Мы, группа старых большевиков, обращаемся к вам по делу, не терпящему малейших отлагательств. Наш славный революционный город хорошеет день ото дня»
Нина пишала. Ее шлог, сказал Жаножин. Продолжайте.
«хорошеет день ото дня. Возводятся новые кварталы. Старое идет на слом. Но иногда архитектурное управление допускает отклонения в своей работе. Всех нас, например, глубоко поразило решение застроить участок Тверской улицы у Смольного новыми домами. Дело даже не в том, товарищи, что каждый клочок земли возле Штаба Революции святыня, касаться которой нужно с большой бережливостью. По этой улице ходил Ильич! Дело еще и в том, что он не только ходил по Тверской улице, но и посещал на ней некоторые дома. У нас нет, к сожалению, точных сведений о том, куда именно и когда Ильич заходил, но один из наших товарищей помнит точно день и час, когда он встретил Его в одном из домов Тверской улицы. Это было 27 октября (старого стиля) в 12 часов дня. Он встретил Его неожиданно, но эта встреча запомнилась товарищу на всю жизнь. Этот дом N 8, между двумя парадными, вход вниз. Так нельзя, товарищи! Надо сохранить этот дом для наших детей! Подписи».
А-а! Конечно! воскликнул Жаножин. Вы что, уже жаштроили?!
Нет, нет, успокойтесь, поспешно сказал Балбошин. Я же объяснил вам, что решением горсовета
Решением горшовета горько сказал Жаножин. Пишульки, бумажки А ведь я, шлышите? я видел Его!
В кабинете стало тихо, только из-за приоткрытой двери раздавался смех чертежниц. Ахуткин на цыпочках подошел к ней и прикрыл.
Старик заплакал. Слезы скапливались между красных безбровых век и неравномерно текли по морщинам.
Я видел Его повторил он плачущим голосом. Вы вще можете ражрушить, вще, вще!
А как это было? робко спросил Ахуткин.
Было, было Вще было ощенью. Я, молодой подмаштерье, шел по Твершкой. Я жил на Кирочной и шел по Твершкой И мне вдруг штрашно жахотелош шать
Э, что? спросил Ахуткин.
Шать, шшать! закричал Жаножин. Может человек жахотеть шшать или нет? И мне жахотелось. Вхожу, как шейчаш помню, дом вошемь Шмотрю, кто-то шшыт рядом. Я и не понял шшыт и шшыт. Вышли мы вмеште. У входа двое, в черных пальто. Один шпрашивает: «Ну что, товарищ Ленин, пошли?» И он отвечает, как шейчаш помню, вще помню! «Пошли, говорит, товарищи!» Э-э, да что там! махнул Жаножин рукой, доштукалиш, грамотные штали! Гараж штавите, о штариках не думаете! И руки не подам!
Жаножин ушел.
Архитекторы молча, не глядя друг на друга, посидели, затем Ахуткин включил репродуктор на полную громкость.
Жаножин ушел.
Архитекторы молча, не глядя друг на друга, посидели, затем Ахуткин включил репродуктор на полную громкость.
Встречи с доктором Капабланкой
Гаврилов, Анатолий Владимирович, в юности мечтал стать поэтом. А так как его юность совпала по времени с бурным, ослепительным движением «были-станем», то Гаврилов, посылая стихи, наивно прождал этого чуда до появления первого внука. Но никто ни разу не назвал его поэтом. В лучшем случае его называли «автор» и «Вы». А обычно «вы» было с маленькой буквы и обращались к нему так: «Уважаемый товарищ», а слово «Гаврилов» вписывали ручкой.
Гаврилов думал, что никто из родственников и знакомых не догадывается о его переписке. Но он думал так, а не знал. Знал же точно, что и жена, и обе дочери, и подчиненные (он работал начальником участка малой механизации в УНР), и начальство (был к тому же пятнадцать предпенсионных лет неосвобожденным секретарем партбюро), и соседи по дому (письма в газеты по поводу протечек, траншей и т. п. изготавливал А.В. своими руками и его необыкновенно уважали за это. В соседнем подъезде жил знаменитый драматург и было так, после вселения, что часть дома качнулась в его сторону, но об этом потом, после), и даже люди в метро и в командировках, и даже за границей, вплоть до самых занятых, с одной стороны, ученых и самых, с другой стороны, не осведомленных африканских пигмеев знали о том, что он пишет. Потому что всякое написание ни о чем и ни из чего, как определял А.В. уже на склоне лет творческий процесс, тут же становилось известно всем людям. А выражалась эта связь следующим образом: как только творческий процесс набирал силу, все люди на земле чувствовали, как внутри них медленно, враскачку начинают придавливать некую юлу и, если хорошо этого слушаться и так далее. А.В. мог бы многое рассказать по этому поводу, но ни с кем и ни за какие коврижки на этот счет он говорить не стал бы.
