Что Рэй? наконец, прервал молчание Эспада. Ты не грешила, хуже: ты и не намеревалась, и не покупала заранее отпущение грехов.
Дон Эппе столкнул девку с колена и разогнулся, не опираясь рукой о перила и гибко разворачиваясь на одной ноге, пока вторая продолжала перегораживать дорогу. Теперь он смотрел на Зоэ в упор и стоял к ней лицом, совсем близко, и обличал грехи с пафосом, смутно похожим на тот, что свойственен проповедям пьяного Кортэ.
Ты намерена покаяться в том, о чем даже не наслышана! Будешь лгать в каждом слове, значит, ты из нас двоих и есть еретичка. Эспада качнулся ближе и шепнул в самое ухо, вынудив Зоэ вздрогнуть и отшатнуться. Соблазнительная еретичка. Дурни-нэрриха не люди, если не сбежишь от них, так и не узнаешь, в чем следует каяться. Грех-то сладок, тебе хоть что-то объясняют такие слова?
Пропусти. Это приказ королевы.
Н-ну пропущу, если она сама попросит за вас, ага-а, лениво растянул слова Эспада, не думая отодвигаться. Потанцуй со мной. И тогда уж иди честно каяться, повод-то будет.
Рэй, ты пьян.
Трезвее обычного, Эспада поднял руку и глянул на пальцы, как всегда не дрожащие. Ладонь мягко шевельнулась и легла на плечо Зоэ. Ты явилась сюда и помешала мне обзавестись избранным с утра поводом к покаянию. Тебе не стыдно?
Зоэ сердито дернула плечом, пробуя сбить руку Эспады. Затем шагнула вперед, на самую нижнюю ступеньку, ладонью упираясь в грудь дона Эппе, упрямо норовя оттеснить его.
Любимый пес короля а иначе Эспаду мало кто звал для Зоэ не был ни врагом, ни чужаком. Весьма часто он вечерами провожал Зоэ до облюбованного Кортэ жилища или наоборот, помогал сыну тумана попасть в хорошо охраняемый парк дворца, никого не искалечив по пути. Дон Эппе высоко ценил возможность брать уроки фехтования у нэрриха, а кроме того сам так однажды сказал и явно не солгал воевал он исключительно с мужчинами, желательно вооруженными и многочисленными, но уж никак не с детьми и беззащитными женщинами. Иначе, вероятно, к нему пристало бы прозвище, намекающее на менее честное оружие.
Рэй, я просто шла короткой дорогой в часовню, буркнула Зоэ, глядя в небритый подбородок и норовя высвободить руку, перехваченную Эспадой и помимо воли удерживаемую на его рубахе, как раз над ровно и медленно бьющимся сердцем. Прекрати. Не скандаль там, где не следует. Сама Изабелла в гневе.
Королева слишком умна для гнева. Ты её любимая куколка, и она это помнит, даже в огорчении Н-ну, вернемся к главному. Ты слышала нас еще из галереи, не думая отпускать руку, прищурился Эспада, толкнул пальцем подбородок Зоэ, вынуждая её смотреть в глаза. Ты опознала мой голос и решила: дорога тут короткая и не скучная. Ты идешь каяться, самоуверенно не видя за собой вины? Так я забочусь о твоей душе и даю повод к покаянию, еретичка. Нэрриха не скажут, из-за их упертости и иные промолчат, а ты что? Тихо зачахнешь, вот что. Ты выросла, почти пятнадцать, а все в девочку играешь. Площадь смотрит на пляску, и каждый мужик, даже подслеповатый старик что? Бегом бежит каяться. Ты мрак и ересь, ты вынуждаешь их сопеть и чесать брюхо. И не ведаешь, что вытворяешь! Эспада дернулся, совершенно трезвым взглядом пришпилил секретаря к ступеньке. Не дыши, тварюшка. Донесешь королеве? Н-ну вряд ли, я достану тебя еще на лестнице и выпотрошу одним движением, без танцев, вот уж обещаю. Сидеть, чернильница!
