Владлен Немец
ПРОЕКТАНТ
Прощание с профессией
1951 год. Завод ламп дневного света ЛДС. Я мастер смены.
Во время одного из обходов цеха «застукиваю» с поличным Нину Семенову, откачницу. Она пытается загнать туфлей под откачной пост пролитую ртуть.
Нина, пожалуйста, соберите ртуть, говорю спокойно, изо всех сил сдерживая себя.
А почему я должна одна за всех?!
Очень хорошо, назовите остальных. А пока прошу вас собрать ртуть.
Вот еще! Нахальничает она не зря, чувствует за спиной защиту: начальник отдела кадров и по совместительству секретарь парторганизации (В 1951 такое сочетание гремучая смесь) ее любовник.
Но мне все равно. Проступок тягчайший. Завод уже останавливала санинспекция из-за загазованности парами ртути. Дегазацию производили мы сами. Снимали полы до бетонного основания. Затем собирали накопившуюся под полами ртуть. Потом настилали новый линолеум. Его прикрепляли к полу и стенам (края линолеума поднимали сантиметров на десять, так что образовывалось нечто вроде корыта) клеем из линолеума, растворенного в ацетоне. Этот клей было почти невозможно смыть с рук. В общем, удовольствие ниже среднего, не говоря уже о том, что ртутью при дегазации мы надышались очень даже серьезно.
Подхожу к установке, отключаю нагреватель поста и насос: «Отстраняю вас от работы. Пока я мастер смены, вы здесь работать не будете!».
Ну значит, вы не будете мастером смены!
Доложитесь начальнику цеха, ухожу на другие участки.
Ишь ты, фу-ты ну-ты, ножки гнуты! летит в спину.
Ловлю сочувственные взгляды: ее здесь не любят, но побаиваются.
Я знаю, что судьба моя решена.
Ну и черт с ним! Все равно пора кончать. Доктор, к которому я обратился по поводу болей в деснах, сказал: «Альвиолярная пиаррея. Типичное следствие отравления парами ртути. Дальше будет хуже. Меняйте работу».
С этой альвиолярной пиарреей у меня связан трагикомический эпизод. Десны сильно болели и доктор рекомендовал прижигать их спиртом. Спирт на заводе не проблема. Непосредственно перед окончанием смены захожу к монтажницам, и они мне наливают кубиков 1015 спирта. Дома смачиваю в спирте марлю и прикладываю к деснам. А тут как-то раз десны так разболелись, что я стал прижигать их прямо на заводе. Результат не замедлил сказаться: настроение «поднялось» (надышался парами спирта) настолько, что это заметил повстречавшийся мне директор завода Миркин, человек очень дисциплинированный сам и требовавший того же от других.
Мастер в подпитии это ЧП. Людей отправляли под суд и за меньшие грехи. Когда я объяснил в чем дело, то он мне сначала просто не поверил: «накачаться» пятнадцатью кубиками спирта это почти из области фантастики. Однако, монтажницы подтвердили, что я получил у них около 15 кубиков. Соломон Львович выразил мне свое соболезнование, но попросил, чтобы я все же десны лечил за пределами завода.
Итак, уход неизбежен. Сказать по совести, жаль. Я шесть лет работаю в электровакуумном производстве. Прошел путь от учентика-монтера до мастера. Дело знаю и люблю, но также знаю к чему приводит отравление ртутью видел на живых и очень печальных примерах.
Последствия стычки с Семеновой не заставили себя ждать: меня вызвал Миркин.
Владлен Самуилович, завод газосветных трубок перехватил у нас японское оборудование. Утверждают, что это вы им помогли.
А мне-то это зачем?
Не знаю, но общественность настаивает на вашем увольнении.
Общественность это отдел кадров и спецчасть?
Они самые.
Все ясно. Это мне за Семенову.
Директор молчит, вздыхает. Терять опытного специалиста ему не светит.
Ладно, Соломон Львович. Дайте листок бумаги.
Гипрокоммунэнерго
Я уже больше двух месяцев без работы. Примерно в семи или восьми проектных организциях меня брали, но на следующий день у них «не оказывалось вакансий». Это для техника такой то мелкой сошки не было вакансии!
Сынок, тебе, по моему, кто-то ворожит.
Мама, это не кто-то, а отдел кадров ЛДС.
Попробуем поправить. Мама, до ареста отца и увольнения её самой с работы, была начальником финансового отдела Наркомата Тяжелой промышленности (Вотчина Орджоникидзе), а потому многое понимала в аппаратных играх. Телефон кадров у тебя есть?
Алло, это отдел кадров ЛДС? С вами говорят из ОК Промзернопроекта. Немец у вас работал? Что вы можете о нем сказать?
В последующие несколько минут я узнал о себе много интересного.
Мама внимательно слушает, даже сочувственно поддакивает. Потом спрашивает: «Вы все сказали? Рядом со мной на отводной трубке находится присяжная стенографистка (Где она такое выражение нашла?). Если вы еще раз будете говорить о Немеце то, что не соответствует его письменной характеристике, подписанной вами же, запись нашей беседы пойдет в прокуратуру.».
Подействовало это или нет, не знаю. На следующий день позвонил мой дядя, Давид Савельевич Розенберг, очень добрый, душевный человек: «Я говорил с начальником отдела электросетей проектной конторы «Коммунэнергопроект» Немировским. Это Дашков переулок рядом с Зубовской Площадью. Давай к нему с утра пораньше.».
Здание, котором размещалась эта проектная контора, производило неприятное впечатление: обшарпанные стены, маленькие оконца. Чтобы войти, приходилось перепрыгивать через лужи (впоследствие мы своими силами вымостили дорожку к зданию кирпичем).
