А надо все-таки, на всякий случай, порасспрашивать кое-кого про семейное положение Вадима Сергеевича Бурлакова.
Когда Люся, полив цветы, вытерев пыль и пропылесосив Милкины 18 квадратных метров, спустилась во двор, она увидела, что ожидания ее не обманули. На лавочках кое-где сидело неработающее население, детвора тоже гоношилась в разных концах двора. Народ вышел глотнуть кислорода и впитать последние лучи бледненького, уже заходящего солнышка, но главным образом обсудить случившееся в их доме ЧП.
Люся подошла к одной из лавочек, облюбованных четырьмя женщинами, поздоровалась. Ей ответили, потеснились, выделяя краешек лавочки. Они с Зоей Васильевной тут примелькались за многие годы, были как свои. Да и тот факт, что Люся побывала в подъезде, где случилось несчастье, общалась с полицией, бросал на нее отблеск сопричастности к трагическому событию. К тому же народ знал, что они с Дуней работают вместе, и ждал от нее хоть каких-то, пусть самых скудных, сведений.
Люся преследовала противоположную цель разжиться сведениями у народа. Вообще-то она планировала ненавязчиво пообщаться с детьми, но как общаться на глазах у мам-бабушек! В конце концов, не работает же она у Бурлакова на полставки! Уж как получится, что сумеет добыть.
Поохали, уже впятером, на предмет приключившейся жуткой истории. Люся поделилась тем немногим, что знала. В ответ услышала, что муж одной из четырех теток примерно в это время выходил курить на балкон и видел, как из подъезда вывалилась компания подростков, человек пять.
Лиц не разглядел, хоть и второй этаж, потому как молодежь направилась в другую сторону. А по одежде не различить даже, девки или парни все в куртках, джинсах, вязаных шапочках. Нет, иногда, конечно, очень даже отличишь куртенки куцые, и так обтянутся джинсами, что слепой заметит гендерные отличия. Но не в этом случае.
Она ж, наверно, кричала, бедная? предположила Люся.
Да там у них на пятом этаже Вова-инвалид живет в двушке, у него притон. Он всех привечает и старых, и молодых, лишь бы с выпивкой приходили. Орут, как резаные, ржут, как кони!
И музыка постоянно орет так, что дом трясется. Кто там что услышит!.. Устали жаловаться. Участковый говорит что я с ним сделаю, у него одна нога. И музыка у него только до 11 вечера, закон соблюдает.
Мужики хотели было накостылять ему, так кого бить? Инвалид, и от пьянки в чем душа теплится. Скорее всего, от него и вышли.
Юлька к ней приходила. Со своей Кирюшей, раздался голосок сзади.
Женщины дружно обернулись. Позади лавочки неслышно пристроилась и жадно внимала беседе старая знакомая, Катька-зараза. Она уже была в сухой одежде и ботиночках, сменивших мокрые сапожки. Похоже, бабушка ее поняла и простила, и, выплеснув первые эмоции, сдалась Катькиному натиску, отпустила на вечернюю прогулку. А может, ценя минуты тишины, вообще предпочитала, чтобы внучка подольше дышала свежим воздухом.
А ты чего тут локаторы свои наставила? А ну, брысь, Штирлиц малолетний! Иди к другим детям!
Юлька к ней приходила с Киркой, я видела! упрямо повторила Катька.
И чо-о-о? Юлька ее внучка, и ходит к бабушке чуть не каждый день!
Иногда и ночует!
Почитай, живет у нее!
Нет, это Вовкины гости, однозначно! Его надо за химок брать!
Может, хоть потише в доме станет, если прищучат!
Это до чего же дошло! Сроду такого не было!
Женщины, которых Вовка-инвалид достал конкретно, единогласно склонялись к единственной версии.
Катька тем временем испарилась.
Люся все ждала, когда же будет озвучена еще одна версия, лежащая на поверхности: следствие бизнес-деятельности Антонины Семеновны. И версия была-таки озвучена.
