Приближаясь к земле, она пересчитывает едва различимые на фоне звездного неба белые купола, видит внизу треугольник сигнальных костров и почти успокаивается. Вдруг к затухающему вдали шуму авиамоторов добавляется резкий винтовочный выстрел где-то там, внизу, которому вторят лающие автоматные очереди. Уже все понимая, Алевтина с ужасом пытается оттянуть стропами парашют в сторону. Поздно снизу четырьмя перекрещивающимися лучами бьют в небо мощные прожектора, отыскивая парашютистов одного за другим, и тогда к ним от земли тянутся бегущие пунктиры трассирующих пуль. Наконец один из прожекторов «цепляется» за Алевтину
только это уже не прожектор, а лампочка на потолке, которую включает вошедший в кабинет Тулайкин.
Убранство кабинета самое непритязательное. Ничего лишнего. Простой канцелярский стол с чернильницей и кипой бумаг, табурет для директора и два обыкновенных кухонных стула для посетителей. Рядом с дверью половина круглой печки, которую с той стороны растапливал Иваныч. Окна с простыми занавесками покрыты толстым слоем изморози. Над столом вырезанный из газеты портрет Вождя, чуть ниже и сбоку карта с флажками, обозначающими линию фронта. Справа от стола и напротив окна облезлый кожаный диванчик, на котором, укрывшись шинелью с головой, спит Алевтина. То есть это мы знаем, что на диванчике спит Алевтина, бывший радист диверсионно-разведывательной группы; Тулайкин же видит только шинель с тремя звездочками и ноги в офицерских галифе.
Подъем, товарищ старший лейтенант! негромко командует он.
Даже командующий фронтом не имеет права войти в женское помещение воинской части и приказ на подъем отдает через дневальную, отвечает из-под шинели Алевтина. После чего ждет на крылечке. Плохо устав знаете, товарищ лейтенант?
От слов девушки у товарища лейтенанта округляются глаза.
Ничего себе! Не постоялец, оказывается, а постоялица? Прошу прощения, виноват. А насчет устава Ну, Иваныч!
Алевтина садится, укрываясь шинелью до плеч.
Алевтина садится, укрываясь шинелью до плеч.
Не виноват Иваныч. Не разглядел впотьмах, да и метель. Офицер и офицер.
Все равно. Попадет теперь Иванычу я начальство или кто? Заставлю уставы учить. И гарнизонной службы, и постовой, и оккупационной
А как насчет крылечка, товарищ Тулайкин?
Нетушки, на крыльце холодно! Я лучше отвернусь.
Тулайкин разворачивается на каблуках, словно бы напоказ выполняя армейскую команду «Кру-гом!»
Алевтина откидывает шинель и торопливо натягивает гимнастерку, управляясь одной правой рукой на левой вместо ладони у нее протез в черной перчатке.
Уже можно, говорит она, вставая.
Тулайкин снова делает поворот «Кругом!» и, застыв на месте, смотрит на левую руку Алевтины.
Алевтина, поскольку не она это первая начала, по-уставному вытягивается по стойке «Смирно!» в полном соответствии с известным указом Петра I от девятого декабря1709-го года, согласно которому подчиненный «перед начальствующим должен имеет вид лихой и слегка придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство», и докладывает:
Товарищ лейтенант, разрешите доложить: старший лейтенант Донатович в ваше распоряжение прибыла! И даже разбужена и построена.
Тулайкин, не в силах отвести взгляд от черного протеза на ее левой руке, непроизвольно касается своего увечного предплечья и отвечает не сразу
5
Товарищ подполковник, разрешите доложить: лейтенант Тулайкин к месту прохождения дальнейшей службы прибыл!
В новенькой необмятой шинели с двумя кубарями в петлицах Тулайкин по-уставному отдает честь угрюмому подполковнику с черными провалами вокруг воспаленных от недосыпа глаз. Из-за низкого потолка в землянке свежеиспеченному лейтенанту приходится смешно вытягивать вперед голову на худой и по-мальчишески длинной шее, но четкий отработанный жест, которым он «берет под козырек» правой рукой, безупречен и мог бы удовлетворить самого взыскательного командира-строевика в мирном тридцать восьмом году. Но сейчас в календаре начало декабря 1942 года и самый разгар Второго Ржевско-Сычёвского наступления, поэтому подполковника навыки Тулайкина в строевой подготовке не впечатляют.
Прибыл, говоришь? не вставая, подполковник берет документы лейтенанта и, не глядя, передает их замполиту. Тот, поправив очки, заглядывает в командировочное удостоверение и утвердительно кивает.
И ведь что удивительно, нашел, куда надо, не заблудился в темноте подполковник вздыхает.
А я везучий, товарищ подполковник! с пацанским задором говорит Тулайкин.
Везучий, говоришь? Завтра поглядим, какой ты везучий А пока примешь взвод в роте капитана Семенова по линии окопов из блиндажа налево и, не доходя, упрешься в его НП. С бойцами познакомишься, а там все просто: через два часа артподготовка, а после по двум зеленым ракетам в атаку. Продаттестат и табельное оружие получишь завтра, если подполковник опускает глаза и после короткой паузы отстегивает с себя кобуру. Возьми пока мой ТТ. Пообещай, что вернешь, везучий! последние слова подполковник выкрикивает с каким-то странным надрывом.
Обещаю, говорит Тулайкин и широко улыбается. Я не только везучий, но и ответственный.
Послушай, везучий и ответственный, вмешивается замполит. А что у тебя за шпаковский чемодан такой огромный?
