Большевизм, в отличие от фашизма, монархизма и прочих измов проник в подсознание своих подданных и произвел там необратимые изменения. Почему это произошло? Видимо, потому, что большевизм выстроил абсолютно неуязвимую изнутри картину мира. Для этого ему понадобилось полностью исключить все туманное, двойственное. Категорически отвергнуты были религия, все виды искусства кроме реалистического, все виды медицины кроме аллопатии. Были запрещены любые изыскания в области расовых различий, ни один народ не должен был хоть в чем-то превосходить другой народ. Более того, народы, обладающие очевидными преимуществами перед соседними, как бы наказывались за эти преимущества. Таковыми негласно были признаны русские, евреи и украинцы эти названия употреблялись крайне редко.
Вот в такой стерильной обстановке полной гармонии можно было проводить любые программы: от бредовых воспитательных акций при помощи органов до невиданных и необъяснимых прорывов в технологиях. Народ кряхтел, но ликовал, как в банный день, изумляя вождей просьбами подкинуть еще парку.
К сожалению, избыток «парку» начисто вымыл из народного тела все лишние для повседневной жизни шлаки сострадание, чувства родины, семьи, земли. Возникли замечательные по своим профессиональным качествам солдаты, разведчики, полярники, летчики, инвалиды, пионеры, чекисты.
Однако ненужные эмоции и чувства не нужны лишь на короткую компанию всемирной революции. В далекой перспективе жизни без них стало совсем плохо. Солдаты завшивели, разведчики сломались, полярники увяли, летчики поразбивались, инвалиды поумирали, пионеры перевозбудились, чекисты попрятались.
Одни бандиты благоухали. Потому что бандит лишен сострадания из-за некомплекта генов, а чувства родины, семьи и земли ему заменяют волчье чувство опасности и блатная песня.
Таким образом, к 1985 году СССР представлял из себя территорию, населенную праздным и малотребовательным населением. Когда Горбачев пообещал перестройку, а Гайдар, последовательно, полные полки колбасы, этот народ вяло отмахнулся от большевизма и развернулся к рынку со своим небольшим, но стабильным аппетитом. Какое-то время нефть заменялась по бартеру жратвой и обносками Европы, и жить было можно. Во всяком случае, в переходное время. Когда-то это переходное время должно кончиться? Должно. Народ ждал. Оно не кончалось.
Бывшие комсомольцы знали, что народ способен терпеть бесконечно. Поэтому не церемонились повышали, изымали, тормошили. Необходимо было пробудить творческие силы. Они не пробуждались. Зато мигом пробудились творческие силы у бандитов. На лбу у него не написано бандит он или не бандит. К тому же сталинский вывод о классовой близости уголовного элемента прочно засел в комсомольской голове. Даже в Гарварде можно было убедиться в том, что вчерашние бандиты свободно перетекают в громадные состояния. И так далее. Главное дать рынку насытиться людьми, а затем их можно коллективно сводить в баню и отмыть от всякой преступной грязи.
Так почему все-таки Германия и Япония прошли в дамки, а мы и нам подобные никак не начнем использовать наш трудолюбивый и талантливый народ для освоения неисчислимых природных богатств? Почему не прекращается распад промышленности, а сельское хозяйство умирает на глазах? Почему люди звереют?
Ответы на эти вопросы надо искать все там же в прошлом. Они очевидны, но почему-то ускользают из всех анализов и обзоров.
Надо четко и навсегда затвердить себе: люди не звереют. Они из зверей таким мучительным способом по укороченной программе пробуют превратиться в людей.
И только.
Мелкий должностной садизм
Когда мне надо пойти куда-то за справкой, я заболеваю. Мне нехорошо. Я знаю, что меня начнут гонять по городу, у них окажется везде санитарный час, обед или похороны. Когда же все необходимые мучения подойдут к концу, какая-то жаба с удовольствием проинформирует меня о новом Указе Президента (Генсека, Царя, Великого хана), по которому справка мне не полагается.
