Почему же, товарищ Ипатьев, вы так пошутили, с присвоением, та сазать, себе незаконного милицейского звания?
Пошутил, сознался Федор. Женщин развлекал. Но почему незаконного? На самом деле я капитан запаса. Звание лейтенанта присвоили с окончанием института. Была военная кафедра. Сборы. Потом еще дважды нет, трижды призывался на военные сборы и учения. Где и присвоили звание капитана РВиА. Ракетных войск и артиллерии. Можете проверить.
Верю. Дальше. Сумка, что была обнаружена при вас, ваша? неожиданно и намеренно строго спросил подполковник.
М-моя, уперся Федор.
Точно?! настаивал подполковник и хитро прищурился, испытывал.
Абсолютно, не сдавался Федор.
Если эта зараза брюнетка утащила чужой баул с курткой, плащом и подарками для родителей, прихватила чужую дорожную сумку (что уж никак не было ошибкой!), то ее багаж Федор решил без боя не отдавать. Из принципа компенсации. Хотя бы до тех пор, пока не найдутся его вещи.
Всё содержимое сумки тоже ваше? занудствовал подполковник.
Тоже мое, упорствовал Федор. Подарки. Куплены для мамы, для маминой мамы, для бывшей жены, для тещи и и для девушки. Для девушек. Знакомых. Косметика, парфюм, сувениры всякие там разные. Да!.. Нижнее женское белье тоже для девушки.
Слишком много необычных подарков чтоб их купил мужчина, вздохнул подполковник, несколько разочарованно. Что ж, пройдемте в соседнее помещение для опознания.
От вида неживых людей упаду в обморок поспешил признаться Федор.
для опознания вещей, снисходительно закончил подполковник. Снимите же вы, наконец, эту дурацкую шубу! Что вы, в самом деле?! Вроде серьезный молодой человек. Лично мне вы, та сазать, симпатичны. Хочется вам, та сазать, верить
Холодно было. Знобко Вот и напялил Спасибо, товарищ пооодполковник. Оправдаю доверие. Но и тут холодно, знаете ли Промозгло.
Снимайте! приказал подполковник.
Есть! ответил Федор.
Пришлось расстаться с теплой песцовой шубкой, хранящей одурманивающий аромат женского тела и сладковатый запах духов.
Милицейские служащие сделали глупость и не спросили Федора прежде, не показывая содержимого, что находится в сумке. Он бы ответил, но с большими ошибками. При беглом осмотре содержимого «челночной» сумки попутчицы еще в купе при молодом лейтенанте, многое из вещей попутчицы Федор попросту не запомнил. А то, что было в коробочках в заклеенном пакете, не разглядывал вовсе.
На облезлом дерматине конторского стола в соседней комнате Федора ждали аккуратно разложенные вещи сбежавшей попутчицы. Не надо было родиться сыскарем, чтобы понять, что сумка принадлежит женщине. Тут были всевозможные тюбики, баночки, бутылочки с мазями, кремами, лосьонами, лаками и дезодорантами. Упакованное в целлофановые пакетики нижнее белье различных расцветок, комбинашки, маечки, пачки трусиков «неделька». Кучками были разложены деревянные сувениры: шкатулочки, матрешечки, ложки с росписями под Хохлому. Отдельно красовались сувениры, каменные или пластиковые: малахитовые зверьки, шарики и коробочки. Среди сувениров выделялось инкрустированное золочеными проволочками пасхальное яйцо молочного цвета, при первом рассмотрении из пластмассы, размером со страусиное.
Итак? строго спросил подполковник, предоставляя Федору последний шанс на чистосердечное признание. Ваше?
Моё! уперся Федор. И принялся с тупой убежденностью рассказывать, как эта сумка была куплена в московском ГУМе, специально для подарков, которые он вез, в основном, женщинам, в том числе, маме и сотрудницам фирмы по продаже компьютеров, и многочисленным своим подругам, которых, по его самым скромным подсчетам, оказалось никак не меньше десяти. Сообразительный Федор врал самозабвенно и уверенно, описал в подробностях, где и что покупал, с точностью до рубля.
Что ж, задумчиво молвил подполковник, криво усмехнулся каким-то своим грустным мыслям. Пусть будет так.
Он помог Федору, тщательно перебирая, ощупывая каждую вещицу натруженными руками, расфасовать в пакет и сложить обратно содержимое явно чужой сумки.
Странно, когда Федор уверенно врал, или, скажем так, красиво привирал, люди верили ему. Мало того, иногда получалось, что Федор мог такого насочинять, что у друзей уши вяли от смущения или от недоверия, но через месяц другой выяснялось, что Федор чуть ли не напророчил всяческие мелочи, типа поездок в командировки, мелких травм, болезней или неудач по работе.
Поднял на окончательное доверие Федор приунывшего, уставшего подполковника простым предложением:
Позвоните моим родителям. Они лучше обо мне все расскажут, чем я сам. Вся моя жизнь прошла под их неусыпным бдением. Лишь командировки я могу считать личной жизнью. Другая жизнь вся общественная или семейная, с родителями. Позвоните.
