Фронтовые дороги довели командира пулемётной роты Юрия Грибова до Одера, он участвовал в штурме Берлина, вышел на Эльбу. Здесь и встретил Победу.
В Германии пришлось задержаться: юного лейтенанта назначили комендантом сразу трёх населённых пунктов. Ответственность колоссальная. «Ещё гремели бои, пишет Юрий Тарасович в очерке «Волоколамский рубеж», а на разрушенных берлинских улицах уже дымились армейские кухни, старики, женщины и дети стояли в очереди за солдатским супом. По перешитой железнодорожной колее двигались эшелоны с белорусской картошкой, тамбовским зерном, с продуктами из разных областей. Там, на Родине, сытости тоже давно не было, но такой уж характер у великой Советской страны: помоги слабому, поддержи беззащитного».
Комендант Грибов строго выполнял приказ высокого начальства: заботиться о мирном населении, помогать налаживанию нормальной жизни. Вот здесь, наверное, и пробилась дремавшая в генах крестьянская хватка. К «герру коменданту» шли местные жители и просили открыть то хлебозавод, то пивную, то кирху. «Мы были не завоевателями, а освободителями от фашизма» спокойно, без лишнего пафоса подводит черту ветеран.
Писал Юрий Тарасович всегда. Мальчишкой баловался стихами. Затем печатался в военных газетах «Сталинский сокол» и «Советский воин». Сочинил поэму про боевой путь родной дивизии. Стихи его, а музыка лейтенанта Петра Тодоровского, ныне известного кинорежиссёра.
Журналистскому запалу Грибова уже в то время могли позавидовать многие. Но он мечтал об учёбе: стал студентом заочником Литературного института. Родные волжские и неповторимые места, воспетые многими классиками русской литературы, как будто будоражили его. Сердце переполнялось счастьем от лазурного неба над синей гладью реки, от благоухания природы и плеска волн, от птичьего гомона чаек Может, потому его будущие документальные очерки настолько тесно сольются с лирикой, и Грибов войдёт в историю русской словесности как лирический прозаик.
Уйдя в запас, стал осваивать гражданские темы. В бытность журналистом в Костромской газете «Северная правда», а затем собкором «Советской России» по Псковской, Новгородской, Калининградской, Смоленской и Калининской областям исколесил и исходил множество исконно русских мест. Его вдохновляло деревенское житьё. Юрий Тарасович находил интересных людей и со свойственной ему энергией, искромётностью мысли не писал, а буквально, рисовал с них портреты. Читая его очерки, мы зримо представляем этих героев. Он обожает их и это обожание передаётся нам. Он влюблён в них и мы не можем не любить: настолько сочны краски, которые использует автор, настолько доверителен и искренен его рассказ, что описанное входит в наше сознание как бы само собой.
Взять, к примеру, очерк Грибова «Море деда Мазая». Вроде бы и нехитрая работа у речного рыбоохранного катера «Тайфун», который патрулирует в мирное время дальнее побережье Костромского моря (так жители именуют местное водохранилище). Свежий, бодрящий ветерок, яркое солнышко. Благодать да и только! Однако не такая уж безмятежная жизнь на судне. Журналист замечает на рубке «Тайфуна» несколько пулевых вмятин. «Ночью стреляли, из кустов, особенно во время штурма, поясняет Борис Фёдорович Чередниченко, старший на «Тайфуне». Бывает, и из лодки пальнут жаканом [свинцовая пуля особой конструкции для стрельбы из гладкоствольного охотничьего ружья прим. автора-составителя), зная, что «Тайфуну» ни за что не догнать браконьеров с мощными и быстрыми моторами На энтузиазме держимся, на любви к природе».
Оказывается, не такая уж выдумка Н. А. Некрасова о спасённых зайцах. Дорога рыболовного катера пролегала в этих местах. «Про зайцев каждый с детства знает, в школе проходили, напоминает Грибов. Великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов охотился здесь, дружил с простым мужиком Гаврилой Яковлевичем Захаровым, которого все звали дедом Мазаем. Сам Захаров из деревни Шодн, но жил в Вёжах. А рядом была ещё одна маленькая деревенька Ведёрки. Сейчас от мазаевского поселения на виду остался всего один каменный остов купеческого дома да чёрные высохшие стволы деревьев. Стояла в Вёжах тогда и знаменитая деревянная чудо-церквушка, поставленная здешними мастерами без единого гвоздя, на сваях. Её догадались перевезти в Кострому, на территорию Ипатьевского монастыря, где сейчас музей».
Мирная жизнь потихоньку налаживается. Народ всерьёз взялся за восстановление народного хозяйства. Но военная тема по-прежнему не отпускает фронтовика.
Чего стоит очерк «Тёплый свет планеты Юлия»! Узнав имя, мы не обманываемся, кому он посвящен: конечно же, лауреату Государственной премии России, солдату, светлому человеку и любимому поэту нашей эпохи Юлии Владимировне ДРУНИНОЙ. Свет её поэзии освещает нас, как и малая планета в мироздании, названная астрономами в её честь. «Она была из поколения добровольцев, пишет о ней Грибов, чем-то сродни Зое Космодемьянской и другим юным девушкам и парням, чьи сердца переполняла тревога за судьбу Родины, желание немедленно встать на её защиту».
Или ещё. «Солдатские берёзы» это рассказ о прославленном гарнизоне под названием «Песочный лагерь», в котором «готовились кадры для действующей армии. И все сформированные здесь полки и соединения уходили на фронт, становились гвардейскими, орденоносными, обретали имена освобождённых ими городов Тысячи берёзок аллеями тянулись к опушке ельника. Их посадили, уходившие на фронт».
