Тетери-потятери! Иди! Поэзия - Михаил Буканов 2 стр.

Мы винить евреев не можем,
От Европы мы получим по рожам,
Те кто всё решил, все в сторонке,
А Пилат на проклятой шконке!

Только не был прокуратор тот трусом,
Тянет Правды воз с тяжким грузом.
А Синедрион  он решает,
И Исусам жить всё мешает!

Стал Синедрион против мира,
У него в Нью-Йорке квартира.
И кричит про зрячих: Распни.
Как и в те далёкие дни!

Остались от ёжика только иголки,
Бежал поперёк, поскользнулся на втулке.
Печален последний забег в том проулке,
То мина была, и останки  на ёлке.

Печалит та весть всех проезжих шофёров,
Кто мину поставил, о том разговоры,
С полей большегрузы везут помидоры,
А тут грянул взрыв средь осенних просторов.

Злодейка Зима всё укроет вуалью,
Душа же рыдает, ей жалко каналью.
Под снегом земля чугунеет печалью,
А воздух пропитан морозом и жалью!

Но, заинька белый бежит по дорожке,
Пусть короток хвостик, да резвые ножки.
Взорвался и этот, народ всё рыдает,
Поспел Айболит, на останках гадает!

Лучше пасть мёртвыми в битву,
Чем устремиться в полон?
Или, свершивши молитву,
Рвать на двенадцать сторон?

Каждый по-жизни решает,
Мера решений  душа.
Совесть нам жить не мешает,
Судьбы по-ходу круша!

Мёртвые сраму не имут,
Князь говорил в старину,
В рай их архангелы примут,
Воев, кто пал за страну.

Так умирали матросы,
Тельник рванув на груди,
Кровью там дыбились росы,
Лились железом дожди.

Нету погибшим сорома,
Святы и в смерти дела.
Нет у изменников дома,
Родина их отмела!

Лучше пасть мёртвыми в битву,
Чем устремиться в полон?
Или, свершивши молитву,
Рвать на двенадцать сторон?

Каждый по-жизни решает,
Мера решений  душа.
Совесть нам жить не мешает,
Судьбы по-ходу круша!

Мёртвые сраму не имут,
Князь говорил в старину,
В рай их архангелы примут,
Воев, кто пал за страну.

Так умирали матросы,
Тельник рванув на груди,
Кровью там дыбились росы,
Лились железом дожди.

Нету погибшим сорома,
Святы и в смерти дела.
Нет у изменников дома,
Родина их отмела!

Мы с соседкой польским лаком
Крыли в комнатах паркет.
Это вам не крендель с маком,
И не розочек букет.

Лак  он липкая зараза,
Запах  выноси святых,
Да ещё покрой два раза,
Выжить тут  не из простых!

Вот она елозит раком.
Нанося на доски смесь,
На носках скользя над лаком,
И вдыхает лака взвесь.

Голова и закрутилась,
Ближе к дальнему углу,
И соседка очутилась,
Вся в растяжку на полу.

Два часа я там марался,
И, пока не отодрал,
Просто ужас как старался.
Что бы чёрт меня подрал!

Бой был на валашках быстротечен,
Тодор Табулток врага убил,
Да и сам он вовсе был не вечен,
Он разбойник был, а не дебил.

Дураки, так те, по-жизни, вечны,
И не правда, что в России лишь.
Все их рассужденья скоротечны,
С дураком умом не пошалишь!

Стенку ли построить на границе,
Выкопать глубокий странный ров,
Соколу ль, свободной вольной птице,
Предложить гнездиться средь оков.

Прыгать всей страною для сугрева,
Украину славить и народ,
Печь топить отходами из хлева,
Запрещать леченье для сирот.

Объявлять, что пол страны  не люди,
Запрещать понятную всем речь.
Поднимать свидомость как на блюде,
И людей живыми насмерть жечь.

Табулток, тот грабил для наживы,
Правда, долю бедным отдавал.
До сих пор о нём сказанья живы,
Он врагам своих не продавал.

А речистый пресловутый Киев,
Куплен, и за сущие гроши.
Их пацан чернявый в дупу выеб,
А они притырились в тиши!

Я по улице Солянке
Бодро жму в «Иллюзион».
Надо ж быть такой подлянке,
Вот он я, а вот он  Он!