Начальник сектора электросетей, Александр Львович Немировский, просмотрел мои документы, анкету и биографию, достал большой пакет, аккуратно все туда сложил: «Все в порядке. Езжайте на улицу Разина, дом 7. Отдадите ваши документы непосредственно директору, Сергею Осиповичу Евстигнееву.».
Не в отдел кадров?
Нет, Сергею Осиповичу (Я понял, что и в этом раю есть свои змеи.). А к работе приступайте завтра. Мы начинаем в 9 утра.
Карта Повольжья
Я пришел, наверное, чуть ли не за час до начала работы, и гулял по Дашкову переулку, пока не открыли двери.
Александр Львович провел меня в большое помещение явно складского типа.
Вот ваш стол.
Столы стояли теснымирядами, так что если кому-то нужно быловыйти, то приходилось выходитьиз-за столов всем, сидящим в этом ряду.
Та-а-к, час от часу не ленче. Кажется, попал я как кур в ощип! Я еще не знал, мне очень повезло. Многим проектировщикам просто не хватиломеста в конторе, и им приходилось работать на дому. А в условиях поголовного проживания в коммунальных квартирах, когда вся семья, как правило, ютилась в одной комнате, работать было очень непросто. Надомники с нетерпени ем ждали, куогда кто-то из обладателей столоьв уедет в командироку или уйдет в отпуск, чтобы хотя бы временно поработать за его столом.
Меня в первое времия шокировало, когда я вернувшись после болезни, слышал разочарованное «Вы уже выздоровели?».
Первым ко мне обратился Лазарь Моисеевич Фингер, высокий, сутулый человек лет 60 с гаком, с громадным «израильским» носом и веселыми голубыми глазами: Владлен Самуилович (далее для краткости В.С.), у меня для вас срочная и очень важная работа. Вы, конечно, знаете о стройках коммунизма. Так вот, нам поручено определить нагрузки, которые будут питаться от Куйбышевской ГЭС. А для этого нужна крупномасштабная карта Поволжья.
Лазарь Моисеевич, я никогда не занимался картографией.
Ничего, все мы что-нибудь делаем в первый раз. Понимаете, у нас есть карты отдельных участков Поволжья. Но, во первых, они мелкие, а во-вторых, ни одна из них не охватывает Поволжье целиком. (Забегая вперед, скажу, что опыт составления из отдельных кусков общего плана мне очень пригодился впоследствии.). Подумайте, как это сделать.
Я вспомнил, как на Электроламповом заводе один из работников рисовал портреты своих коллег. Он расчерчивал фотографию на клеточки, а потом переносил это на разграфленную бумагу, но уже в другом масштабе. Потом он эти портреты раскрашивал. Получалось аляповато, с мертвыми глазами, но «За неимением гербовой пишут на простой».
Карты оказались разных масштабов и различных гоов издания. На картах двадцатых годов попадались иногда такие перлы как город Соплевка, река Моча. Я даже подумал: Можно годо сказать «Я из Кронштата», а попробуй гордо произнести «Я из Соплевки».
Все карты перекопировали на прозрачную кальку. Под них я подложил миллиметровку. Затем я перенес эти карты на другую милиметровую бумагу, но в более крупном масштабе. Реки затушевывал синим цветом, а города обводил красными кружками, диаметр которых был пропорционален величине их предполагаемых электрических нагрузок. Карта получилась большая: порядка 8 метров с севера на юг, около 2,5 метров с запада на восток, а ширина Волги в отдельных местах около 10 см. На это дело у меня ушло более двух недель. Карту отвезли в Министерство Коммунального Хозяйства РСФСР и расстелили на ковре в кабинете министра. Он только и спросил: «Где вы такого каторжника нашли?».
А Фингер, рассказывая мне об этом, добавил: «Если вы до сих пор не сбежали, то быть вам проектировщиком.». Слова оказались пророческими: последующие сорок с лишним лет я работал в проектных организациях, пройдя путь от техника до главного специалиста. А вообще-то, мне несколько раз, пока я выполнял эту муторную работу, хотелось плюнуть на всё и уйти. Удерживало только то, что я, по сути, был единственным кормильцем семьи: брат получал стипендию, а мама пенсию таких размеров, что без моей зарплаты нам было просто не прожить. Но объяснять это Фингеру я, конечно, не стал.
Будни
Ко мне в качестве ментора приставили Сару Борисовну, очень милую, доброжелательную, но весьма беспокойную женщину лет 45. Осваиваю под ее руководством основы: подсчет нагрузок, выбор мощности трансформаторов для жилых районов, расчет низковольтных сетей.
Очень боюсь показаться нетактичным и ненароком обидеть мою наставницу. Дело в том, что все эти расчеты были очень нехитрыми, и я разобрался в них за пару дней. Но наши сотрудницы, которые этими расчетами занимались всю жизнь, ничего другого делать не умели. Поэтому показывать, что я в этом быстро разобрался, было бы, по крайней мере, просто нетактично. Через неделю-полторы составил вспомогательные таблицы, которые позволяли обходиться без расчетов. Фингер, которому я как-то их продемонстрировал, сказал: «Если не хотите нажить смертельных врагов, то никому эти таблицы не показывайте!». Впоследствии мне часто приходилось сталкиваться с подобными проблемами.
Через год меня произвели в старшие техники и увеличили оклад на 100 рублей. Это было примерно в полтора раза меньше, чем зарабатывали наши женщины-инженеры, делавшие ту же самую работу, но гораздо медленнее и с большими погрешностями. Александр Львович Немировский, сообщая мне о повышении, пояснил: «В.С., понимаю ваше разочарование, но наши сотрудницы работают здесь по 20 лет, а вы всего год с небольшим. Поэтому я просто не могу дать вам такой же оклад.».