Отчеканив колкие слова Вельможа развернулся и поспешил прежней тенью в свою карету. Ему устилал путь дождь, скрывающий слёзы разочарованной Истины, и толпа разбежалась в поисках укрытия. Но даже в низких дождевых тучах продолжали бесноваться стервятники, и в порыве отчаяния она бросилась на самый край башни, крикнув во след:
Куда вы?
Не оборачиваясь, человек в серой маске высоко поднял голову и сказал Истине:
Всё пустое, я больше тебе верю!
Она в ужасе застыла от таких слов, потом охватила себя руками, словно раненая в сердце, и скорчилась от разрывающей на миллионы осколков боли. Через мгновение и небо раскололось от мощного удара грома с молнией, который оставил от страшных стай только перья и обрывки облаков в лазурных небесах. Истина с радостной улыбкой на устах распахнула крылатые руки и легко поднялась в чистую высь, где вскоре бесследно исчезла.
Она в ужасе застыла от таких слов, потом охватила себя руками, словно раненая в сердце, и скорчилась от разрывающей на миллионы осколков боли. Через мгновение и небо раскололось от мощного удара грома с молнией, который оставил от страшных стай только перья и обрывки облаков в лазурных небесах. Истина с радостной улыбкой на устах распахнула крылатые руки и легко поднялась в чистую высь, где вскоре бесследно исчезла.
Но рваные облака быстро затянулись вновь, сковав небо Гольдрании прежним маревом. Королевский караван ещё долго пробирался во влажных сумерках к столице, тщетно отбиваясь от увязавшихся собачьих и крысиных хвостов. На следующий день всюду объявили, что минувшим вечером доблестные офицеры спасали полоумную девицу, которая пыталась сброситься с башни и поджечь себя в знак протеста против ущемления прав животных и вмешательства центра в систему местного самоуправления. Через неделю в эту ложь поверили все.
Посвящение моему галактическому другу
Я знаю
Я знаю всё, теперь я знаю,
Я приумножила печаль.
И буду дальше плыть по краю,
Рисуя в мыслях свой причал.
Я знаю, свет тебе не нужен,
Ведь ты скрываешься во тьме,
Где твои куклы дышат стужей
И на виски ложится снег.
Богатый златом сердцем нищий.
Ты серая персона-вип.
И Атлантиду ты не ищешь,
Есть у тебя свой Казантип.
Я знаю, что в беде оставишь,
Уж как на помощь не зови.
И только чрез удары клавиш
Повергнешь подлых визави.
Ведь меж добром и злом так тонко
Бывает в царстве вип-теней,
И до сих пор не знаешь толком
На чьей из двух ты стороне.
Ещё я знаю, точно знаю,
Что нет нигде таких, как мы,
Что я люблю и вспоминаю
И разрешаю, чтоб забыл.
Дуэль
Вновь над нами боя зной,
Право выстрела за мной.
Кольты зарядим словами-
Станем лучшими врагами.
Лучший враг не промахнётся,
На свист пули отзовётся.
Его верные наганы
Солью жгут старые раны.
Но она мне так нужна,
Даже смерть порой нежна.
Её острое дыхание
Изведёт твоё сознание
Снова споров грянет шторм,
Страсть и злоба два в одном,
Слёзы ли в глазах стоят?
Ведь в тебе есть только яд!
Вдруг взаимная искра
Завершается игра,
Угасает весь накал
Отражений двух зеркал.
Brake! ничья разводит нас,
И любовь и смерть тут пас,
А в тебе сомнений мрак,
Ты живой, но лучший враг.
Люди-корабли
А люди похожи на корабли, рассуждала вслух выдумщица, сидя на пирсе, Ходят по морю согласно заданному курсу или сбиваются с него из-за плохих условий, сталкиваются в бескрайних морях или навеки расходятся каждый по своим направлениям. Кому-то в паруса всегда дует попутный легкий ветер, а кто-то вынужден, выбиваясь из сил, грести всеми имеющимися веслами к золотым берегам.
