Когда Аня переехала к Лёше, цветы стали постепенно заполнять и его квартиру, что поначалу грозило испортить их отношения; в итоге Лёша сдался и стал смотреть на ситуацию философски, по формуле: если не можешь ничего изменить, смирись и получи максимум удовольствия. Насчёт удовольствия он не был уверен, но смириться удалось.
Когда Лёша выключал свет и залезал под тёплое одеяло, где его уже ждала Аня, комната преображалась и начинала жить своей новой, ночной жизнью. Дальний угол высвечивался слабыми отблесками, которые, задержавшись на мгновение, исчезали, и тогда на смену им приходили причудливые тени, быстро скользившие по этажеркам, по стеллажам, по голому участку стены между столом и подоконником, по брошенным на спинки стульев вещам. Лёша любил этот ночной театр теней; ему нравилось лежать в постели с любимой девушкой, благодарно сжимавшей его сильную руку, и следить за игрой ночных фантомов, всякий раз новых и непредсказуемых.
В эту ночь их постель казалась особенно удобной, Анина кожа особенно нежной, а руки Лёши особенно уверенными и умелыми, и поэтому они лежали, тихонько и едва заметно поглаживая друг друга и думая каждый о своём.
Лёш, прошептала наконец Аня, а чего ты не попробуешь писать своё?
Лёшина рука замерла, и он медленно перевернулся на спину.
Уже напробовался. Знаешь, когда не на что купить жратвы, желание пробовать куда-то исчезает.
Аня, теперь уже почти по инерции, продолжала поглаживать его плечо.
Но ведь у тебя талант. Посмотри, как ты повторил Ренуара. Не отличить!
Лёша мягко накрыл её руку и остановил поглаживания.
Это тебе не отличить. А профи сразу всё видно.
Аня тоже перевернулась на спину.
Ну и что? Всё равно здорово.
Лёша подложил обе руки под голову.
Нет, это мы уже проходили. Знаешь, милая, только в книжках талантливый художник не видит ничего, кроме своего мольберта. А мне хочется жить нормальной жизнью.
А мы какой живём?
Вот мы такой и живём. Ни в чём себе не отказываем, можем поехать куда захотим.
Лёша рывком повернулся к Ане и подпёр голову рукой.
Лёша рывком повернулся к Ане и подпёр голову рукой.
Хочешь, поедем на остров Нуармутье? Там ещё тепло.
Аня быстренько повернулась к нему и подтянула колени.
Ой, хочу! А где это?
Это у побережья Вандеи есть такая провинция во Франции. Кстати, там когда-то жила Цветаева.
На этом острове?
Нет, в этой провинции. Бродила по пляжу и писала стихи.
Здорово! Будем бродить по пляжу и целоваться.
Лёша улыбнулся и медленно притянул Аню к себе.
Давай потренируемся.
Аня закрыла глаза, и даже скользнувшая по лицу очередная тень не омрачила её ответной улыбки.
Глава 2
Планирование отдыха занятие благостное, поэтому половина следующего дня прошла в приятных заботах. С утра Лёша отправился в турбюро, где работала его одноклассница, и Светочка с удовольствием проинструктировала его по всем вопросам, связанным с посещением Земель Луары так назывался регион, в который входил и департамент Вандея. Выяснилось, что лучше всего лететь до Нанта, а там уже взять машину и остаток пути проделать на колёсах. Лёша почти уже видел, как они добираются до острова, берут напрокат два велосипеда именно так рекомендовалось познакомиться с этим райским уголком и начинают его неспешно изучать, останавливаясь у солёных бассейнов, появившихся здесь ещё в первом тысячелетии, загорая на старинном «Пляже дам», отдыхая в тени пиний Кроме того, была у Лёши ещё одна, потаённая мечта: найти то место, где когда-то стоял мольберт Ренуара.
Оплатив бронь и запасшись целой кипой буклетов, проспектов и карт, Лёша вернулся к себе на Грибоедова. Дверь он смог открыть не сразу пришлось с усилием протолкнуть в прихожую что-то тяжёлое. Протиснувшись в образовавшуюся щель, он увидел на полу огромный деревянный ящик, доверху заполненный разнокалиберными горшочками. Из каждого горшочка выглядывали небольшие ростки; некоторые поникли, а были и такие, которые выглядели совсем чахлыми.
Благодушное настроение сменилось нарастающим раздражением. Было нетрудно вычислить, что Аня сначала затащила ящик, а затем снова убежала по своим делам. То, что Лёша не смог открыть дверь, объяснялось просто: его возлюбленная была вдвое тоньше хозяина квартиры и могла, словно домашняя мышь, просочиться в небольшую щель. Но больше всего Лёшу злило то, что ему навязывают кучу полудохлых, непонятных, ненужных ему растений. С известными оговорками он соглашался время от времени освобождать жилплощадь для очередного редкого экспоната, но превращать свою квартиру в свалку это уже слишком.
Лёша уже был готов достать большой мешок для мусора и сгрузить в него всё это хозяйство, но тут дверной замок снова щёлкнул, и прихожая наполнилась радостным щебетом его подруги:
Лёшик, ты уже дома! Ну что, заказал? Когда едем?
Насупившись и не отвечая, Лёша прошёл в комнату, плюхнулся на диван-кровать и уставился в туристский проспект.
Лёш, ты что, обиделся? Из-за стрептокарпусов?
Гибрид бактерии и пресноводной рыбы тут же нарушил планы Лёши, и вместо того чтобы надуться, он расплылся в улыбке:
Из-за кого?
Аня поняла, что опасность миновала, и тоже примостилась на диване.
