Глава II
Земельная собственность феодалов на территориях, контролируемых шамхалами Казикумуха
В XV в. Кумух распространяет своё политическое влияние на запад, восток и северо-восток, в широкой полосе от Сирги и Прикаспийской равнины до верхней части Андийского Койсу. Освоение «высокого предгорья» бассейна рр. Халагерк и Герга было по сути дела заселением опустошённого Тимуром плато, проходившим из нескольких центров, поэтому мы рассмотрим его отдельно; равнинная зона же не входит в рамки нашего исследования. Итак, краткий обзор экспансии Кумуха в XV в. целесообразно начать с западного направления.
С начала XV в. активность газиев обоих мусульманских княжеств в бассейне Сулака резко возрастает. Бесспорно, Рис-Op ещё ранее подпал под политическое влияние шамхалов и был исламизирован[69] видимо, он и явился плацдармом для их продвижения на запад. Источник сообщает,[70] что вассалы некоего шамхала «Амир-Чупана», братья «курайшиты» Султан-Ахмед и Али-бек осадили с. Тлорош, где сидел его «малик». Захватив его, они овладели «вилайатом Карах» это дает возможность датировать события 30-ми гг. XV в. Затем то же войско силой завоевало «вилайат Семь земель», после чего овладело «вилайатами Тиндиб и Кидиб» в последнем был поставлен эмиром некий Мирза-бек. В результате братья-газии «вдвоем овладели всеми горами от Ираба до Туша и Тианети».[71] Жители этого огромного пространства были обложены джизьей в пользу сюзерена братьев Амир-Чупана: ему же шли джизья и подати гор. Величина обложения указана только для общества Тумурал, входившего в «вилайат Семь земель» всего по одному барану и по 1 са медовой браги[72] (единица обложения не указана) всё это выплачивалось Амир-Чупану первые 18 лет. Эти сведения вполне можно сопоставить с данными «Перечня податей шамхалу» конца XV в., где «на джамаат Карах (наложено) 500 овец в пользу шамхала и 400 овец в пользу гирим-шамхала; на джамаат Кусрух (Тлейсерух) в пользу его (шамхала) и 400 овец в пользу гирим (шамхала), в Кусрухе имеется также гора, с которой поступает 100 овец и 30 коров в пользу Ал-ч.-р.ма». Особо отметим общество Хебелал, также входившее в «вилайат Семь земель»: там взимают «по овце с каждого дома, что взимают, однако, каждый четвёртый год». «На Чамалал 500 овец, в Тиндабе 20 быков».[73]
Одновременно один из братьев Али-бек получил часть «вилайата Семь земель»: назван «Айул» (?), затем выясняется, что «Лудук (Лъодокь по-видимому, это Тходаколо Тлебель, рядом с обществом Джурмут-Тимурал) также был его (Алибека) мулком, которым он распоряжался как хотел», хотя первоначально на жителях Лудука ещё «хараджа не было» (последнее, разумеется, не исключает возможность уплаты ими джизьи и ренты с горных пастбищ, что упомянуто выше).
Одновременно один из братьев Али-бек получил часть «вилайата Семь земель»: назван «Айул» (?), затем выясняется, что «Лудук (Лъодокь по-видимому, это Тходаколо Тлебель, рядом с обществом Джурмут-Тимурал) также был его (Алибека) мулком, которым он распоряжался как хотел», хотя первоначально на жителях Лудука ещё «хараджа не было» (последнее, разумеется, не исключает возможность уплаты ими джизьи и ренты с горных пастбищ, что упомянуто выше).
Иными словами, первые 18 лет Али-бек стоял во главе условного владения, часть ренты с которого шла его сюзерену Амир-Чупану. Из текста трудно понять, включало ли оно в себя Лудук с самого начала или же последний присвоен позже, личными усилиями Али-бека, и потому рассматривается им как собственный «мулк», причём жители его остались на своей земле, превратившись юридически в её наследственных держателей, что предполагает поземельную зависимость их от «мулкадара» Али-бека. Степень её была, очевидно, сравнительно невелика, взимаемая с них дань умеренна. Впрочем, 18 лет спустя после завоевания размер её мог и не иметь особого значения: Али-бек прекратил выплату ренты сюзерену (обратив её, очевидно, в свою пользу), что должно было с лихвой покрывать потребности правителя высокогорного владения с его сугубо-натуральным хозяйственным укладом. Вместе с этим произошла перемена в его владельческих правах: прекращение уплаты ренты с Айула означает резкий рост иммунитета, владение Али-бека (или по крайней мере часть его Лудук) определяется как «мулк». Отметим попутно, что в «Перечне податей шамхалу» ни Айул, ни Лудук не фигурируют, хотя названы соседний Карах и даже Хибилал, тоже входивший в «вилайат Семь земель» (Антльратль).
Его брат, поселившийся в Дамалда, однажды приезжает к Али-беку вскоре он был убит, по-видимому, лудукцами (судя по тому, что Али-бек за это «убил 60 именитых людей (айан) из (числа) Лудук».[74] Подавив таким образом, выступление лудукцев, Али-бек резко увеличил подати и повинности (юридически, по шариату, он мог отныне рассматривать своё владение как «покорённую» страну со всеми вытекающими последствиями): были обложены земля и скот, каждый дом был обязан тремя днями барщины в год, на общинников накладывались личные повинности. Кроме того, некоторые традиционные верховные права общины (право собственности на выморочную землю, обязательную санкцию на продажу общинникам недвижимости, судебные штрафы)[75] Али-бек присвоил себе, т. е. узурпировал их, заменив верховную власть общины своей личной властью. Примечательно, однако, что здесь же оговорен особо «мулк» Али-бека, которым оказываются три пастбищные горы. Отсюда следует, что право собственности его на остальную землю не являлось безусловным. С кем же приходилось Али-беку делить его? На наш взгляд, возможны два ответа.
