И действительно, это и была своего рода болезнь, но только гораздо серьёзнее, чем можно предположить. Призванная эпидемией пройтись по миру и, очистив его, создать иммунитет у переболевших и выживших, она была очень, очень заразна.
Глава 5. Хэви-метал
Уже на расстоянии где-то в полкилометра из-за высокой ограды Зелёного театра были слышны раскаты мощных звуков настраиваемой аппаратуры. Как и всё местное пацаньё, друзья поднялись на склон высокого холма, в полукружье которого располагался театр, откуда хорошо видны окрестности, чтобы выигрышно расположиться напротив огромных, в человеческий рост, усилителей. Зрители занимали места, фанаты группы, следующие по пятам за музыкантами, толпились у сцены.
От взревевших динамиков первые ряды, всегда занимаемые номенклатурой, руководством города и горкомовскими работниками, как ветром сдуло. Кто-то поднялся подальше наверх, кое-кто, решив пожалеть свои барабанные перепонки, ушёл совсем.
Никакая это не музыка, а просто кошмар какой-то!
Да нет, это такая особая пытка. Безобразие!
От этой какофонии у меня давление подскочило.
Это нужно запретить, пока все не стали дебилами, обменивались мнениями партийные дамы.
Освободившиеся места тут же заняли новообращённые фанаты, устремившиеся с дальних рядов. Ударные волны сшибали с ног оцепление из молодых тщедушных солдатиков.
Арсенал группы, включающий ритм- и соло-гитары, секцию ударных, усиленных двойной бочкой, пропущенных через огромные динамики, создавал уровень звуковой мощности, по децибелам равный кузнечно-прессовому стану. Энергичными ударами кувалды молотобоец создавал низкие, проникающего действия басовые ритмы, кузнец дубасил молотом по наковальне, задавая быстрый темп. Стоял звон стали, скрежет жести, грохот чугунных отливок, чистое звучание электрогитар, и среди этого шквала звуков высокий, на пределе возможностей голос вокалиста. Звуки переплавлялись в могучий жаркий поток и перековывались в новую полифонию необычайной силы.
Никогда раньше ребятам не приходилось слушать вживую тяжёлый металл. Музыка в записи, которую им иногда удавалось послушать, как кипячёная вода, лишённая живительной силы, не задевала так за душу, как этот сумасшедший драйв.
В раскалённом сплаве металла слышался раскатистый гром литавр, перезвон колоколов Новгородского Веча, сполохи набата, извещающего о набегах врагов, лязг мечей древнерусских сражений и победные фанфары военных оркестров. Многоголосое звучание объединило в себе таинство и мощь великих творений праотцов: Баха, Бетховена, Вагнера, Чайковского, Шостаковича, Рахманинова и Прокофьева вместе с Хачатуряном.
Эффект присутствия, новизна ощущений, слияние в бушующем потоке звуков, богатство фона вместе с бешеным ритмом потрясали неискушённую публику.
В состоянии исступления бились артисты, доводя зрителей до экстаза. В диком ритме колотились сердца, готовые вырваться из груди. Зловещие низкие частоты басов, глубоко проникая в нутро, хватая за душу, тянули её на свет божий. Публика, доведённая до точки кипения, выражала свои необузданные чувства неистовым свистом и криком. Забравшись на сиденья, прыгая с поднятыми вверх руками, раскачиваясь в такт вместе с музыкантами, зрители отзывалась на гармонию ритма и звука шквалом эмоций.
Круговорот живой энергии, многократно умноженный, достигнув критической массы, вызвал цепную реакцию. Эмоциональный взрыв, вырываясь из глубин существа, выплёскивался, брызжа расплавленной магмой, выжигая всё ложное, отжившее, разрушая старые представления и убеждения. Это было очищение огнём. В мартеновской печи варилась булатная сталь. Из этой переплавленной податливой горячей массы кузнецы нового мира, взмокшие от ста потов, не давая ей остыть, отливали и ковали поколение новых людей.
Быстро темнело, концерт продолжался. По рядам стали вспыхивать огоньки зажигалок. Казалось, что каждая душа обнажила свой свет, чтобы стать видимой для других. Возникла новая общность людей, связанных невидимыми нитями, братство родственных душ, раскольников, объединённых в новую тайную секту разбуженных громом, прошедших через алхимическое преображение настоящего искусства.
Они больше не могли быть прежними.
Это был вечер, когда на вспаханное поле щедро засевали семена, которые уже скоро, в годы перестройки взойдут дружными всходами на ниве тяжёлого рока.
Взбудораженные мощным саундом, ребята чувствовали себя опустошёнными. Внутри, не умолкая, дрожали струны.
Глава 6. Рок
Рома просто сошёл с ума и ни о чём другом не мог думать. Решил, что будет исповедовать рок, иначе жить не стоит. Вдохновлённый блестящей игрой и неимоверно красивым рисунком ритма, он помешался на идее стать барабанщиком и создать свою группу.
Мать и отец не могли узнать своего сорвиголову. Рому как подменили. Каждую свободную минутку ходил, стучал по чему попало, набивал знакомые звуки: путсс, путсстсс, 12, 12,2, путсс, пу тсстсс: бочка педаль пу, пу, железо-тс-с, тс-с, тыщ, тыщ, тыщ, путш, бумтыц, тыгдымтыгдым, бумтыц, ты-гдымтыгдым. Стучал по коленкам, табуретке, по подушке, для тренировки кистей по мешку с песком, вырабатывал качественную атаку, резкость, под музыку отсчитывал такты двумя ногами, чтобы потом все нажитые навыки использовать при игре на живых барабанах. И уже скоро красовался перед девчонками, эффектно накручивая палочками между пальцев.