А не надо самогон гнать! Небось, клиент какой и порезал, деньги вымогал!
Сакраментальную фразу произнесла самая пожилая и, в силу этого, претендующая на безоговорочное признание ее авторитета тетка, тонкогубая, с мешками под глазами. «Почки, наверно», машинально отметила Люся.
Повисла тишина. Видимо, у троих, как и у Люси, рыльце было в пушку, и они предпочли не спорить с престарелой праведницей. Воистину, чем ближе к старости, тем ближе к святости! Хотя может, праведницей она стала по состоянию здоровья.
Одно другому не мешает, наконец нарушила тишину самая молодая, которая зарделась сильнее остальных. Может, как раз Вовкины гости и были теми клиентами.
Нет, сказала еще одна, клиенты тети Тони вряд ли пошли бы гостевать к Вовке.
А Вовкины гости вряд ли сподобились бы стать тети-Тониными клиентами.
Их точка зрения совпадала с Люсиной.
Одним словом, ясно было только то, что все непонятно.
А кто же скорую и полицию вызвал?
Да Дунька же и вызвала. Звонила-звонила матери та не отвечает, она и забеспокоилась, прибежала проведать, а дверь только захлопнута, не на ключе. А там-то!..
Когда обсуждение пошло по второму кругу, Людмила Петровна заторопилась и стала прощаться. Но едва свернула за угол, в нее вписалась Катька, удиравшая от мальчишек. Оказывается, дети играли с другой стороны пятиэтажки, где заходящего солнышка еще оставалось немножко.
Люся перехватила ее, хотела прикрикнуть на преследователей, но Катька ее опередила:
Не ругайте их! Мы играем!
Катя, расскажи мне, пожалуйста, что ты видела.
Когда?
Про Юлю и Киру. И вообще, что видела.
Катя тетку, конечно, признала это она пыталась помочь им с бабулей найти выход из цейтнота, а потом сидела с соседками на лавочке. Да и раньше здесь мелькала иногда. Потому она и не усомнилась в правомочности теткиных расспросов, не стала вырываться из ее рук.
Да ничего я не видела! Мы с Темкой из подъезда вышли, на крыльце стояли, а из ихнего подъезда выскочила Юлька и побежала, а за ней эта ее этот оно!
Какое «оно»?! Ты про что?
Ну, этот Кирюша! Транк тран свистит.
Свистит? А-а-а-а Ты имеешь в виду трансвестит?
Ну да! Только она не трансвестит, а как-то по-другому. Но тоже «транс». Мужиком хочет стать. Вообще-то она Кира. У них любовь.
Это было что-то новенькое! Во всяком случае, Дуня об этой стороне жизни своей дочери с сотрудницами не делилась, хотя в коллективе знали всю подноготную о каждом из коллег.
И что Кирюша?..
Она за Юлькой побежала. Звала ее: «Юля! Юля! Подожди!» А Юлька, видно, сильно рассердилась, даже не обернулась. Летела, как угорелая!
Догнала?
Не знаю, они за домом скрылись. А, вспомнила! Транссексуал она!
Откуда ты все это знаешь?! ужаснулась Людмила Петровна.
Катька пожала плечами, озадаченная. До сего момента ее не терзали мысли об источниках знаний. Она просто знала, и все. Она могла бы ответить тетке обтекаемо «оттуда!», но не хотела быть грубой.
Возможно, подобные знания сегодня впитываются человеком с материнским молоком, но скорее с телевизором или вездесущим интернетом.
А потом?
Потом те парни из подъезда вывалились.
Почему вывалились? Они шумели?
Да нет, тихо вышли. Только дверью бабахнули.
И куда пошли?
Туда же.
За Юлей и Кирой побежали?
Нет, не за ними. Просто пошли в ту сторону. Быстро.
А в чем они были одеты?
Ну, куртки С капюшонами.
С капюшонами?
Ну да, в капюшонах они были все!
(Наверное, те, которых муж одной из теток видел).
