Чтобы дать нам отдых, сержанты иногда приказывали нам встать, но мы едва успевали подняться, как они радостно вопили:
Лечь!
И повторяли это дело раз по тридцать:
Лечь, встать, лечь, встать, пока это не надоедало им самим.
Отдохнув, ложась и вставая, мы вновь принимались отжиматься.
Скучно с вами! заявил сержант Рязанов. Душа песни просит. Панфил, бегом в ленкомнату, балалайку сюда!
Панфил прибежал с гитарой и тогда Рязанов приказал ему сесть на табурет:
Давай что-то такое, пободрее, чтоб гуси не ленились, не скучали.
Продолжаем отжиматься, монстры! заорал он на нас. Панфил держал гитару, глядя в пол. Руки его подрагивали.
Ну, ты чего? как-то даже по-дружески сказал ему Налимов, давай играй, родной. «Слепили бабу на морозе» знаешь?
Панфил прошептал что-то себе под нос, по-прежнему глядя вниз.
Что? Ты что сказал, арлекин? удивился Налимов.
Тогда Панфил, по-прежнему глядя себе на ноги, но уже громко и очень четко сказал:
Я. Не буду. Играть.
Молодец! обрадовался Налимов, так они будут отжиматься, пока ты не заиграешь.
Панфил, давай играй, прохрипел кто-то из отжимающегося строя, сдохнем тут нахрен.
Панфил не поднимая головы, взял первые аккорды.
Нельзя сказать, что рок-н-ролл сильно помог нам, поэтому на выручку поспешил сержант Налимов:
Встать, лечь, встать, лечь, заладил он снова. А сержант Рязанов в это время стоял над Панфилом и орал ему в ухо:
Играй, артист, играй, не слышу! Громче!
Рядом со мной вдруг кто-то отчетливо сказал:
Достали, бляди!
Тут же Кролик, а это был именно он, неуловимо быстро оказался возле Панфила, вырвал гитару у него из рук и одним движением разнес ее об пол.
Строй не держала совсем, старая была! объявил он громко. Нет гитары нет проблемы.
Кролик, шустрый, как ртуть, был вообще типом трудно предсказуемым. Больше слушал, чем говорил. А говорил зачастую что-то не вполне ожидаемое. По его лицу невозможно было понять, что он сделает в следующую секунду.
Сказать, что сержанты наши обледенели, это значит не сказать ничего. Чтобы прийти в себя им потребовалось добрых полминуты.
Ты что, заглупился? Обурел? провыл каким-то утробным голосом Рязанов. Иди сюда. Иди, сука, в умывальник, мы тебя сейчас разглуплять будем!
И сержанты, заходя с двух сторон, принялись теснить Кролика в умывалку, надо полагать, на расправу.
Строй разрушился. Сержанты, видимо от возмущения, допустили стратегическую ошибку. Обычно старики, для остужения забуревшего молодого, поднимали его одного среди ночи под каким-то предлогом, а уже затем вершили воспитательный процесс в туалете. На этот раз все происходило на глазах всей роты.
Не иди с ними, Кролик, крикнул я, стараясь, тем не менее, не слишком светиться.
Не ходи! услышал я голос Чучундры.
Не ходи! заорала вся рота.
Сержанты кинулись на Кролика. Рязанов попытался попасть ему в печень, но Кролик легко увернулся, проскочил между ними и очутился среди нас.
Налимов и Рязанов попытались вытащить его из гущи, и тут уже получилось настоящее столпотворение. Бить сержантов по-настоящему не хотел никто. Гуси по любому остались бы виноваты в случае большой разборки.
Сил, после трехчасового спорта, тоже не было.
С другой стороны Налимов и Рязанов резонно опасались разбудить Минуса. Да и драться по-настоящему с утомленными, но многочисленными белокальсонниками не входило в их планы.
Потасовка приняла характер позиционной борьбы.
