В десять лет она попросила себе подарок и получила от тетушки еще одно безобразное советское чучело.
Разрыв между мечтой и действительностью, разрыв, который она старалась ликвидировать в своей взрослой жизни, не жалея денег и времени на радости, путешествия и подарки для себя и других.
Через много лет, приехав погостить в Штаты, она купит двум маленьким родственницам забавные мягкие игрушки, надеясь обрадовать незнакомых девчонок. Каково же будет ее изумление, когда она увидит игрушечных жителей американского дома, посуду и мебель, сказочные квартиры мир чужого детства.
Но вернемся в комнату на первом этаже старого дома, где счастливая девочка строит на полу дворец из конструктора, дополняя недостающие детали воображением или книжными иллюстрациями. Она много болеет, поэтому большинство времени проводит в квартире.
Вечером ее ждет продолжение бесконечных историй про героев, чудовищ и дальние путешествия.
Но вернемся в комнату на первом этаже старого дома, где счастливая девочка строит на полу дворец из конструктора, дополняя недостающие детали воображением или книжными иллюстрациями. Она много болеет, поэтому большинство времени проводит в квартире.
Вечером ее ждет продолжение бесконечных историй про героев, чудовищ и дальние путешествия.
Так большой мир входил в маленькую комнату, манил, соблазнял и пугал одновременно.
Путешествия, история, культура, наука, языки все богатства человечества лежали у ее колыбели. Чудесные дары, доступные многим, но оцененные по достоинству далеко не всеми.
Игры разума, игры чувства, игры детства, вкус знания и творчества, оставшийся на всю жизнь.
Глава 7. Вкус знания
Три мяча разной величины стали первым уроком астрономии оказывается, вот как просто и гармонично устроен мир: Земля, Солнце и Луна попеременно поворачивались друг к другу разными сторонами, являя собой годовые и суточные циклы.
Инесса Кабак (Ганкина). Конец 50-х годов ХХ века. Фотография из семейного архива.
Видимо, с этого момента зародились в ней некоторые отношения с миром: вкус к понятному и наглядному объяснению, радость понимания та самая «ага-реакция», умение слушать и слышать новую информацию.
Спустя много лет кто-то из учителей на выпускном вечере признался, что часто наблюдал за ее реакцией на уроках: если она сидит и кивает головой значит, хоть кому-то из класса интересно происходящее. Занявшись преподаванием, она часто ловит себя на мысли, что тоже ориентирована на молчаливую поддержку, на внимательные глаза, ибо их наличие придает смысл ее работе.
Смысл Смысл? Смысл! Самое опасное слово человеческого существования. Задуматься над смыслом, потерять смысл, обрести смысл вся человеческая жизнь заключена между вершинами этого треугольника.
Для нее одним из главных жизненных смыслов стала напряженная работа ума. Радость переполняла ее с детства, когда удавалось решить трудную задачу по математике, выиграть партию в шахматы или создать собственную теорию устройства Вселенной. Смешно звучит, но примерно в шестом классе, идя на день рождения к подруге, она размышляла над процессом горения, чувствуя всей кожей особенность материально-нематериальной природы огня. Жаль, что не подвернулись ей в этот момент книги древнегреческих натурфилософов.
А собственная теория социально-исторического переустройства советского общества родом из старших классов! Как пахли нагретые доски на заводском дворе, когда она пересказывала свои идеи школьным подругам. Шел апрель семьдесят четвертого, до митингов восьмидесятых была еще целая вечность, но молодость, с ее неуемной энергией, мечтала о балансе между справедливостью и свободой.
Эти моменты поиска истины яркими вспышками сопровождают всю ее жизнь. С возрастом они становятся более локальными и практичными, направленными на конкретные частные проблемы, но опыт детского восхищенного открытия мира не дает покоя уму.
Как жаль ребенка, который за всю школьную жизнь не пережил этого радостно-возбужденного состояния обретения ответа.
Но вернемся к первым шагам! На всю жизнь она запомнит прогулки по парку с отцом и просьбы: «Дай задачу посложнее!». Он достает из своей памяти обрывки знаний, полученных бог весть когда, а точнее, в двадцатых годах прошлого века, в русской гимназии города Варшавы. И едут навстречу друг другу вечные поезда, выливается вода из бассейна, а две фигуры немолодого человека и маленькой девочки бредут по снежным аллеям старого парка, объединенные чувством радости и любви.
Хаим Кабак. Отец героини. 1957 г. Фотография из семейного архива.
Детские воспоминания питают родниками взрослые прогулки по тому же парку, рождая на первый взгляд запутанные строки.
Но кружево памяти все возвращает на место и складывает узор из маленьких стеклышек калейдоскопа.
* * *
Подсмотрено в щелку столетий, навеяно снами
в креманке немыслимо сладкое таяло детство,
и желтое кресло устойчивость зыбкую дало,
а терпкая радость свое утверждала соседство,
мерцающим шелком влюбленной ладони касалась.
Джинсовое время с размаху раздвинет барьеры,
но пахнет духами по-прежнему страстно, печально
а терпкая радость свое утверждала соседство,
мерцающим шелком влюбленной ладони касалась.