Это не чемодан, товарищ майор. Это футляр для аккордеона. Я его для удобства мешковиной обернул и лямки приделал, чтобы за спиной носить.
А в футляре что, если не секрет?
Как что? Аккордеон, Тулайкин, выпучив глаза, преданно «ест глазами начальство». Напряжения мышц для этого выпучивания оказывается достаточным, чтобы губы не разъехались в улыбку, которая начальству вряд ли бы понравилась.
Тем не менее, даже такой ответ раздражает замполита:
Аккордеон?! Послушай, лейтенант, а ты боевой батальон с ансамблем песни и пляски не перепутал?
Никак нет, товарищ майор. Наоборот.
Что значит наоборот?
В ансамбль песни и пляски меня хотели после училища направить, только я отказался.
Вообще-то приказы не обсуждаются
Так точно, товарищ майор, но у меня получилось!
Подполковник смеется и жестом останавливает замполита, уже надувшего грудь для грозного разноса обнаглевшему лейтенантику.
Оставь его, Матвей Исаевич, не придирайся к парню. Завтра после боя поговорите. Если будет о чём.
Оставь его, Матвей Исаевич, не придирайся к парню. Завтра после боя поговорите. Если будет о чём.
«И с кем», думает замполит.
Разрешите идти, товарищ подполковник? говорит Тулайкин.
Ступай!
Тулайкин все тем же лихим взмахом правой руки отдает честь, поднимает с земляного пола футляр с аккордеоном, делает шаг назад, в темноту
и оказывается в своем директорском кабинете Усть-Канорского детского дома и школы-интерната в начале марта 1945-го года.
Во-первых, не «товарищ лейтенант», а бывший товарищ лейтенант, соблюдать субординацию в разговоре с симпатичной девушкой Тулайкину явно не хочется. Тем более что девушка старше его по званию.
Товарищ бывший лейтенант, разрешите доложить: бывший старший лейтенант Донатович
Да вижу, что прибыли. Разбуженная и построенная Есть предложение. Зовите меня просто Васей.
Не слишком ли вы торопите события, товарищ бывший лейтенант?
А вы мне сразу понравились. Извините за простоту и не сочтите за наглость, но между нами Тулайкин касается предплечья правой руки, много общего.
Если вы намекаете на Алевтина кивает на свой протез, то вы, Василий, бестактный грубиян. Извините за прямоту и не сочтите за грубость.
Извиняться вам не за что, я действительно грубиян, соглашается Тулайкин. Бестактный такой Никогда не говорил девушкам комплименты. До войны не успел, а здесь некому. Но интуиция мне подсказывает: мы действительно родственные души.
Интуиция или богатое воображение?
Богатое воображение мне нашептывает нечто другое. И ведь, что характерно, каждый день и не по разу. Мол, а не пора ли тебе остепениться, дружок? Влюбиться и жениться?
Алевтина хочет что-то сказать, но, не выдержав, улыбается. Потом, вздохнув, садится за стол и достает из офицерского планшета документы.
Классно обменялись любезностями, Вася. Перейдем к делу?
Чуть позже, Тулайкин вынимает из подсумка для противогаза упакованный в газету сверток, кладет его на стол, из внутреннего ящика стола достает самодельный нож, обмотанный снизу черной просмоленной изолентой, мутный граненый стакан, солдатскую кружку и заварочный фарфоровый чайник весь в мелких трещинках и со сколотым на конце носиком. Сначала чаю попьем. Кстати, умыться не хотите ли?
Мечтаю! А то разбуженная, построенная, да только неумытая.
Тулайкин накрывает стол чистой газетой, насыпает в чайник заварку.
Пока умываетесь, и чай заварится. Чай у нас не хуже настоящего. Таежная смесь: зверобой, мята, медуница и все такое. А документы давайте прямо сейчас приказ о зачислении напишу. Вы ведь наш новый историк?
Было дело под Полтавой.
Под Полтавой? Не припомню, чтобы в сводках
В смысле, три курса Ленинградского педагогического. Извините, товарищ директор, но вы что, юмора не понимаете?
Во-первых, не товарищ директор и даже не Василий Петрович, а просто Вася. Во-вторых, про сводки это я пошутил. А в-третьих, полотенце чистое в шкафу рядом с умывальником, а умывальник у нас
Знаю. Почему-то вода в нем быстро закончилась.
Умывальник всегда полный, Тулайкин пристально смотрит на Алевтину. Вы историк, точно! Никаких сомнений.
Во-первых, не «вы», а «ты» и Алевтина. В неофициальной обстановке. А во-вторых, я, между прочим, и учительницей русского могу, и даже немецкий знаю.
Языковеды у нас есть. Нам историка и физика не хватало. А поскольку ты не физик, то, стало быть, историк.
А вдруг все-таки физик?
Физик бы догадался лед сверху в умывальнике продавить, чтобы вода из него снизу текла.
Проницательности вам то есть тебе, Вася, не занимать! Такого, я бы даже взяла с собой
В субботу в поселковый клуб на танцы? обрадовано перебивает ее Тулайкин быстрой скороговоркой.
В разведку! говорит Алевтина уже в дверях.
Тулайкин выходит следом, возвращается с пузатым чайником, который запасливый Иваныч всегда держит на плите, и заваривает чай. С уходом Алевтины напускная веселость с Тулайкина слетает, поморщившись, он массирует предплечье ампутированной руки, садится за стол и рассматривает документы Алевтины.