И в самом деле: как только я сел, то увидел эту пачку, посмотрел внимательнее и о чудо! это были талоны с билетами на утренние спектакли «Таганки». И тут на авансцене показался сияющий Ефимович; обратившись к публике, он сказал:
Пусть встанет тот, кто нашел на своем сиденье пачку с талонами!
Я встал, довольный и радостный.
Ефимович показал на меня и добавил:
Этот человек получает подарок от театра билеты на все утренние наши спектакли!
Зал зааплодировал.
Шло время, и с 1986 года я сам стал учиться актерскому мастерству в театре-студии песни. Да и в «администраторской», у Ефимовича, происходило разное и всякое.
Но театр песни это уже не тот театр, где смеялся Фарада, пели старинные романсы и происходили движения, приведшие к трагическим изменениям в театре на Таганке.
Во ВГИКе
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить,
идти на дно
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак старый зритель,
я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Летит время, летит, стремительно, как пуля, только свист у виска фь-и-ить! И не успеешь оглянуться, как уже и десятилетия не бывало.
Летит время, летит, стремительно, как пуля, только свист у виска фь-и-ить! И не успеешь оглянуться, как уже и десятилетия не бывало.
Да что там десятилетия?!
40 (напишу словами: сорок!) лет назад назад, в 1975 году, я поступил во ВГИК Всесоюзный государственныцй институт кинематографии.
Это до сих пор недооценное мное событие.
Наверное, казалось, что еще месяц был резервным (август) и потому, набрав максимальное количество баллов я достойно сдал математику, историю СССР, сочинение и географию, я счел происходящее само собой разумеющимся. Чуть позже, правда, позвонил домой. И дома были довольны. Мы сходили в ресторан, и я поехал на дачу. Встретил тетку. И она с мужем похлопала мне (как на спектакле).
Ах, этот сладостный шум оваций!
В сентябре началась учеба.
Я поступил на экономический факультет, и у нас были экономические дисциплины. Однако в 9 утра демонстрировали фильмы в рамках курса «Советское кино» (во ВГИКе на этажах располагались уютные кинозалы).
Начиная со второго семестра, декан нам выделил «вакантный» день и, начиная со второго курса, мы с однокурсником стали ходить в ресторан «Арагви». Разумеется, там надо было за все платить; и все же «Арагви» оказался вкусным и недорогим рестораном. Во всяком случае, стипендии было достаточно (а я получал повышенную).
Чтобы каждый «вакантный день» ходить в ресторан, мы встречались с приятелем в 2 часа дня. Ресторан уже открывался. В очереди одних разговоров о футболе было полным-полно. Да и сама атмосфера за столиком была исключительно приятной. Даже при завершении посещения, в гардеробе, нас вежливо встречали и подавали пальто.
Конечно, нужно было заплатить копейки.
Но мы старались (было принято).
Кстати, во втором семестре мы ходили на перемене на ВДНХ в кафе «Выставочное», а вечером захаживали на второй этаж в коктейль-бар.
Что же касается самой учебы, то у нас была экономическая учеба, но дисциплины, нужные на студии, мы изучали.
На этажах учились актеры, и мне как неофиту от кино интересно было смотреть на их репетиции.
Во ВГИК заглядывали известные актеры и певцы, и мы встречали их с интересом и почтением.
Нередко в залах нашего института показывали фильмы из Госфильмофонда, которые в кинотеатрах увидеть было нельзя.
Подходило к завершению время учебы, и меня вызвали на распределение. Я спросил по поводу «Мосфильма», но Барышников (пом. начальника управления Госкино СССР) сказал:
Мы предлагаем вам работать на «Центрнаучфильме».
Не могу сказать, что это предложение меня сильно обрадовало. Но по некоторому размышлению я пришел к выводу, что необходимо соглашаться, прибыл в отдел кадров и сказал, что согласен (не было у меня иного выбора).
Да, время студенчества было интересным (чего только стоили каникулы в Болшево)!
Но юность встречала нас своими реалиями; начиналась работа, начинались студийные съемки (мне предложили должность директора фильма), и многое из студенческих времен стало воспоминанием, как чувство и радости и стремления к самовыражению, и, наверное, юность выразила себя.
Потому как учеба во ВГИКЕ (даже на экономическом факультете) была для меня несомненным достижением.
На даче, или Когда деревья были большими
Другая жизнь, а образы все те же:
Шарманщик стар и попугай слезлив.
И бремя счастья обжигает реже.
Чем в те года, когда я был красив.
Меня зовет давнишний полустанок,
Где пыль не горькая и ноты сожжены,
Где средь изысканных напевов итальянок
Лишь недоступен только шепот тишины.
И первый день припоминаю реже,
Когда свистал непрошеный мотив:
«Другая жизнь, а образы все те же
Шарманщик стар и попугай слезлив».
