И вспомнилось мне в одно мгновение разное и книжка ее про какого-то там расчленителя, и кроваво-красное покрывало, и двуручная пила, которую видел, между прочим, у входа И разговорчики вспомнились типа: «Елка криво стоит». «Потому что криво отпилена». «А кто виноват?» «Вместе ж пилили!» «Ну ты пильщик известный». «А ты?»
И многое еще вспомнилось что.
А их шаги приближались. Они уже стояли у двери со своим окаянным сюрпризом! Я слышал, как они перешептывались, как что-то они обсуждали за дверью
И словно пелена упала с глаз моих!
И словно мне голос был: «Спасайся, дурак!»
И рванул я к окну закрыто окно! И со всего я размаха как навалюсь на раму, на двойную, и вместе с обеими рамами так и полетел туда, в сад!.. Как только не порезался, уму непостижимо!..
Перепрыгнул через забор и по всей этой первомайской новогодней слякоти бегом в сторону вокзала! Хорошо деньги были в кармане брюк, а куртка как была, так она там осталось!
Мне повезло: без четверти двенадцать был проходящий. Продали мне билет в первый вагон, а там проводники Новый Год отмечают. Больше нет никого, один я пассажир! Во всем поезде я единственный!.. Они мне водки налили, холодной. У меня руки тряслись. Я о пережитом рассказывал. Проводники удивлялись, говорили, что в рубашке родился. Такая история.
Такую историю ну, может быть, чуть-чуть другими словами поведал о себе Ростислав Борисович.
Потрясенные рассказом Ростислава Борисовича слушатели с минуту молчали. Огонек свечи магнетически притягивал взгляды. Ждали, не прибавит ли к сказанному что-нибудь еще Ростислав Борисович. Не прибавлял. Только тихо, едва заметно посапывала во сне Маргарита Макаровна.
Молчание прервала Елена Григорьевна из другого корпуса, налоговый инспектор первого ранга. Она осторожно предположила, что Ростислав Борисович публику лукаво мистифицировал, попросту говоря, разыграл уж очень невероятен его рассказ.
Послышались протесты. Было заявлено, что рассказ Ростислава Борисовича содержит много деталей, которых невозможно придумать. Например, те же ботинки в морозилке Если бы он обнаружил в морозилке не ботинки, а ну что-нибудь более традиционное, вот тогда бы можно было сомневаться в достоверности повествования Но ботинки! Зачем они? Для чего? Такое невозможно придумать.
От Ростислава Борисовича пытались выведать тайну ботинок, но он уклонялся от интерпретаций своего рассказа, ибо не было у него на этот счет никаких здравых идей.
Тот же сюрприз Что за сюрприз? Зачем?
Здесь много очень иррационального, сказал Ростислав Борисович. Я часто думаю головой, но здесь лучше не думать.
Спросили: в милицию-то он заявлял или как?
Нет. Не знаю почему, но что-то меня остановило.
Стали стыдить. Даже возмущаться.
И тогда встал доселе молчавший Соловьев. Он вышел на середину холла. Свеча горела за его спиной, лицо его было в тени, но даже так становилось ясно по его почти невидимому лицу, что Соловьев сильно взволнован.
Ростислав Борисович, вы совершенно правильно сделали, что никуда не заявили!
Звуковой образ коллективного недоумения. Шум.
Я потрясен больше вас всех вместе взятых!.. воскликнул спортивный журналист Соловьев, обращаясь ко всем вместе взятым, как он сказал. Невероятное совпадение!.. Фантастическое соответствие!.. Знаете, кто во всем виноват?.. Я!.. Я один и только я!.. Режьте меня на куски!.. Что вы на меня так смотрите?.. Вот у вас от рук рыбий запах, к примеру!.. Как быть?.. Потрите лимоном!.. А когда лук режете, вы ничего не жуете?.. Вот потому и плачете!.. Надо жевать!.. Бутылку без штопора?.. А?.. Это все я!.. Все мое!.. Как открыть!.. Этим я занимался!..