Позвонили. С утра перепугали и без того напуганных стариков. Когда мама выслушала бред Федора, она перестала всхлипывать, попросила снова передать трубку милицейскому начальнику. И выдала, похоже, такое душещипательное, искреннее и наболевшее в защиту своего единственного, любимого дитя, что подполковник разгладил на лице все свои суровые морщины. В довершение, срывающимся, громким, дрожащим голосом, который был слышен даже из трубки допотопного телефона, мать сообщила:
Феденька позвонил из Москвы перед самым отправлением, но не явился с поезда, хотя живем-то мы на Лиговке, почти рядом с вокзалом. Отец ходил встречать сына к «третьему» вагону, но проводница ему наплела, что гражданина Ипатьева Федора Николаевича материнский голос в трубке надрывно всхлипнул, арестовали на станции Бологое по подозрению в убийстве двух пассажиров
Терпеливо выслушивая долгий слезливый монолог матери Федора, подполковник устало опустился на стул и только вяло кивал, а, положив трубку на рычаги старого телефона, сказал печально:
Большое человеческое счастье, когда такие замечательные родители тебя ждут и любят.
Да, товарищ подполковник, это единственная бескорыстная любовь, которую я встретил за всю свою идиотскую жизнь, подтвердил Федор. Всё остальное корысть, стяжательство, обман.
Приободренный голосом матери, он воспрял духом и все перевернул с ног на голову. Теперь выходило, что он сразу заподозрил попутчицу чуть ли ни в международном терроризме, когда она призналась, что является последней шлюхой Советского Союза, жила в Буэносе Айресе с бандитом по кличке Штырь, затем перебралась в Польшу и сожительствовала со старикашкой
Это лишнее! При чем тут шлюха и старикашка?! устало возмутился подполковник. Что вы мелете, товарищ Ипатьев, в самом-то деле! Какой терроризм?! По описаниям свидетелей, обычная валютная проститутка.
Извините! Нервы.
Тогда Федор высказал твердое убеждение, что именно гражданка как ее там по паспорту?.. Фролова Н. А. организовала обмен местами среди пассажиров, совращение его, Федора с целью похищения его личных вещей, документов и денег.
Подполковник выслушал новый бред задержанного очень внимательно, проверил магнитофон под столом, проконтролировал, чтобы старательный сержант все правильно записал в протокол. Заставил Федора подписать кипу бумаг, среди которых были листы протокола допроса свидетеля, протокол об изъятии шубы и многое другое. Не глядя, подмахнул Федор и подписку о своем невыезде. Теперь он невыездной, можно сказать, диссидент.
Федор судорожно подписывал всё подряд. Он обрадовался до дрожи, когда пообещали отправить его ближайшим поездом в Петербург и вернули «челночную» сумку попутчицы со всем содержимым. Даже с симпатичным пасхальным яйцом, которое Федор заранее решил подарить маме на шестидесятилетие.
Этого широкого жеста от милиции Федор никак не ожидал. По рассказам очевидцев, при досмотрах граждане лишались даже своих, законных вещей и сбережений. А тут Поверили, выходит, в его залихватское вранье. Поверили.
Федор взбодрился невероятно. Осмелел, обнаглел, выпросил номер служебного телефона у самого подполковника, Тарасова Бориса Борисовича, который представился следователем московской районной прокуратуры. Переписал все телефоны дежурной части при станции Бологое, с должностями и фамилиями сотрудников, к большому неудовольствию самих сотрудников. Успокоил и побожился, что никаких жалоб писать не собирается, пообещал всяческое сотрудничество.
Федор взбодрился невероятно. Осмелел, обнаглел, выпросил номер служебного телефона у самого подполковника, Тарасова Бориса Борисовича, который представился следователем московской районной прокуратуры. Переписал все телефоны дежурной части при станции Бологое, с должностями и фамилиями сотрудников, к большому неудовольствию самих сотрудников. Успокоил и побожился, что никаких жалоб писать не собирается, пообещал всяческое сотрудничество.
Собеседование
Через полчаса Федор с подполковником Тарасовым, которого он прозвал для простоты и для самого себя, по армейским присказкам, «подпол», ехали в одном купе и тихо, дружески беседовали, чтобы не разбудить попутчиков на верхних полках. Пили чай с печеньем, как два старых знакомых, жаловались друг другу на жизненные неурядицы, бандитскую «перестройку», инфляцию, грабительскую приватизацию и безумный рост цен на продукты.
Сонный, уставший от переживаний дикой ночи Федор с умилением любовался усталым отеческим лицом седовласого подполковника. Складки кожи и морщины его лица вылепливали необычайно гармоничную, мужественную маску настоящего мужчины, прожившего хорошую, сложную и опасную жизнь, за которую не стыдно. Именно таким Федору представлялся, погибший в первые дни войны родной брат отца, от которого в доме даже фотографий не осталось. Это было для Федора недосказанной семейной тайной. Хотя, как он подозревал, дядя Толя был репрессирован, после возвращения из зарубежной командировки перед самой войной, и погиб под Сталинградом в штрафных батальонах.
Серые, водянистые глаза пожилого подполковника, словно замутила, затянула поволокой вековая горесть его поколения, печаль и разочарование жизнью. Так бывает, наверное, у хорошего, порядочного семьянина в пенсионном возрасте, когда понимаешь, что все вышло не «по твоему», не как планировалось: единственная дочь выскочила замуж за пьяницу или за неудачника, жена совсем опустилась, разъелась, располнела и подряхлела, кроме барахла, сплетен по телефону с подружками и телевизора, ничего вокруг не замечает и знать не желает.
Неожиданно заговорили о внешней и внутренней политике.