Лёшик, ты ничего не понимаешь! Это же удивительное растение: на одном небольшом кусте вырастает до ста цветков!
Лёша вздрогнул.
И что, всё это будет расти и куститься у нас дома? Анют, ну посмотри ведь уже ступить негде!
Аня весело рассмеялась.
Ну, что ты! Я приведу их в себя, а потом куда-нибудь пристрою.
Лёша повернул голову, и его взгляд упал на свежую копию Ренуара.
Кстати, есть у меня один знакомый отшельник. Можно ему предложить.
Аня широко раскрыла глаза.
Отшельник? Настоящий? Какой-нибудь монах?
Лёша встал с дивана, подошёл к столу и начал протирать отмокшие кисти.
Что-то вроде того. Правда, обитает не в монастыре, а на чердаке.
Как романтично! Хочу твоего монаха.
Лёша криво усмехнулся и воткнул протёртую кисть в стакан.
Хочешь получишь. Навестить сирого и убогого дело благое.
Отшельник Мафусаил обитал у Пяти углов, поэтому решено было отправиться к нему пешком и провести рекогносцировку на местности выяснить, согласится ли он приютить бездомные растения, есть ли у него для этого хотя бы минимальные условия, да и вообще узнать, жив ли. Если уж перечислять, то начать, наверное, нужно было с последнего: Лёша не виделся с Мафусаилом уже года два и последний раз застал затворника далеко не в лучшем виде.
Захватив бутылку красного вина, сыра и пару батонов «Французского», они уже через полчаса были на Разъезжей, где в одном из домов в глубине двора, на шестом, чердачном этаже обитал Мафусаил.
Осторожно ступая по грязным неубранным листьям, Аня вошла в колодец двора и резко остановилась. То, что она увидела, показалось вначале какой-то декорацией к фильму о послевоенной разрухе: всё здание было изрезано диагональными трещинами; обвалившаяся штукатурка обнажала бурые кирпичи. Сбоку торчал огрызок водосточной трубы, а под самой крышей громыхал на ветру кусок оторванной кровли.
Я и не знала, что такое ещё есть.
Лёша только хмыкнул.
Есть ещё и не такое.
Дверь в подъезд была открыта и мерно поскрипывала. Внутри пахло куревом, сыростью и бездомными кошками.
Хуже, чем в нашем виварии, прошептала Аня, и они начали забираться на последний этаж.
Смотри под ноги, здесь всё прогнило ещё при царе Горохе, предупредил Лёша, и Аня крепко ухватилась за его руку.
Последний этаж оказался предпоследним: дальше, резко сужаясь, вела деревянная лестница, которая заканчивалась небольшой тёмной площадкой с единственной дверью непонятного цвета. Звонка не было, поэтому пришлось стучать.
«А вот и монтёр», послышалось из-за двери, которая после непродолжительной заминки открылась, и на площадку вышел долговязый человек в драном свитере и с заплывшей свечой в руке. Уставившись на гостей, он, казалось, пытался понять, кто это такие.
А я-то думал, это монтёр. Не случилось.
Долговязый повернулся и снова исчез. «Проходите, раз уж явились», раздалось из-за приоткрытой двери. Лёша и Аня переглянулись и вошли.
Чуть не споткнувшись о высокий порог, они оказались в тускло освещённом помещении, похожем то ли на бытовку истопника, то ли на заброшенную кладовку. Большой, грубо сколоченный стол, с обеих сторон которого стояли такие же неказистые скамейки, был завален тюбиками краски, пустыми бутылками и стаканами. Между задней скамьёй и стеной втиснулся низкий топчан, а в самом углу виднелась дровяная печь с тлеющими поленьями. К дальней, самой высокой из трёх стен прислонился стеллаж, уставленный книгами вперемежку со скрученными листами ватмана. По периметру горело несколько разнокалиберных свечей, а с потолка на голом шнуре свисала потухшая лампочка.
Во, перегорела, махнул рукой на лампочку Мафусаил. Я и подумал, что это монтёр идёт.
Лёша усмехнулся:
Да кто ж к тебе придёт, да ещё в такое время?
Вот и я думаю: какой дурак ко мне притащится? Тем более что я и не вызывал никого. Внезапно в его голосе появились вкрадчивые нотки: А может, у вас и лампочка с собой есть?
Нет, лампочки у нас нет.
А чё ж вы тогда заявились? Мафусаил упёр руки в бока и сурово посмотрел на Лёшу.
Впоследствии Аня много раз думала, что, не подай она тут голоса, всё могло бы сложиться иначе. Но что было, то было: Аня набралась духу и робко произнесла:
Это я предложила к вам зайти.
Мафусаил, как циклоп в пещере, повернулся на голос, схватил со стола свечку и поднёс к лицу гостьи. Аня смущённо улыбнулась. На лице же Мафусаила отразилась сложная и непонятная гамма чувств.
Всё, пора завязывать, произнёс он наконец и вернул свечку на место.
С чем? полюбопытствовала Аня.
С беленькой. Вот уже и глюки начались. Принял вас за одну нездешнюю особу.
Завязывать тебе точно пора, вставил Лёша. Но сначала мог бы пригласить гостей к столу.
И впрямь, чего это я? Прошу, так сказать, присаживаться.
Мафусаил приподнял один конец стоящей у стола скамьи, и на пол с грохотом полетел металлический таз и что-то ещё. Широким жестом руки он смахнул со стола пустые бутылки, а рукавом свитера высвободил некоторое полезное пространство.
Аня вопросительно посмотрела на Лёшу, который, не обращая особого внимания на действия хозяина, сел за стол. Аня подсела рядом. Хозяин приземлился на скамью с противоположной стороны стола и бесцеремонно уставился на Аню.