Кто-то из нас находит свою драгоценную Атлантиду под толщей мутной воды, а кто-то намертво садится на мель своих погибших миров. Нас штормит от возмущения окружающей среды и накрывает цунами влюбленности, которая если не утащит на дно, то также неожиданно отхлынет, оставив после себя только сбитые мачты.
Одни подобны громоздким эсминцам и авианосцам, но силами этих невзрачных громил даются победы. А другие, как красивые пароходы и хвастливые яхты через этих меркантильных особ проходят толпы разного народа, после которых остается лишь износ и горы мусора. Кто-то добывает, кто-то ловит, а кто-то перевозит, и на всех этих трудяг обязательно найдутся пиратские суда флибустьеров, объединенные волчьей жадностью и злобой, которые отнимут чужое добро, взяв на абордаж.
Некоторые тайно вторгаются в чужие территориальные воды, как супер оснащенные подводные лодки во имя преступных действий. Другие не замечают, что уже не шпионы и не разведчики, а красуются на всеобщем обозрении центральной площади, как отслужившая свое субмарина-музей. Кого-то даже не существовало вовсе, как легендарного Летучего Голландца, но многие в них верят или более того, пытаются их найти. Но кто-то и до уровня катамарана не дорастает за всю свою жизнь, так и оставаясь чьим-либо якорем или крысами, бегущими из трюмов с чужим кормом во время бедствия.
Одни корабли объединяются общими интересами в целые флотилии, а другие дрейфуют по одиночке, но от этого не теряют своей значимости. Некоторые из них терпят крушение, разбившись об острые пики льда, и идут на дно вместе со своими внутренними сокровищами, которые станут ценными для окружающих только после кораблекрушения. А кто-то счастливый еще откроет новые земли и покорит свои неизведанные полюса.
Семь футов под килем! крикнул ей издали капитан своего «Летучего Голландца» и, махнув рукой, растворился в пенистых волнах.
Графоман
Вновь мастер бестолковых строк
С благоговением взял листок.
И на беду того листа,
Чья так прелестна чистота,
Покрыл узором пресных слов,
Бессменен был его улов
Среди ловцов гребней ундин,
Поэзии морских глубин,
Строителей песочных замков,
И реставраторов останков
Себя он гордо называл,
«Достойнейшим земных похвал».
И он писал, писал, писал
Свой век бумажный коротал.
Он написал «Миров войну»,
И «За Детей Отцов вину»,
Свои «Центурии» и «Пир»,
И «Код Ди Каприо» открыл.
Но измождённый графоман,
Попав в свой творческий капкан,
Запальчивым пером поник,
И слёг под гнётом бренных книг.
Так плагиаторский кураж
Не оправдал итоги краж.
Лишь настоящему творцу,
Писать чужое не к лицу,
И подлинная лишь строка
Дарует славные века.
Мата Хари
Симбиоз или мезальянс
Школьной формы и женских глаз,
Хитрых, словно у сотен лис?
«Она лучшая из актрис
Крепостного театра мод»
Повторял себе кукловод,
Сохраняя при этом вид,
Словно тихий швейцарский МИД.
«Её можно и в грязь, и в знать.
Сможет всё про всех разузнать,
Сможет всех зверей соблазнить,
Не забыв Ариадны нить.»
Но обману ты верь, не верь
Всех насквозь видит главный зверь
И возложит на свой алтарь
Её сердца бурый янтарь
Под кенийских тантамов бой,
Под неистовый волчий вой,
Песнопений шаманских звук
И дурман сладострастных мук.
Станет искренним лишь на миг
Маты Хари последний крик.
Только всё поглотит острог,
Того, имя чьё «Педагог».
Свободный художник
В некотором царстве, в некотором государстве король прогуливался по своим бескрайним владениям в сопровождении верной свиты, имя которой было легион. Моменты появления этих небожителей среди простых смертных были настолько редкими и окутанными атмосферой таинственности, что считались в народе чем-то вроде чуда, а последствия таких нисхождения приравнивались по своей мощи с катаклизмами. Со стороны это действительно выглядело, словно прохождение лучезарной кометы в кромешной тьме, а всё вот почему.