1. Выступление лудукцев показало всю серьёзность угрозы «снизу», к тому же повторение его было весьма возможно (статьи «договора» Али-бека и общины Лудук прямо предусматривают наказания за это), и если Али-беку мог понадобиться союзник и покровитель, то ближайшим был шамхал. В таком случае резкое увеличение податей и повинностей с лудукцев можно было бы объяснить необходимостью уделять часть их сюзерену.
2. Отмеченные выше факты узурпации верховных прав общины Али-беком дают основание считать, что точно так же он присвоил себе и её земельную собственность недаром его «мулк» составили пастбища (возможно, эти три горы и составляли весь пастбищный фонд общины Лудук). В таком случае бывшие общинные земли должны были превратиться в базу собственного феодального овцеводческого хозяйства или в сервитуты, используемые общинниками за определенную плату (могли иметь место оба варианта). Пахотные же участки остались собственностью общинников, причём их частное право должно было быть ограничено верховным правом феодала приблизительно в той же степени, как прежде верховными правами общины здесь собственностью феодала были не сами парцеллы, а лишь «харадж» с них. Аналогии этому встречаются и в других феодальных владениях Дагестана (например, в Аварском ханстве XVII в.).[76]
По нашему мнению, пути становления феодальных прав на землю посредством узурпации верховных прав общины достаточно ясно прослеживаются на дагестанском материале XVXVII вв. Это может в определённой мере пролить свет на проблему происхождения и сущности всех тех разновидностей феодальной собственности, которые в разных соотношениях соединяют в себе верховные права феодала и право владения крестьян («подчинённая», «разделённая», «расщеплённая» собственность и т. п.).[77] По сути, фиксированные в данном источнике права и обязанности общинников и феодала есть своего рода «порядная грамота», дающая феодалу широкие права и преимущества, но ограничивающая его произвол. Это позволяет поставить под сомнение взгляды историков, считающих, что договорная фиксация крестьянских прав и обязанностей появляется непременно в позднефеодальный период, в обстановке растущей товарности хозяйства, денежной ренты, предварительного выхода крестьянина из-под власти общины и т. п. Здесь мы видим обратное: община даёт крестьянину основу для отстаивания своих прав даже в момент поражения.
По нашему мнению, пути становления феодальных прав на землю посредством узурпации верховных прав общины достаточно ясно прослеживаются на дагестанском материале XVXVII вв. Это может в определённой мере пролить свет на проблему происхождения и сущности всех тех разновидностей феодальной собственности, которые в разных соотношениях соединяют в себе верховные права феодала и право владения крестьян («подчинённая», «разделённая», «расщеплённая» собственность и т. п.).[77] По сути, фиксированные в данном источнике права и обязанности общинников и феодала есть своего рода «порядная грамота», дающая феодалу широкие права и преимущества, но ограничивающая его произвол. Это позволяет поставить под сомнение взгляды историков, считающих, что договорная фиксация крестьянских прав и обязанностей появляется непременно в позднефеодальный период, в обстановке растущей товарности хозяйства, денежной ренты, предварительного выхода крестьянина из-под власти общины и т. п. Здесь мы видим обратное: община даёт крестьянину основу для отстаивания своих прав даже в момент поражения.
Как же в таком случае понимать слова источника о том, что Лудук был «мулком» Али-бека[78] ещё до этих драматических событий? Очевидно, уместно вспомнить здесь наблюдение В.И. Сергеевича, который еще в начале нашего века предлагал различать «вотчину княжение» и «вотчину-собственность».[79] Вероятнее всего, в контексте памятника слово «мулк» в отношении всего Лудука следует понимать как исключительные верховные (в т. ч. политические) права Али-бека на Лудук, но отнюдь не в том смысле, что каждый клочок земли Лудука был частной собственностью Али-бека.
Попутно уместен и вопрос: имел ли Али-бек в Лудуке собственное вотчинное хозяйство? На наш взгляд, три дня барщины в год с каждого хозяйства плюс право на присвоение выморочных пахотных участков позволяет ответить на этот вопрос положительно. К этому надо добавить ещё два наблюдения: 1) внушительный массив пастбищ явственно показывает, что в хозяйстве Али-бека скотоводство (скорее всего, овцеводство) преобладало над земледелием; 2) незначительность барщины показывает, что продуктивная рента в Лудуке была ведущей, а отработочная второстепенной (подобно тому, как это имело место на Руси в XIIIXV вв.). Сходные формы эксплуатации сложились, очевидно, и в других завоеванных газиями землях верховьев Аварского и Андийского Койсу. Так, поздняя компиляция XIX в.[80] сохранила для нас отрывки из раннего источника, запечатлевшего социальную действительность конца XV начала XVI вв. в Гидатле. Вблизи, в с. Хучада, утвердился некий Хаджи-Али-шамхал. И титул, и локализация на пути из Семиземелья в Тинди явственно указывают, что это был такой же аристократ газий (видимо, из кумухского владельческого дома), как и братья Султан-Ахмад и Али-бек. Поскольку время исламизации Гидатля известно (1475 г.), то правление Хаджи-Али следует отнести к последней четверти XV в. Тогда он взимал с «шести селений» следующие подати: 15 лучших ослов из общественного ослиного стада, «когда оно выйдет на пастьбу»; 6 быков из их бычьего стада, «когда эти быки выйдут на гору»; «с каждой коровы шести селений по одной укиййе масла, с каждого дома шести селений по одному са золы всё это сбрасывают на холме в (местности) Мучухурда. Таким образом, всё, что они вырабатывали, было обложено джизьей».[81]