кипятиться, попробовал успокоить друга Ваня. Это так только поначалу. Ты потом к ней привыкнешь, и все твои внутренности на места встанут. Может, она тебе ещё и понравиться.
Глаза бы мои её не видели, буркнул Пашка.
Но нельзя же быть таким эгоистом! Ты о папе своём подумай. Ему же тяжело с тобой! Ты, если полюбить её не хочешь, тогда просто терпи ради папы.