А, это ты, Вовочка! Заходи, гостем будешь!
Постой, Алик Владимир Семенович отступил на шаг и замер, прислушиваясь. Мне надо тебе сказать что-то очень важное.
В комнате поговорим.
Да нет, лучше здесь
И, понизив голос, он принялся подробно пересказывать свою беседу с опасными незнакомцами.
Он увлекся рассказом, старался покрасочнее описать внешность этих малоприятных личностей, и тревога, которая не отпускала его в течение всего дня, полностью исчезла. Тем более что Алик ничуть не встревожился и слушал его с веселым интересом. Могло показаться, что он радостно приплясывает и прихлопывает в ладоши.
С улыбкой закончив рассказ, Владимир Семенович серьезно добавил:
Будь поосторожней!
На что Алик воскликнул:
Да пусть они идут в жопу со всеми своими прослушками!
И дальше разразился страстной речью о том, что он свободный человек, думает, как хочет, и вовсе не обязан никому отчитываться. А если эти идиоты взяли себе в голову, что могут ему приказывать, то они вдвойне идиоты.
У них сила! вырвалось у Владимира Семеновича, и это восклицание для него самого было неожиданным. Оказывается, в его подсознании мир был разделен на две части на «них» и на всех остальных, в число которых входили и они с Аликом, а также множество других, знакомых и незнакомых людей
Но лучше об этом не думать!
Алик пропустил восклицание друга мимо ушей.
И вообще, Вовочка, проговорил он довольно спокойно, они меня слышат только лишь потому, что я хочу, чтобы они меня слышали. И вдруг громко, на весь подъезд крикнул: Пусть знают! У меня нет секретов!
В голове мелькнуло воспоминание об Алике, и тут же решение было принято это он! Речь шла об одном из действующих лиц задуманного романа, о злодее, который в конце должен совершить убийство. Этот персонаж существовал пока что только лишь теоретически, и ему необходимо был придать какую-то форму, поместить в человеческое тело.
Персонаж был довольно-таки страшноватый, что и понятно убийца!
Почему же все-таки именно Алик? Решение было принято спонтанно. Владимир Семенович и сам был в полном недоумении. При всем старании разумного объяснения этому не находилось.
Пришлось подводить теоретическую базу. Как и всякому пишущему человеку (или считающему себя таковым), ему хорошо была известна истина: образ злодея получается объемным, выпуклым, а не плоским, как лист бумаги, если внутренний мир персонажа мерзавца будет спорить с его внешностью человека милого и душевного.
С внешним обликом у друга школьных лет все обстояло отлично, но вот внутренний мир никак не отвечал сути задуманного персонажа: отпетого уголовника, каким Алик никак не мог оказаться!
Да, глупая затея! Вот, если бы требовалось описать какого-нибудь безумного смельчака, тут бы Алик, безусловно, оказался на своем месте. И придумывать ничего не потребуется. Жизнь сама все придумала. Остается лишь хорошенько все вспомнить, обдумать и вписать в общий пейзаж.
Да, глупая затея! Вот, если бы требовалось описать какого-нибудь безумного смельчака, тут бы Алик, безусловно, оказался на своем месте. И придумывать ничего не потребуется. Жизнь сама все придумала. Остается лишь хорошенько все вспомнить, обдумать и вписать в общий пейзаж.
И все же мысль о связи реального человека, школьного друга Алика с вымышленным персонажем, убийцей, не оставляла в покое Владимира Семеновича, наводила его на размышления. Ведь ему еще неизвестно, что заставило злодея пойти на преступление. Было ли убийство случайным, так сказать, веянием времени, или же существовала какая-то глубинная причина?
Это обязательно нужно продумать до самого конца, прояснить все малейшие детали. Наверняка именно в темных неизведанных закоулках и хранится тайна замысла. Но Владимир Семенович не стал углубляться. Время не пришло.
Так брать Алика в прототипы или не брать? Вопрос, как говорится, остается открытым
Яркие и интересные картины, вызванные в памяти непредсказуемыми, неожиданными погружениями в прошлое, достойны были стать частями какого-то нового романа, но никак не годились для его теперешнего, последнего, замысла. Владимир Семенович терялся, можно даже сказать, впадал в панику и в очередной раз отказывался от замысла, который в тот момент обдумывал.
Однако сейчас совсем другое дело. Уже слишком много придумано, чтобы отступать. И еще больше предстоит придумать
Душу переполняло желание сочинять, быть писателем не прикладным, а, так сказать, Писателем с большой буквы, выразителем чаяний и глубинных мыслей людей. Все равно, что быть академиком не какого-то конкретного направления научной отрасли, а вообще Академиком с большой буквы.
А жизнь продолжала подбрасывать картинки, которые сами по себе являлись эпизодами, элементами головоломки, кусочками какого-то уже существующего в природе романа. Вот, например, клочок разговора молодой и красивой толстухи со своим сынишкой школьником, подслушанного на улице родного города. Как будто бы специально в этот момент выглянуло из-за чёрных туч осеннее солнышко, и сумрачный дождливый день превратился в яркий и радостный. И мокрая трава на газоне снова стала по-летнему сочной.
О чем речь неизвестно.
Мама спрашивает:
Что же там происходило?