В жертву будущим достижениям искусства был принесён стул, хотя диван лучше подошёл бы для отработки ударов. Но на диван рука не поднималась это было святое, он входил в румынский гарнитур, который с большим трудом удалось приобрести по записи у мамы на работе. Рома прекрасно помнил, как, выкраивая из зарплаты десятку, другую, потом экономили по копейке на всём. Лишние скандалы были ни к чему, обстановка и так была накалена. Если бы с диваном что-нибудь произошло, отец точно навешал бы ему оплеух, тем самым только добавив огорчений маме.
Руки болели, мышцы горели, палки ломались, стул не выдержал атак, лопнула обивка. «Нет, если так долбить, по-настоящему играть не научишься». А он просто умирал, как мечтал играть на барабанах.
Глава 7. Я поэт
Саня и Лёва тоже заразились мечтой стать рок-музыкантами, и когда после долгих просьб, унижений и обещаний Саньке на день рожденья родители купили электрогитару, ребята решили, что настала пора создавать свою группу. Они резко повзрослели, это были уже другие люди. Теперь их звали Фил, Алекс и Лёка.
Пока Фил отрабатывал удары, Алекс возился с гитарой, Лёка стал пробовать писать тексты, в нём вдруг проснулся поэтический дар. Когда он показал ребятам готовые стихи, им пришлось признать, что у него это здорово получается, и, беззлобно подтрунивая над ним, они даже не подозревали, что оттачивают своё остроумие на самородке.
Слушай, классно! Ты прям как этот, как его..? Алекс никак не мог найти подходящее сравнение.
Самуил Маршак! подсказал Фил.
Да, ладно, ты вступился Алекс, обидевшись за друга. Он не мог скрыть своего удивления. Они учились вместе с первого класса, прекрасно знали кто на что способен. И вдруг оказалось, что под видом обычного губошлёпа скрывался настоящий поэт. Это ж надо! И как это ему удаётся? Сам он никогда не смог бы так красиво напустить туману, да ещё и срифмовать.
Вот! А вы говорили, что я ни на что не гожусь, польщённый Лёка просиял.
Лёка, учитывая критику друзей, не переставая шлифовал свой поэтический талант. Ребята не без ехидства, пользуясь лексиконом Гортензии Георгиевны, признавали, что каждое новое стихотворение было «шедевральнее» предыдущего.
Слышь, Лёка, раз у тебя пошло, ты пиши. Но, скажу тебе прямо, если ты собираешься писать, как все, про небо, облака, вот это вот: лесок колосок, радуга дуга, то продолжай в том же духе. Но если ты хочешь, чтобы на твои стихи слагались песни для рока, послушай меня. Выбери серьёзную тему.
Вот! А вы говорили, что я ни на что не гожусь, польщённый Лёка просиял.
Лёка, учитывая критику друзей, не переставая шлифовал свой поэтический талант. Ребята не без ехидства, пользуясь лексиконом Гортензии Георгиевны, признавали, что каждое новое стихотворение было «шедевральнее» предыдущего.
Слышь, Лёка, раз у тебя пошло, ты пиши. Но, скажу тебе прямо, если ты собираешься писать, как все, про небо, облака, вот это вот: лесок колосок, радуга дуга, то продолжай в том же духе. Но если ты хочешь, чтобы на твои стихи слагались песни для рока, послушай меня. Выбери серьёзную тему.
Ну, например?
Слушай, а напиши что-нибудь эдакое, апокалиптическое! Рискуя споткнуться на трудно выговариваемом словечке, Роман решил блеснуть перед ребятами эрудицией.
??? Друзья переглянулись. О чём?
О крахе всего человеческого мира. Лютики и рябинки, трали-вали это никому не интересно, так каждый дурак может. Ты смог бы постараться и написать что-то подходящее для рока? Ты пойми, людям нужна правда. Вот тогда все стадионы будут рыдать.
Однажды Лёка подошёл к друзьям и со скрытым трепетом протянул Роме листок с новым стихотворением. Ему хотелось бы самому прочитать его вслух, с авторскими ударениями, с выражением, со смыслом, который он вкладывал, передать ритмику стиха. Но он представил, как будут смотреть на него, малорослого поэта, мальчишки, покатываясь со смеху, и решил не портить обедню.
Рома пробежал глазами лесенку строк и, как истинный поэт, взявшись рукой за борт пиджака, встав в стойку, с пафосом Маяковского начал читать вслух:
«23:00. Всем назначено: ночь»
Двадцать три нольноль,
всем назначено: «Ночь»
Веселиться, шуметь запрещается.
Вся огромная наша страна
В черный ящик пустой превращается
Потом с утра по радио
Долдонят каждый раз,
Что трудовые будни,
Как праздники для нас!
Должно быть, убедительно
Для всех народных масс
И, отышачив с радостью,
(Хоть вроде не кретин),
В отличном настроении
За жрачкой в магазин
А там, в такой привычной очереди,
Когда уж впору просто с ног валиться,
И ничего уже вообще не хочется,
Нет, вру,
Хотелось бы за все отматериться.
От Съезда к Съезду мы растем и крепнем,
Нас убеждают лучше нам живётся,
Но после Съезда мясо убирается,
А перед Съездом снова достаётся.
Реклама предлагает нам товары
Для нашего прожиточного мизера.
О них услышать можем мы по радио
И даже посмотреть по телевизору.
Зато у нас огромные успехи,
Мы трудовые празднуем победы,
И все возможные перекрываем нормы,
И с гордостью везде орём об этом.
В восторге все должны быть от какой-то
Доярки, типа Клавы Ивановой,
Но непонятно, как ей удаётся
Три нормы выжать из одной коровы.