Все ошеломленно глядели на Соловьева кто с испугом, кто с ужасом: это, действительно, очень страшно, когда человек на ваших глазах сходит с ума. Но тут Соловьев снова обратился лично к Ростиславу Борисовичу:
То, что вы приняли за носки, торчащие из ботинок, было полиэтиленовыми мешками, уверяю вас, это именно так!.. Объясняю!.. Слушайте все!.. Когда я работал в газете, я вел там рубрику «Советы для дома»!.. Во всех газетах были такие!.. Помните?.. Ну я ж объясняю вам стулья стулья царапают пол!.. Что делать? А наденьте на ножки пластмассовые пробки от винных бутылок!.. Или вот: вам туфли полировать надо Отлично! Старые колготки и никаких проблем!.. Ну а если ботинки?.. Жмут если?.. Что делать, когда ботинки жмут?.. Ну так я, значит, и вспомнил, как еще в школе меня научил наш сосед по лестничной площадке разнашивать ботинки я и напечатал в газете!.. Очень просто: надо засунуть в ботинок полиэтиленовый мешок, налить в него воду и поставить ботинок в морозилку вашего холодильника!.. Вода, замерзая, начнет расширяться
Этого не может быть! громко произнес Ростислав Борисович и резко встал.
Уверяю вас, закон физики!.. Лед расширяется, ботинок разнашивается!.. Был сорок первый размер, стал сорок второй!.. Да у нас столько откликов было на публикацию, вы что!.. Некоторые тоже не верили, говорили, не может быть, пусть лед расширяется, но зато кожа-то сужаться должна, так ведь?!.. Да ничего подобного!.. Проверено на себе!.. А что вы хотите? Тогда в Первомайск только сорок первый размер завезли. Я помню. А если сорок второй надо? А сорок третий?.. Да у нас в Первомайске после моей публикации у каждого десятого ботинки в морозилке стояли!.. А вы говорите!..
Последние слова Соловьев произносил уже без Ростислава Борисовича.
Ростислав Борисович, не проронив больше ни звука, вышел из холла. Никто и не заметил этого, так были все увлечены соловьевским монологом.
Зажгли свет.
Тут и Маргарита Макаровна проснулась.
Я как выпью шампанское, сразу же засыпаю. На губах у нее созревала улыбка: Сад приснился Африка, что ль?.. Цитрусовый весь
Елена Григорьевна, которая налоговый инспектор, проходя мимо Соловьева, проронила:
Зря вы это. Лучше бы так он и жил со своей тайной.
А где мой муж? Опять пропал? Маргарита Макаровна захлопнула ладонью нежданный зевок. А по ящику что?
Ростислава Борисовича тем временем уже искали по этажам. Нигде не было.
Маргарита Макаровна грузно отбортовалась от кресла и медленно перетекла к телевизору.
Вспыхнул экран. Подавали очередную порцию юмористов.
Полтора кролика
Жуть, а не погода. Особенно ветер.
От автобусной остановки до библиотеки было метров двести, зонтик бы все равно поломало. Рудаков натянул капюшон, прижал подбородок к груди. Вместо обещанного дождя бил в лицо снег острый, как пыль стекловаты. На витрине магазина летней одежды с трудом сдерживали злорадство два манекена там был у них рай.
Его заметили прежде, чем он перешел улицу. Магда Васильевна, встречая, предупредительно держала открытую дверь она вышла без пальто, только в шерстяном платке, накинутом на красное платье. Рудаков ускорил шаг, потом и вовсе побежал.
Мы уже думали, не придете.
Входя, царапнул ее не по-доброму взглядом. Впрочем, быть неприветливым он не хотел.
Неужели кто-то пришел? прохрипел Рудаков.
А как же!
И верно, в конференц-зале сидели какие-то личности, об их числе, находясь в вестибюле, Рудаков мог только догадываться. Он снимал куртку так сказать, вешался. По всему судя, ему еще предстояло иметь дело с телевизионщиками.