Мальчик молчит, потупившись. Мать наседает:
Ну?
Мальчик тихонько произносит:
Я не успел
Да?
Мама словно бы ожидала именно этих слов от сына, потому что ответ у нее готов. Она говорит торопливо, как бы боясь, что ее опередят:
Кто не успел тот сверчок.
Постоянно накапливающиеся все новые и новые жизненные наблюдения, вопреки ожиданиям, не только не встраивались в замысел, а, наоборот, активно мешали, подтачивали придуманную, было, конструкцию и даже порой обрушивали ее.
Немедленно принималось твердое решение навсегда забыть о романе, выбросить из головы. И после этого твердого и на сей раз окончательного решения, несостоявшийся сочинитель испытывал радость и необычайную легкость. Файл с художественным текстом в компьютерную эпоху закрывался и открывался предыдущий, начатый и брошенный, с произведением более покладистым, очередной статьей, посвященной жизни и деятельности кого-то из гениев науки прошлого.
И оба состояния души были ему одинаково дороги.
Анализируя изменения, которые в связи с этим происходили в его мировосприятии, Владимир Семенович определял их формулой: «Созерцатель превратился в потребителя». То есть, когда он был поглощен художественным творчеством, он был созерцателем окружающей действительности, полной образов, звуков, настроений. Можно сказать, это была жизнь во сне. Но вот пелена с глаз спадала, и он оказывался в реальной действительности, где нужно было отворачиваться от порывов ветра, засыпающих глаза уличной пылью, или подставлять лицо под жаркие лучи весеннего солнца, или выписывать из энциклопедий даты научных открытий. Иначе говоря, становиться потребителем.
Хорошо быть потребителем! Теперь уже ничто не мешало наслаждаться жизнью. В душе воцарялось приятное спокойствие, и хотелось, чтобы так продолжалось всегда. Но вот стихия творчества снова захватывала, и случалось это внезапно и по непонятной причине.
Вот пример.
В прекрасном состоянии духа он возвращался домой с рынка, куда его послала жена за морковкой для супа, которую сама же забыла купить полчаса назад. День был великолепный. Это сказано безо всякой издевки, хотя вполне можно так подумать: ветрено, по небу, задевая московские крыши, несутся серые, набухшие дождем тучи, осенний холод достает до самого тела, легко проникая сквозь щели во все еще летней одежде. Чего уж тут великолепного?
Но Владимир Семенович находился в счастливом состоянии потребителя, когда чувствуешь во всей полноте вкус к жизни к аппетитным запахам еды, струям дождя, текущим по разгоряченному прогулкой лбу, веселым перепалкам на научных сборищах, да мало ли еще к чему!
Народу почти никого не было на улице на сыром ветру особенно не погуляешь. А те немногие, что попадались навстречу, видно было, хотели поскорее добраться до дому. Неожиданно его вниманием завладела пожилая женщина, которая медленно продвигалась в сторону рынка через запущенный двор между некогда помпезными сталинскими домами. В глубоком возрасте, в опрятной одежде. Впрочем, нет оснований обращать внимание на характер ее одежды. Не это главное. Легкий платок легко покрывал ее седую голову. Бледное сквозь почти исчезнувший летний загар лицо. И глаза. Их взгляд поражал в самое сердце. Большие, серые, они словно бы наблюдают из прошлого.
И вдруг пронзила мысль:
«А ведь через эти глаза само прошлое словно бы выглядывает и всматривается в наше настоящее»
Незнакомка представляла собой удивительное соединение прошлого и настоящего. То есть она в настоящий момент пребывала здесь, с ней можно было поздороваться и заговорить и, одновременно она жила там, в безвозвратном прошлом. Причем сама она, возможно, и не осознавала этого
Как же такое ощущение объяснить словами?
Мгновение, и вот уже он превратился из потребителя в созерцателя. Немедленно записать! Определение увиденного и почувствованного уже сформировалось в голове: «глаза из прошлого», даже точнее «глаза прошлого»
Дом рядом, в нескольких минутах ходьбы. Четкая формула «глаза из прошлого» или «глаза прошлого» словно бы проникла в голову, точно в пустой шар, и бьется внутри этого шара в такт ускорившихся шагов, почти бега.
О судьбе счастливой находки «глаз из прошлого» или «глаз прошлого» можно не беспокоиться. Через несколько минут они будут нанесены на бумагу, увековечены. Точнее, введены в компьютер. А сейчас следует подумать о самой женщине, об ее облике, погадать о ее судьбе, попробовать понять, почему с ней не вяжется слово старуха.
Мыли о встреченной женщине, через которую вдруг взглянуло на него Прошлое, были живыми, теплокровными. И образ ее был живой и теплокровный. И появилась она словно бы специально для того, чтобы вдохнуть жизнь в мир оставленного им романа, мгновение назад еще казавшийся каким-то надуманным, серым и плоским.
Голова наполнялась картинами будущей книги, знакомыми и незнакомыми персонажами, звучала музыка, облака летели. Отказ от такого ясного, такого убедительного замысла теперь уже представлялся странным, даже противоестественным. Книжка-то, хоть и не написана, а уже существует где-то рядом, только лишь оглянись и увидишь!