Происходило это во времена оно. Когда многое было туманным и «деревья были большими».
Кто знал, на пороге каких событий стоит моя жизнь?
Кто знал, что там, творится в прошлом?
Кто знал, что сулит нам будущее?
Вопросы, они возникли позже, они и сейчас остаются вопросами.
Но тогда
Тогда было тихое утро, ясное небо над головой и звенящие голоса леса.
Тогда дача казалась мне Берендеевым царством, миром, полным загадок и превращений.
Но тогда
Тогда было тихое утро, ясное небо над головой и звенящие голоса леса.
Тогда дача казалась мне Берендеевым царством, миром, полным загадок и превращений.
Впервые приехал я на дачу
Нет, не припомню, честно говоря. Но до «фазенды» нашей надо было добираться по Казанской дороге, до станции «Быково», а оттуда уже на перекладных до искомого поселка. Вообще-то он был небольшим: лес, пруд, сельмаг, правление, словом, нехитрый набор советского быта-бытия.
Однако разнообразило жизнь то, что собиралась шумная, вострая компания юных ребятишек, которые ездили на велосипедах, играли на «воображаемые» деньги и кушали с приусадебных грядок смородину, яблоки, клубнику и капусту брокколи.
Параллельно с нами существовало кропотливое племя цветоводов и огородников; о какие агро-споры вспыхивали между ними; какие урожаи они снимали со своих грядок и клумб!
Помню, что настоящим праздником были дни, когда любители цветов и огородов приглашали нас в свои «фрукто-бары», снять «пробу».
Дачи и участки требовали постоянного внимания, заботы, ухода, ремонта. Вся нагрузка ложилась на плечи отцов семейств; многие из них едва-едва перешагнули полувековой барьер. И многие из них хлебнули огненного лиха на полях сражений. Они были молоды, тогда, в «те баснословные года», в те «сороковые-роковые», и воспоминания о войне были для них живы и горячи, как, скажем, для нас сейчас живы воспоминания о перестроечном времени, когда мы все питали какие-то надежды.
Так вот, я помню, как 9 мая наши «почтенные дачники» собирались вместе: на их пиджаках бликовали ордена и медали, их разговоры касались фронтовой дружбы, в них мелькали названия военных операций, фамилии маршалов и генералов, странные названия зарубежных городов.
Сейчас, из глубины будущего, бросая взгляд в прошлое, эти разговоры кажутся обыденными, а тогда все казалось странным и услышанным в первый раз, необычным, как было необычно само по себе существование государства Израиль.
Оно, это государство, казалось дальним и необычным, но когда заговорили «громко» голоса из-за бугра, стало понятным, что не так все ординарно, и что игры в доллары и «фрукто-бары» сопряжены с мыслью о далекой стране, которая недостижима и в которой есть, наверное, свои правила и своя общность.
Звучала музыка в саду, крутились пластинки, в палисадниках то и дело раздавался громкий смех; казалось, что война это некий дрейфующий остров, отплывший не так далеко от берега, очертания еще видны, еще видны остовы зданий, еще слышен грохот пушек, но это все микширует время и пространство.
Итак, я вернусь к тому, что лето проходило весело. Конечно, дача не была похожа на современные коттеджи, которые строят теперь; да и места там было не очень много, очень часто родственники и близкие набивались, но к тесноте все привыкли, не сетовали.
Я помню те времена, когда мы прибывали на дачу на всю неделю.
Я помню те времена, когда я уже учился в вузе, затем работал, но дача оставалась по-прежнему прибежищем и уютом.
«Быково» сегодня супер-современный район, он продолжает застраиваться быстрыми темпами, он заполнен супер-современными коттеджами. Хотя остались и прежние домики, есть пруд, и, наверное, новые дети, которым «деревья кажутся большими», играют на реальные деньги. А те, кто помнит давний майский праздник, уже не уезжает надолго на работу в Москву, потому как дача стала их новым домом, и они уже далеко не столь юны.
Шахматная история
Когда я научился играть в шахматы?
Как ни странно, ответа на этот простой, казалось бы, вопрос у меня нет.
Хотя мне кажется порой, что это было на юге, и шахматист, который учил меня делать первые ходы, пел весело и с акцентом:
Гулла ты, рулла ты,
Гулла ты, рулла.
Гулла ты, гулла ты,
Рулла моя!
Но зато я хорошо помню, как в пять лет пошел записываться в Центральный шахматный клуб, что находился на Гоголевском бульваре в Москве.
Конечно же, поступлению предшествовал сеанс одновременной игры, на котором и отбирались учащиеся.
Я помню, что играл сосредоточенно, но и не помышлял о поступлении. Но когда на доске осталось пешечное окончание, мастер сдвинул фигуры.