Джинсовое время с размаху раздвинет барьеры,
но пахнет духами по-прежнему страстно, печально
кофейная кружка неловкие руки согреет,
желтеет плетеная спинка над старой аллеей,
где слезы надежды сменяют улыбку отчаяния.
А рядом уверенно шумное детство неспешно растает,
и кто-то проложит орбиту любви и орбиты разлуки.
А кресло из пластика все эти тайны узнает,
и круг замыкается: бабушки мамы и внуки,
и вновь, обращаясь в спираль, в бесконечность вонзает
пружины расправленной силу, надежду и муку.
* * *
В детском парке,
где важные дамы в панамах
под присмотром отцов
свои первые в жизни берут рубежи
три ступеньки движения вверх.
Женский голос,
тоскуя, поет о любви,
а старушка течение времени
в кораблике свежей газеты
жадно ловит.
Мой обманчивый возраст
стоит на неверной ступеньке,
и пока еще видит всей лестницы
путь сверху вниз,
снизу вверх,
все зависит от точки отсчета.
Глава 8. Калейдоскоп
Калейдоскоп представлял собой пахнущую картоном трубку, которую следовало подносить к одному глазу, старательно зажмуривая другой. И в этой невзрачной упаковке расцветали тропические цветы бесконечное разнообразие узоров! Поворот трубки на небольшой угол и картина менялась, сдвигалась, шуршала разноцветными стеклышками! Как хотелось разбить оболочку, потрогать стеклышки, подчинить их своей воле, подержать во рту эти похожие на леденцы цветные кусочки. Но в последний момент девочка отказывалась от своих планов. Почему? Возможно, не хотелось разрушать этот сказочно-таинственный мир!
Достаточно рано она узнала взрослые тайны.
Наверное, лет в пять была обнаружена в мамином шкафу книга, раскрывающая в понятных картинках тайну зарождения человеческой жизни, и хотя роль отца была там не обозначена, но пособие для беременных оказалось очень кстати для составления физиологической картины происходящего.
Как поразили ее в этой связи странные хихиканья соседок по больничной палате, которые просто висели на окнах, наблюдая за прибытием машин скорой помощи к зданию родильного дома. А ведь девочкам было лет по двенадцать! «И что тут смешного?» размышляла она.
Вообще-то смех был не ее стихия! Бесшабашно заливистое ощущение радости, бездумное беганье по широкому цветущему лугу, кувырки и кульбиты в материальном и душевном пространстве, которым предаются маленькие дети, клоуны и счастливые люди. Все эти минуты либо осталось за границами осознания, либо мельчайшими крупицами осели в воспоминаниях крупицы смеха, ускользающие от магнитов памяти, растворенные в водах прошлого сладкие гранулы восторга! Цирковое представление казалось ей самым скучным развлечением в мире, а нелепые падения клоунов издевательством над человеческим достоинством. Вот и угадай, чем можно порадовать десятилетнего ребенка!
То ли дело театр! Итак, заглянем за кулисы
Глава 9. Театр
Семейная фотография начала шестидесятых мужчина в черной бабочке, женщина с темными навыкате глазами и маленькая девочка с бантом в кудрявых волосах семья перед посещением театра. Черно-белые клавиши пианино, буквы на белых клавишах черной пишущей машинки, блестящие предметы, утонувшие в черном футляре маминой готовальни.
Инесса Кабак (Ганкина) с родителями. Начало 60-х годов ХХ века. Фотография из семейного архива.
Мир представал в контрасте черного и белого.
Наверное поэтому таким невероятным перед большими глазами девочки оказалось пространство театральной сцены: голубые трепещущие задники, дирижер в черном фраке и, конечно, они белые лебеди, выплывающие из-за горизонта кулис! Движение руки, воплотившее полет!
Она заболела балетом! Можно посмеяться, можно не услышать, но отец во всегдашнем стремлении приносить радость однажды развернул перед ней блестящее чудо маленькой белой пачки и розовых пуантов. Их можно надеть, завязать крест-накрест и, держась за круглый обеденный стол, ощущая под пальцами бархатистую поверхность темно-вишневой, почти театральной скатерти, встать на носки.
Она чувствовала танцевальные ритмы, сочиняла собственные движения, хорошо понимала чужой танец. Наверное, сейчас ей нашли бы танцевальную студию по силам. Но тогда оставались лишь мечты да тонкие бретели пачки на худеньких плечах. В первой заграничной поездке, в большом ресторанном зале ее пригласит на танец мужчина, и она подчинится влекущим музыкальным тактам, а окружающие будут удивлены и восхищены их танцем! Танцем, который, свернувшись клубком, спал в ней двадцать пять лет!
А еще было удивительное лето, когда она выходила на сцену, исполняя детские роли в оперных и балетных спектаклях. На всю жизнь запомнилась теплая заячья шубка (это при тридцатиградусной жаре!) и необыкновенный вкус лимонада в антракте! А затем опять: кулисы сцена кулисы настоящая работа восьмилетней девочки на гастролях. С каким удовольствием она выбирала подарки для родных на первые в своей жизни заработанные деньги.
Она запомнила слова всех оперных арий спектакля «Терем-теремок», но перевирала мелодию, когда пыталась воспроизвести ее для слушателей.