А как быстро они вышли? Прямо сразу?
Нет, не сразу Мы с Тёмкой пошли к мусорным бакам кошек кормить, а когда возвращались, они и выскочили.
Много времени прошло? Долго вы их кормили?
Не знаю с удивлением воззрился ребенок на тетку, пытаясь сообразить. Людмила Петровна осознала, что вопрос дурацкий: счастливые часов не наблюдают.
А кто-нибудь еще из ребят был в то время во дворе?
Нет, только нас с Тёмкой выпустили. Грязно же. Мокро.
А потом?
Потом ничего Ну, потом еще тётя Дуня пробежала, как ненормальная. А потом вы пришли.
А как бегают ненормальные?! Не так, как нормальные?
Она бежит-бежит, потом остановится и руку к сердцу прижмёт задыхается. И все бормочет. На диету ей пора.
О, боже! Она не только философ. Ей и проблемы диетологии не чужды. Если уж она и была ослицей, то ослицей крайне наблюдательной. И вообще, разносторонне развитой!
Ну, спасибо, Катя!
За что? удивился ребенок.
И правда, особо вроде бы не за что
Людмила Петровна домой почти бежала, в маршрутку не стала садиться. Эмоции переполняли ее. И выплеснуть их, поделиться пережитым сегодня было не с кем, ее задушевные подружки блистательно отсутствовали. Правда, Зайка на днях должна возвратиться из своего санатория, а Милка вернется только под Новый год.
Какой-то криминальной столицей становится Артюховск! Был Ростов-папа, была Одесса-мама, а Артюховск тогда кто? Их позднее дитя?
Попавшей в эпицентр, как она полагала, криминальных артюховских событий, Люде казалось, что на огромных российских просторах не сыскать другого такого места, где бы преступность так правила бал. Впрочем, Людмила Петровна немного лукавила: причастность к неординарным событиям приподнимает нас в собственных глазах. Даже к таким драматическим событиям, и даже косвенная причастность.
Дуня Горохова
Дуня позвонила ближе к вечеру и попросила Люсю подежурить за нее сегодня, мама в тяжелом состоянии.
Конечно, Дунечка! Сколько надо столько и буду дежурить! Не думай об этом! Как мама?
Плохо! осипшим от рыданий голосом сказала Дуня.
Она в хирургии?
В неврологии. У нее инсульт. Правую сторону парализовало.
А порезы?
Порезы мелкие, их даже зашивать не стали. Хирург сказал, ее, скорее всего, пугали. Просто тыкали перочинным ножичком. На фоне испуга и стресса инсульт.
Она в сознании?
Да, но говорить не может. Пытается что-то сказать, напрягается, мучится, а я плачу «мамочка, я не понимаю тебя!». Единственное, что, по-моему, разобрала по губам «Юля». Представляешь, она даже в таком состоянии о Юльке думает! Всегда повторяла: «Душа за Юленьку болит. Что за характер, захочет в ложке утопит, захочет из моря вытащит! Ох, и наплачешься ты с ней!». А когда я угадала «ты про Юлю говоришь?» она так облегченно вздохнула и глаза закрыла. Вроде бы уснула. А меня на ночь хотят выпроводить. Говорят больных полно, в коридорах лежат, что вы тут будете сидеть. Завтра приходите. Если не уговорю, с утра пораньше к ней.
И зарыдала в голос:
Мамочка моя! За что нам такое несчастье?!
Дуня, Дунечка, успокойся! Пожалей себя, тебе силы сейчас нужны. Бог даст, обойдется!
Не обошлось. Утром, когда Дуня примчалась в больницу, мама была без сознания и, не приходя в себя, умерла у нее на руках. Дуня кляла себя, что послушала врачей, не добилась, чтобы ей разрешили остаться на ночь. Кляла себя за то, что в свое время не настояла, чтобы мама прекратила свой бизнес. Клясть себя она будет теперь всю оставшуюся жизнь, подумала Люся.