Матерящиеся сержанты тянули наружу Кролика, а мы отталкивали их, смыкаясь вокруг сокрушителя гитар живым кольцом. Напряжение нарастало, постепенно сержанты начали раздавать вполне полновесные удары.
Гуси принялись отвечать, особенно усердствовали Джаггер и Кролик. Кролик ловко уворачивался, но сам попадал в корпус довольно точно. В морду он пока не бил.
Вам конец, суки, конец! вопил Рязанов. Мы вас всех загнобим в корень, затянем, твари, по уставу!
Чучундра, который не умел драться вовсе, но желал поучаствовать в ристалище, свернувшись клубком, бросился сзади под ноги сержантам и опрокинул всех.
Образовалась куча-мала.
Из кучи этой выцарапался Рязанов и побежал к тумбочке. Ткнув пальцем в кнопку ГГСки, он закричал:
Вторая рота, дневальный! Быстро мне черпаков! Что? Того, кто ближе, тля. Саня! Давайте живо в учебку, у нас гуси поломались, чинить надо.
И выключив ГГСку, повернулся к побоищу:
Конец вам, козлы.
Ясно дело, что наш боевой пыл поостыл сразу. Хорошего ждать не приходилось, а помощь нашим сержантам прибыла незамедлительно.
Дюжина черпаков и трое дедов прибежали по морозу, даже не накинув пошивов.
Они мгновенно оценили обстановку. Тридцать гусей в кальсонах, замученных нездоровым спортом, были легкой добычей. Сержант Налимов уже выбрался из гусиной стаи и ожидал расправы над нами рядом с Рязановым.
Мы начали сбиваться теснее друг к другу, образуя боевой порядок, причем видимо из соображений общей тактики, каждый желал занять место в тылу. Таким образом, толпа наша медленно вращалась, как помешиваемый суп-пюре. Черпаки с дедами пошли на нас, горяча себя боевыми кличами.
Вешайтесь, суки! Что, гусяры обуревшие, служить не хотим? Заглупились? Будем разглуплять.
Тут, растолкав нас, вперед шагнул Джаггер.
И пошел, широко разводя руки, по направлению к старикам.
У меня мелькнула мысль, что он хочет покончить с собой, принеся себя в жертву. Пока его будут терзать, остальным непременно нужно спасаться. Но как? Куда? Бежать, прыгать в окна в кальсонах? Или может быть, Джаггер подает нам пример, и необходимо кинуться на дедов всем вместе, да и поубивать их, пользуясь явным численным преимуществом?
Эти соображения пронеслись в моей голове намного скорее, чем можно об этом прочесть, а события развивались еще быстрее.
Из строя стариков вышел, судя по поношенной уже форме, дедушка. Горная горилла с кулаками-дынями. Горилла ухмыльнулся и так же, разводя руки, пошел навстречу худосочному Джаггеру.
Это конец, шепнул мне Чучундра, сейчас будет битва Пересвета с Челубеем.
Это конец, шепнул мне Чучундра, сейчас будет битва Пересвета с Челубеем.
Бойцы сблизились и еще больше развели руки, словно принимая некую боевую стойку. Джаггера я видел со спины и его затылок выражал смертельное упрямство. Дед кровожадно улыбался. Жить Джаггеру оставалось, может быть, полсекунды, и тут он заорал диким голосом:
Чингачгук!!! Етить твою мать!!!
А дедушка-горилла так же дико заорал:
Джаггер! Мать твою етить!!!
И они заключили друг друга в объятия, причем ноги Джаггера оторвались от земли, и он повис на Чингачгуке, как макака на более крупном примате.
Все слегка остолбенели. Джаггер и Чингачгук начали колотить друг друга по плечам и спинам, расспрашивая и одновременно рассказывая новости о знакомых пацанах на районе.
Рязанов и Налимов кисловато переглянулись, им явно думалось, что вечер продолжится как-то иначе.