Он не рыло, просто случай,
Чёрт меня попутал что ль?
Словом, в небе туча тучей,
Не пройти, как в «Метрополь!»

«Метрополь»  для иностранцев,
Это знает вся Москва,
Там, среди вина и танцев,
За валюту все слова!

Ну, а здесь воды потоки,
Я такого не видал,
Словно Бог, нарушив сроки,
Мне с потопом угадал.

Лето жаркое, не осень,
А по лужам не пройти,
Вона, ветром урны сносит,
Что попались на пути.

Ветер ломит с ног прохожих,
А воды  поток бежит,
И не стало лиц пригожих,
Всяк от холода дрожит.

Градом лупит, как из пушки,
Полосует молний блеск,
Тихо крестятся старушки,
От разрядов громкий треск!

И, внезапно, всё на месте,
Солнце в небе, тишина,
Лишь вода и мусор вместе,
Мостовая не видна.

Не попал тогда в кино я,
«Ричард Третий» мимо рта.
Вот и времечко иное,
Да примстилась мутота!

Не жалейте вы солдата,
Люди «доброй воли!»
Не терзайте в пиццикато,
Хрен жуя без соли.

Не нужна воякам жалость,
Лучше сигареты,
Да во фляжке водки малость,
Из дому приветы.

Командир что б был разумным,
Иногда награды,
И не надо скудоумным
Их порочить взгляды.

Я о том, что честь дороже,
Сраму нет убитым.
Ну, а шрамы коль на роже,
Знать войной был мытым!

Вас солдат не пожалеет,
Да с какой печали?
А любовь под пеплом тлеет,
Лишь бы отвечали!

По хреновой по дорожке
Хрен шагал, устали ножки.
Хрен уселся на порожке,
Хреновато, жмут серёжки.

Чёрный чёртик чёртит что-то,
Выпить чёртушке охота,
Накалякал чёрт бутылку,
Напоил чертячью милку!

Хватит, больше не хочу,
Кто последний здесь к врачу?
Я  прозаик, не поэт,
До стихов мне дела нет!

Проза  это для великих,
Сонм поэтов многоликих
Засосал меня, и вот,
Так стихами и несёт.

Пётр Первый шёл, строгая,
Пётр увидел попугая.
Попугая Пётр поймал,
Продал, пропил, куш не мал!

Доктор дайте мне таблетки,
Мы  прозаики  так редки,
Что поэты нас затмили.
Так прозаик я, иль, или?

Гений. Я, в натуре, гений.
Тут не может быть двух мнений.
И к чему приплёл я «или»?
Дважды два  всегда четыре!

По хреновой по дорожке
Хрен шагал, устали ножки.
Хрен уселся на порожке,
Хреновато, жмут серёжки.

Чёрный чёртик чёртит что-то,
Выпить чёртушке охота,
Накалякал чёрт бутылку,
Напоил чертячью милку!

Хватит, больше не хочу,
Кто последний здесь к врачу?
Я  прозаик, не поэт,
До стихов мне дела нет!

Проза  это для великих,
Сонм поэтов многоликих
Засосал меня, и вот,
Так стихами и несёт.

Пётр Первый шёл, строгая,
Пётр увидел попугая.
Попугая Пётр поймал,
Продал, пропил, куш не мал!

Доктор дайте мне таблетки,
Мы  прозаики  так редки,
Что поэты нас затмили.
Так прозаик я, иль, или?

Гений. Я, в натуре, гений.
Тут не может быть двух мнений.
И к чему приплёл я «или»?
Дважды два  всегда четыре!

У расстрельной у стены
Мне расстрельщики видны.
Вроде рож знакомых нет,
Иль знаком вон тот корнет..

В плен нас просто не берут,
Разговор бывает крут,
Если красный командир,
То смертельный будет тир!

Да и мы офицеров
Постреляли будь здоров.
Раз идеен, не шали,
В штаб Духонина вали!

Точно, вспомнил, наш студент,
Он из города Дербент,
А теперь у беляков,
Наших бьёт без дураков.

Он студент, и я студент,
Русский наш интеллигент,
Но, по разным сторонам,
Я к рабочим, он к панам!

Тут команда: Взвод, огонь!
Слышу песни под гармонь,
Небо поменяло цвет,
Вот и всё, меня уж нет!