Их наличие Рудакова искренне удивило. Камеру установили здесь же, при входе. Местный канал, обзор культурной жизни по понедельникам.
Это недолго, сказала Магда Васильевна, не прочтя восторга на лице Рудакова.
Я не смотрю телевизор, сказал Рудаков тем двоим.
Мы тоже, ответил один, затевая возню с микрофоном.
Он же был за оператора, другой вопрошатель (в кадре не предусмотренный, он стоял слева от камеры).
Первый сказал: «Снимаем». Второй спросил:
Скажите, что вас побудило написать эту книгу?
Что меня побудило? повторил вопрос Рудаков, откашлявшись. То и побудило, что написал. Он еще произнес несколько фраз в том же духе.
Интервьюер помахал кистью руки у себя перед носом, призывая Рудакова смотреть на него, а не в потолок. Каждую фразу Рудакова он сопровождал одобрительным кивком наверное, этому учат в их институтах.
Объясните, пожалуйста, название вашей книги.
То есть вы ее не читали, сказал Рудаков, прищурясь.
При чем здесь «полтора»?
Не читали, повторил Рудаков.
Честно говоря, еще нет. Прочту обязательно.
Для любого, кто читал мою книгу, название, полагаю, понятно. Но если угодно, я объясню.
Он объяснил.
Как вы относитесь к современной литературе?
Рудаков глубоко вздохнул. Помолчал. Поморщился. Стал нехотя объяснять, как он относится к современной литературе. Собственно, никак. То есть как-то так никак, собственно. То есть как-то. Как-то так.
Большое спасибо.
Магда Васильевна, деликатно исчезнувшая на время съемки, вновь появилась в вестибюле. Провожая Рудакова в конференц-зал, поинтересовалась: «Не любите?» Рудаков посмотрел вопросительно. Магда Васильевна уточнила вопрос: «Ну давать интервью» Рудаков промолчал, отвечая мысленно. «Плохо спали, наверное», донимала догадками. Вместе вошли.
Он объяснил.
Как вы относитесь к современной литературе?
Рудаков глубоко вздохнул. Помолчал. Поморщился. Стал нехотя объяснять, как он относится к современной литературе. Собственно, никак. То есть как-то так никак, собственно. То есть как-то. Как-то так.
Большое спасибо.
Магда Васильевна, деликатно исчезнувшая на время съемки, вновь появилась в вестибюле. Провожая Рудакова в конференц-зал, поинтересовалась: «Не любите?» Рудаков посмотрел вопросительно. Магда Васильевна уточнила вопрос: «Ну давать интервью» Рудаков промолчал, отвечая мысленно. «Плохо спали, наверное», донимала догадками. Вместе вошли.
Конференц-зал был небольшим просто комната.
Больше десяти, прикинул Рудаков.
Больше десяти ненавязчиво приветствовали Рудакова, а он их.
Сел вместе с Магдой Васильевной за стол.
Читательницы. И один читатель.
Магда Васильевна представила Рудакова. Сказала:
Несмотря на непогоду, у нас практически аншлаг.
Одиннадцать, сосчитал Рудаков.
Мест свободных действительно не было вероятно, стулья вносили по мере прибавления публики. Придет двенадцатый внесут стул.
Магда Васильевна рассказывала о Рудакове и его замечательной книге. Она подготовилась.
Рудаков решил, что работников библиотеки здесь поболее половины. Но были явно и со стороны.
Телевизионщики тоже вошли, пристроились под портретом Белинского. Снимали то Магду Васильевну с Рыбаковым, то пришедших послушать и посмотреть. Потом крупным планом книгу Рудакова, поставленную на стол обложкой к зрителям.
Минут через десять они убрались восвояси, вместе с камерой, а Магда Васильевна, когда их не стало, все еще говорила. Она очень хорошо подготовилась.