Земеля, земеля мой, ласково потряхивал Чингачгук Джаггера, как фокстерьер пойманную крысу, корефан мой! представил он Джаггера другим старикам. Лабух знатный, у нас в клубе играл, и в кабаке тоже. Ровный пацанчик. А помнишь Джаггер, как ты нас от ментов в кабаке, в подсобке прятал? Чингачгук захохотал довольно, а мы там весь портвейн выжрали
Короче, если б не этот пацан, Чингачгук повернулся к нашим сержантам, я бы не в Красной Армии снег топтал, а на лесоповале. В общем так, этого пацана не трогать, я его после учебки себе на замену, на пост перехвата возьму.
Чингачгук, ладно, он корефан твой, попытался поправить положение Рязанов, но они тут все обурели.
Черпаки и дедушки из второй роты почему-то рассмеялись.
Вы, тля, если не можете с гусями справится, нехер было место в учебке у командира выдуривать, сказал Чингачгук, выражая видимо общее мнение, шли бы как мы, в микрофонщики, шесть через шесть мослаться на дежурствах. Джаггера не трогать! А с остальными разбирайтесь сами. И если они вас отмудохают и затянут, то судьба вам до дембеля затянутыми ходить. Хао! Я всё сказал.
И тут поняли, почему Чингачгука зовут Чингачгуком.
После ухода индейского гориллоподобного вождя со свитой сержанты построили нас в коридоре. Завод у них явно кончился.
Ладно, арлекины, пообещал нам Рязанов, вы еще поймете, как лучше. Мы вас по уставу задрючим. Сорок пять секунд отбой!
И они нас действительно задрючили
В первый же перекур Панфил открыл было рот, но все закричали: Знаем, знаем уже, давай читай, Цветик хренов, не спрашивай.
К его стихам народ уже привык. И Панфил прочел:
Вы безнадежны, я неисправим!
Давайте повоюем хоть немного!
По-свински, некрасиво, в грязь и в дым,
И в бога, в мать, и в дальнюю дорогу.
В нее втоптали мы своих врагов,
Раскаялись, рыдая неумело,
Нажрались на поминках пирогов
И вновь вперед! Вершить святое дело
А святость в чем? А в грешности она
Жалеем дураков и душим умных,
Со сволочью обнявшись, пьем до дна,
Как мух гоняя ангелов бесшумных.
И верим в ад, где смрад и серный дым,
Все это совмещая с верой в Бога
Вы безнадежны, я неисправим,
Давайте повоюем хоть немного!
9
Кролик утверждал, что существование наше вполне светское. Сплошные наряды и ночная жизнь. Ночью мы занимались физкультурой. В наряды ходили почти ежедневно.
Кроме этого занятия, у нас появилась еще одно дело, занимающее весь остаток времени. После принятия присяги и завершения курса молодого бойца мы начали учиться.
Мы располагались в классе по два человека за столом. На голове у каждого были надеты черные эбонитовые наушники с гуттаперчевыми лопухами, чтобы не натирало. В наушниках звучала исключительно английская речь.
В начале занятий Минус, расхаживающий как маятник по учебной комнате, сообщил нам следующее:
Вы служите в необычных войсках. Это войска у-у-уффф Особого Назначения. Так сказать Осназ, ОГВА. Что означает Оперативная Группа Войск в Арктике. Мы подчиняемся у-у-уффф непосредственно Главному Разведывательному Управлению. И вы должны этим у-у-уффф гордиться.
Особой гордости мы пока не ощущали.
Чувствую, что попали мы в ту еще непонятку, сказал уныло Джаггер.
Хрен выпутаешься, вторил ему Панфил.
На секретный допуск подпишут, даже в Монголию не выпустят до конца жизни, напророчил мудрый Чучундра.
На секретный допуск подпишут, даже в Монголию не выпустят до конца жизни, напророчил мудрый Чучундра.