Или ещё. «Солдатские берёзы» это рассказ о прославленном гарнизоне под названием «Песочный лагерь», в котором «готовились кадры для действующей армии. И все сформированные здесь полки и соединения уходили на фронт, становились гвардейскими, орденоносными, обретали имена освобождённых ими городов Тысячи берёзок аллеями тянулись к опушке ельника. Их посадили, уходившие на фронт».
В этом лагере после войны какое-то время прослужил и Юрий Тарасович. Спустя 50 с лишним лет он вновь оказался в Песочном:
Здесь тогда стоял 1319 полк нашей дивизии. А вот стела, Вечный огонь, аллеи тех самых фронтовых берёзок. О, как они выросли, заматерели за полвека! И все ровные, кудрявые. У каждой имя есть и хозяин. Но кто назовёт теперь это имя? Сколько хозяев осталось в живых? Двое-трое из тысячи?.. Я погладил одну берёзку, прислонился к ней щекой. И гамзатовские стихи в памяти всплыли: «Они не в землю полегли когда-то, а превратились» Может, не в белых журавлей, а в белые берёзки?»
Как это певуче, нежно И талантливо. Не случайно сам Леонид Леонов высоко оценил одну из повестей Грибова «Сороковой бор», напечатанную в журнале «Октябрь», а затем в миллионной «Роман-газете». И хотя скромничает автор, считая, «что Леонова подкупила не столько художественная ценность, а тема о защите лесов по берегам Чудского озера, образ егеря и борьба с браконьерами», это, конечно, не так.
Профессии журналиста и писателя настолько тесно переплелись в жизни Грибова, что, пожалуй, он и сам не ответит на вопрос: какая для него важнее. Публицист он от Бога. И даже если предложенная тема, жёсткие сроки или газетные размеры не всегда вдохновляли, он не пытался уклониться от задания. Не имея времени, мог пожертвовать выходными днями или сном, чтобы выполнить просьбу. И в назначенный час редакция получала от него тот материал, на который рассчитывала. Вот почему так охотно сотрудничали с этим автором и «Правда», спецкором которой он стал впоследствии, и радио, и телевидение, и многие журналы.
И при всём этом Юрий Тарасович успевал писать свои великолепные книги: «Праздник в Усолье», «Высоковские старики», «Севернее Берлина», «Тайны старой мельницы», «Сороковой бор» и другие. К 65-летию Победы за последние три произведения он признан лауреатом премии «Золотой венец Победы».
Однажды Сергей Владимирович Михалков, председатель Союза писателей России, попросил заглянуть к нему. Они были хорошо знакомы: встречались на заседаниях секретариата, в поездках по областям и республикам, которые руководитель Союза писателей сам и возглавлял. «Есть мнение», после такого вступления мудрый и опытный Михалков заговорил о газете «Литературная Россия», дескать, тираж падает, присутствуют элементы групповщины, мало внимания уделяется периферии, отсутствует пульс подлинной жизни, зарастает к изданию писательская тропа На другой день до Юрия Тарасовича дошёл слух, что насчёт него была подсказка из отдела культуры ЦК, а таким доверием пренебрегать было не принято. Вот таким образом он и приступил к руководству «Литературной Россией», проработав на этой должности около десяти лет.
Трудовой путь Ю. Т. Грибова столь же насыщен, как и творческий. Сколько видел и пережил за свою долгую деятельную жизнь, сколько важного и интересного встретил на её дорогах. Из «Литературной России» его «бросили» в газету «Известия», был там заместителем редактора и главным редактором многомиллионной «Недели». По иронии судьбы занимал кабинет Н. И. Бухарина. Но права русская поговорка, что не место красит человека, а человек место. Руководителем Юрий Тарасович оставался достойным и доброжелательным. В его поведении не было ни капли зазнайства. С годами он становился добрым другом и наставником для всё большего числа коллег по литературному цеху. Обаяние и ироничность притягивали к нему людей. Довелось поработать Грибову и освобождённым секретарём Союза писателей СССР.
После развала страны Ю. Т. Грибов двенадцать лет трудился в штате «Красной звезды», а будучи членом Объединённого Совета ветеранов Союза журналистов РФ, был в составе редакционной коллегии, работавшей над выпуском сборника «Живая память». Их выпущено десять томов, и в каждом из них очерки и воспоминания одного из старейших литераторов и журналистов страны. За этот труд писатель удостоен высшего журналистского звания «Золотое перо России». А вскоре к многочисленной коллекции наград прозаика и публициста присоединился Диплом лауреата Всероссийской премии имени А. В. Суворова за цикл книг, посвящённый защитникам России. К нему приложены нагрудный знак «За вклад в патриотические традиции Отечества» и настольный бюстик генералиссимуса А. Суворова. Бюст Суворова навеял на Юрия Тарасовича новые воспоминания:
Помню, шёл я как-то в День Победы среди ветеранов мимо памятника Суворову, который тут, недалеко от моего дома. И вдруг девочка кричит: «Смотри, дедушка, голубь на голову Суворова сел!» А дед отвечает: «Голубь это хорошо. Лишь бы вороны чёрные не сели». Как в воду глядел налетели эти чёрные вороны». Так писатель охарактеризовал пору, когда оптимистично начавшаяся перестройка всё более сворачивала, невесть куда.