Секретарь пискнул и обреченно упал на ступеньку, словно его уже проткнули. Девка закончила шнуровать кофту, поправила шаль и пристроилась рядом с «чернильницей», на одну ступеньку ниже. Эспада кивнул ей. Рыжая добыла из кармана кастаньеты, шмыгнула носом и принялась прощелкивать несложный ритм без особого рвения, но вполне точно.
Грех так устроен, снова шепнул в ухо упрямый королевский пес, вынуждая Зоэ краснеть. Коготок увяз, вся птичка в суп ты сама спустилась сюда, я польщен. Чертовски приятно сознавать, что именно я и именно сегодня буду выковыривать из ссохшейся шкуры куколки взрослую бабочку. Ты ведь никогда не танцевала с мужчиной? Зоэ, я прав и я пьян, вечером куплю еще девок и ворох прощений грехов, впрок. Так мы танцуем?
Рэй, ты свински наглый пес.
Я голодный пес, оттого и наглый. Хочешь, провожу и буду каяться за нас двоих? В часовне теперь тихо и уединенно
Вот еще! Пропусти.
Танец мой, решено.
Ты что, стерег тут?
И давно, шепнул королевский пес в ухо, почти касаясь губами кожи. Решайся. Это не больно, и папочке Альбе можешь не признаваться, он все равно не поймет, нелюдь. К тому же я не лезу тебе под юбку. Руку не убирай. Нельзя танцевать, отделяясь. Танец это очень тесная близость.
Рэй!
Что?
Зоэ еще раз попробовала высвободить руку и обреченно вздохнула. Вскинула голову и сама, более не пряча взгляд, посмотрела в темные глаза Эспады, мелкие и хищные. Наполненные такой ересью, что голова кругом и дрожь по спине от одних лишь домыслов Дон Эппе отпустил запястье, отмеченное пятнами следов его жестких требовательных пальцев. Сам чуть оттолкнул Зоэ и принялся вытягивать низ рубахи из-под широкого пояса. Зоэ отметила мельком: свежий шов на подоле, опять дрался и штопал Сам. И кожу, и ткань. Слуг у Эспады нет: то ли деньги спускает слишком быстро, то ли страх нагоняет и того скорее.
Прекратите, пискнул секретарь и затих, когда рыжая облокотилась спиной на его колено.
Рэй, а ты хорошо знал Ноттэ? отчего-то спросила Зоэ, наблюдая, как рубаха летит в угол. Говорят, ты заказал себе эсток на юге. У Ноттэ ведь был именно эсток.
Не эсток, а саблю, и не на юге, а здесь, и не заказал, а взял даром у Абу. Н-ну приступим! Могла бы хоть охнуть, упрекнул Эспада, укладывая на ступеньки оружие. Или попробовала б сбежать вон туда, вверх по лестнице. Зоэ, ты уже танцевала с кем-то?
Ты пес, а не змея. Кортэ твой намордник, да и Альба тоже, мстительно сообщила Зоэ, рассматривая смуглую кожу голого по пояс дона Эппе, прослеживая взглядом два крупных светлых шрама, на груди и на боку. Ты что, надумал учить меня танцу? Всерьез?
Я бы и прочему научил, пообещал Эспада, глядя в упор и снова силой укладывая узкую ладонь себе на грудь. Ближе. Ты для кого дышишь, мы ж танцуем, а мне даже не тепло. И тебе еще не в чем каяться. Ближе. Пока что ты хуже шлюхи: ни души, ни опыта. Еще раз отведешь глаза и дернешься назад, вспорю платье от горла до подола, вот здесь, чтобы стыд помог тебе наступать, пряча прореху, а не отодвигаться, давая всем её рассмотреть.