Вообще у него была, конечно же, антипоэтическая внешность. «Вот ведь странно, думал как-то А.В. происходит. Один хромой, другой хилый, третий вообще на обезьяну похож, а им вынь да положь! чтобы бледное лицо с горящими глазами, окаймленное змеящимися кудрями. Черт знает что. Сумасшедший дом.» Сам А.В. был не хром, не хил и походил не на обезьяну, а на верблюда. Причем знал это лет с двенадцати, с конца 20-х годов, когда популярность всякого рода знаний среди малограмотного населения приняла устрашающие размеры и стоило кому-то любознательному глянуть на Гаврилова в профиль, как он тут же при всех доказывал лишний раз свою любознательную наблюдательность, а А.В. лет до сорока пяти ходил, как будто аршин проглотил, и с первого взгляда было ясно, что он похож на верблюда. Когда же у Гаврилова появился первый внук (а это совпало с окончанием его поэтической деятельности), то он понял, что нравиться женщинам уже не обязательно, а что касается оскорбления их эстетического вкуса, то что ж, переживут. И он выдохнул воздух, который свыше 30 лет подпирал его грудную клетку. А.В. выдохнул воздух, с облегчением избавился от галстука, опустил голову, засунул руки в карманы и стал необыкновенно похож на верблюда, даже в фас. Именно к этому времени относятся необъяснимые вспышки ревности у его жены, избрание А.В. неосвобожденным секретарем партбюро и начало писательской славы. Причем начало славы чем дальше, тем больше А.В. склонен был относить к мистическим жизненным проявлениям, в которые он, как и все люди, верил как-то слоями. Вот вдруг кажется А.В. абсолютно точно что-то такое есть, что-то носится в воздухе невидимое, или что-то ночью прячется наверняка жуткое, а стихи появляются не его, не А.В., а чьи-то, непонятно чьи, и тут же становится ясно, что все это фантазии разгоряченного мозга, движение атомов, молекул и что-то вроде ионизации.
Пора, однако, написать и о мистическом проявлении, о начале писательской славы. Как-то в середине марта, когда все, и А.В. в том числе, устали от зимы и по дороге на работу и с работы думали с обидой о некой подлой Природе, злясь на нее за поздние морозы, его остановила у подъезда молодая женщина в валенках, в сером пуховом платке, в старенькой цигейковой шубке. Вначале А.В. показалось. что она в положении, но затем он разглядел при свете фонаря ее очень румяные щеки, по-детски, вверх поднятую губу и еще что-то, неизвестно что, отчего он точно понял, что девушка эта дворничиха, что он ее где-то видел и что-то о ней знает. И ни в каком она не в положении, а просто толстая, здоровая девка.
Здравствуйте, А.В.! сказала дворничиха.
Здравствуй, сказал А.В. и остановился. Обычно он ничему не удивлялся и не останавливался.
А я к вам, сказала дворничиха. Мне бы письмо написать.
Куда? спросил А.В.
А-а не знаю. В газету?
Ну, это А что случилось?
Да В общем, тут так: техник-смотритель требует двадцать рэ за то, что я второй участок не могу как будто нормально убрать, а я убираю! Потом начальник вселяет ко мне одну такую ну вроде меня, думает: эти будут жить до пенсии, как в общаге, и не пикнут, а я что, дура? Я же знаю, что это главный инженер ему напел, правда, я сама виновата, сделала вот так: она шевельнула задом, потому что снег шел и вообще, а он решил и начал Да если даже ему! Что, за это вселять нужно? Я вас очень прошу, напишите письмо, А.В.! А то они меня стопчут!
Ну неопределенно сказал А.В. и пошел вместе с нею в красный уголок писать письмо в горисполком.
Удивительное получилось письмо. Необыкновенное нравственное здоровье угадывалось за простонародными оборотами речи, хотелось по прочтении этого письма вздохнуть с облегчением и даже утереть незаметно слезу из-за того, что есть еще, остались такие большие такие честные, неуклюжие. добрые люди!
В следующий, и в последний раз эта дворничиха встретилась А.В. через месяц, в середине апреля. Как раз в это время единственный раз в году в городе появляется и быстро пропадает запах земли. Этот запах особенно мощен в сумерки и в это-то время А.В. и замечал чаще всего медленное придавливание уже названной нами юлы, ну и так далее. И в сумерках же в середине апреля происходит вот еще что: если стоишь между домами, одуревший от запаха земли и всяческих невидимых вещей в воздухе и вдруг подымаешь глаза а! Что там за дикая голубизна в окнах седьмого этажа? Вот в таком состоянии А.В. встретил дворничиху, которая на этот раз была в плаще.
Ой, А.В.! сказала она с таким нетерпением и радостью от встречи, каких Гаврилов до сих пор не встречал в своей жизни. Ой, да как же вы меня выручили! Да вы знаете, как у меня хорошо пошло все!..