Чебоксары, Чебуреки,
Чебурашки,
Там гармонь на саунд-треке,
И ромашки.
Или нет, ромашек нету,
Есть пионы,
Шапокляк идёт по свету
Под знамёны!
Барабаны, муть валторны,
Скрипок всхлипы.
Все эмоции приторны,
Горечь липы!
Апельсины,
И директор зоосада.
Всюду русские осины,
Вот досада.
Намешалось чёрти что
Во сне у ночи,
А последним конь в пальто
Среди рабочих.
Вот он влез на броневик,
Да к пулемёту,
Не пальто, а дождевик,
Накрыло роту.
Фейерверком разлетается пространство.
Тяжко утром после целой ночи пьянства!
Я с утра лечу подобное подобным,
И в запой легко лечу путём удобным!

Тёмно-тёмно-красные
Цветики-гвоздочки,
До смерти опасные,
Очереди точки.

Там, на поле, в травушке,
Рота окопалася,
Полегла в муравушке,
Под огонь попалася.

Дзот  он на пригорочке,
Ну, а мы  в низиночке.
Не писать Егорочке
Свойской девке Зиночке.

Половины вроде бы
Не держать земелюшке,
Не увидят Родины
Ваньки, да Емелюшки.

Били немцев в Припяти,
Нонеча, под Краковом.
Выстои да выпяти
Смерти Карпа с Яковом.

И лежали мёртвые,
Сраму не имевшие,
Своей жизнью гордые,
Песнь свою пропевшие.

Без вины виновные
Всё стране отдавшие,
И по-смерти скромные,
Много повидавшие.

Польше мы не дороги,
Всё переиначили,
Русские им вороги,
Разом обозначили.

Память позабытая,
Будет бить забывшего.
Слава не убитая,
Укоризна бывшего.

Польска! Не сгинела ты
Мёртвыми Иванами.
Лучше им неси цветы,
И не лезь с обманами.

Кто там знает, что вдали,
Русские-то под боком.
Так от мёртвых отвали,
Время пахнет порохом!

Ночью дожди, это осень жалеет о лете.
Ты пережди в мягких тапках и тёплом жилете.
Ветер скребёт за окном по стенам и по крыше.
Мягким свинцовым руном заполняет карнизы и ниши.

А у камина бордовые бродят зверюшки,
И телефона молчащая мина лежит на подушке.
Нет, не должны бы звонить, но ведь могут, бродяги.
Некого мне здесь винить, я по-жизни майор, и бумаге!

Звук телефона, он вечный призыв беспредела.
Где-то военная зона, и, значит, что наших беда там задела.
Русский спецназ, хоть погибни, но всё же ходи козырями.
С неба под ливни, иль в снег, иль в пески за морями!

Ну, а сейчас наступила пора расслабона,
Или на час отпустила нас, сталкеров, Зона.
Всё хорошо, но покой спецназёру лишь снится.
Вечер какой, я дремлю, и не снится граница!

Между нами говоря,
Я пришёл-то к ней зазря.
Точно, полный идиот.
Больше не нашёл хлопот!

Помню это, как вчера,
Был поддатым я с утра.
Где-то что-то добавлял,
Пивом водку разбавлял.

Мне бы лучше не идти,
Завернуть домой с пути,
Как под локоть кто толкал,
Просто вспомнил и взалкал.

Ты просила не входить,
Меньше чуши городить,
Не забыть, у ней ведь муж,
Я вошел, пришёл раз уж.

И, конечно, вот же, хват.
Муж подруги, старый Гнат.
Слово за слово, да вот
Я ему ногой в живот.

Отлетает он назад,
Закатил совсем глаза,
Тихо охнул и обмёр,
Я к нему, а он помёр!

Так теперь на нарах я,
Плачет Гнатова семья,
И её стенанья в ряд
Украшают в смерть парад.

Ну, скажи, не дурачок,
Нонче всё в один пучок,
Ей наследство, мне сидеть,
Мир в решёточку глядеть!

А откинусь, так она
И не вспомнит, сатана.
Мало ль Гнатов на Земле?
Глядь, она опять в седле!

Просто старая расчёска,
Да бумаги пергамент,
И прислушалась вся вёска,
Не пуститься ль в пляс в момент.