Зоэ глядела в темные глаза и едва решалась дышать старым перегаром, чесноком, дорогой восточной отдушкой на масле, кислым молодым вином, потом, подгнившей рыбьей чешуей, речной водой и еще невесть чем, что в смеси и есть нынешний чуть пьяный Эспада. Сердце отчаянно колотилось в ребра, норовя выломать брешь и сбежать, ему было страшно от неведомого и внезапного. Зоэ, не слушая трусливое сердце, сделала один крошечный шаг вперед, уперлась подбородком в смуглую кожу возле ключиц королевского пса. Эспада не воевал с детьми, но он воистину был пес, и это Зоэ помнила накрепко. Псы не рвут только тех, кто их не боится, однако же довольно на волос дрогнуть, на миг выказать смятение
Я расскажу тебе главное, одобрительно усмехнулся Эспада, отступил на полшага и медленно, очень медленно начал вести вверх трепещущие, легкие руки, неизменно остающиеся в полуладони от боков Зоэ. Крепкие пальцы плели узор танца, не касаясь кожи, но тепло Зоэ ощущала. Тепло и дыхание, вместе они рождали мучительную и сладкую нутряную дрожь. Эспада снова зашептал: Пес не то слово. Увы для нас, мы все быки на площади. Увы для вас, почти все девки тряпки. Красные тряпки Мы бросаемся, не замечая подвоха и рвем тряпки, и топчем, и нет нам радости, одна злоба да жажда. Пустота за тряпкой, а мы-то ждем иного.
Я расскажу тебе главное, одобрительно усмехнулся Эспада, отступил на полшага и медленно, очень медленно начал вести вверх трепещущие, легкие руки, неизменно остающиеся в полуладони от боков Зоэ. Крепкие пальцы плели узор танца, не касаясь кожи, но тепло Зоэ ощущала. Тепло и дыхание, вместе они рождали мучительную и сладкую нутряную дрожь. Эспада снова зашептал: Пес не то слово. Увы для нас, мы все быки на площади. Увы для вас, почти все девки тряпки. Красные тряпки Мы бросаемся, не замечая подвоха и рвем тряпки, и топчем, и нет нам радости, одна злоба да жажда. Пустота за тряпкой, а мы-то ждем иного.
Жар крупных ладоней, не касающихся даже ткани платья, вопреки всему ощущался кожей с каждым мигом полнее и плотнее, и оттого голова кружилась, глаза норовила закрыться, пряча неведомое во тьме Зоэ закусила губу, стараясь не дышать, запретив себе слабость. Затем тряхнула головой, решительно и глубоко вздохнула, качнулась вперед и оживила пальцы рук, окончательно принимая вызов и впуская танец в крошечный тесный мир, половину которого занимал Эспада.
Явь нелепо вывернулась, замкнулась как-то иначе, отделила танец от всего постороннего, вышвырнула его из привычного бытия в иной, неведомый круг.
В ушах зазвенела невесть откуда рухнувшая тишина, разбитая на дольки ударами кастаньет. Маленький закут у лестницы перестал существовать, рассыпался обрывками ткани мира. Всюду томилась пустота, пронизанная глухим ночным безветрием. Таким чуждым и давящим, что Эспада уже не вызывал опасения, он теперь стал единственной преградой мертвенной пустоте. Только в его дыхании еще и жил настоящий ветер
Южный, одними губами шепнула Зоэ, уже без трепета делая новый шаг, чтобы плотнее прильнуть к живому, утвердиться в опасной пустоте. Будь ты нэрриха, звался бы, пожалуй, Сефе. Зефирий
Собственные руки взметнулись крыльями, готовыми смять пустоту и нарушить тягучий рисунок приготовления к танцу, где первые шаги лишь создают настрой. Зоэ закинула руки дальше за спину, прогибаясь и поворачиваясь, чтобы сперва лечь на сгиб локтя Эспады, а затем спиной прильнуть к теплу его груди как к стене, ограждающей от чуждости.
Сознание вспорхнуло роем птах, ни одна мысль не давалась в руки, обтекая их и пребывая в постоянном, настороженном движении.
Увы для быков, шепнул в ухо Эспада, но голос его прозвучал глухо, будто издали: иногда мы нарываемся на вас, держащих красную тряпку, вооруженных, играющих с нами. Вы доводите нас до исступления и рвете нам сердце. Затем уходите под крики восхищенной толпы, ведь вам вся жизнь танец, а быки-то умирают.