Когда я еду в трамвае и он вдруг сворачивает без объявления в парк, я вижу в зеркале заднего обзора довольную физиономию водителя. Он счастлив. Это когда еще ты ему отомстишь, выточив негодный вал, из-за которого трамвай перевернется? Или выбросив в урну его телеграмму с просьбой срочно выслать или приехать? Или соблазнив его жену?
Надо честно сознаться в существовании в стране мелкого должностного садизма. Это когда каждый каждому старается сделать больно и получает от этого наслаждение. А если уже некому и никак, то тогда выберем в парламент КПРФ. Пусть все разбегутся в ужасе кто куда.
Конечно, в других странах тоже есть садисты в мундирах. Но там это свойство характера. Там удивляются, глядя на подобных граждан. У нас же идет ежедневная беспощадная гражданская война в ЖЭКах, в очередях, в семьях. Когда я вижу по телевизору чеченских полевых командиров, легкомысленно рассуждающих о своей полной и безусловной победе, я качаю головой и дивлюсь их легкомыслию. Победить русских невозможно, потому что они воюют с рождения до смерти в ЖЭКах, в очередях, в семьях.
Откуда подобный пыл? Кончится ли он когда-либо к громадному облегчению участников и ближайших соседей?
Откуда подобный пыл? Кончится ли он когда-либо к громадному облегчению участников и ближайших соседей?
Ответ на этот вопрос надо искать в истории телесных наказаний в России.
В 1831 году появилась статья немецкого криминалиста Миттермейера о бесполезности телесных наказаний.
И только 2 июня 1903 года в России были отменены исключительные виды телесных наказаний.
Было два пика активности администрации в битье своих граждан. Первый пик связан с зарождением Московского государства Романовых. В Указе 1663 года «отсеченные руки и ноги у больших дорог прибивать к деревьям и у тех же рук и ног написать вины и приклеить».
Сечение ушей применялось к мошенникам и картежникам. Левое ухо резали за первую татьбу, а за вторую и разбой и правое.
Резание носов тогда было еще мало распространено. Его применяли к уличенным в четвертый раз хранителям и распространителям табака.
Сечение языка в законе не значилось, но отсутствие законных оснований не мешало применять сечение языка по отношению к раскольникам, еретикам, донским казакам за поношение. Преступнику клещами вытягивали язык и отрезали нужную длину.
Самым распространенным из телесных наказаний был кнут. Кнут состоял из рукоятки длиной в пол аршина, упругого столбца из кожи более в пол сажени длиной с концом или кожаной петлей на конце. К этому концу привязывали хвост длиной в пол аршина, сделанный из широкого ремня толстой, сыромятной кожи, согнутой вдоль наподобие желобка и так засушенной. Иногда конец хвоста заостряли, он был твердым, как кость, и при ударе рассекал кожу. От крови он размягчался, поэтому после нескольких ударов кнут меняли.
Били просто. Били на козле. Били в проводку по торгам.
Палач отходил на несколько шагов, взмахивал кнутом обеими руками над головой и, подскочив с громким криком, опускал кнут на спину. Исход наказания зависел не столько от количества ударов, сколько от их силы. Выдерживали иногда и 300 ударов (по 30 в час), а иногда и от 2-3 умирали с переломом хребта.
Разбойники в те времена также творили необычайные зверства: пили кровь жертв, резали их, пытали.
Второй пик и самый высокий уродования людей был достигнут в Воинском Артикуле народного героя Петра Великого.
При Петре важен был не размер преступления, а неповиновение его воле. Кнутом били за первую и вторую татьбу и за то, что бросали мусор на улице.
Применялись все старые виды наказания, изобретались новые. Людей сжигали на кострах (в том числе медленно), сажали на кол. В 1721 году за упорство в расколе Петр велел посадить на кол почти всех жителей города Торовца в Сибири. В память этого события торовичан звали с тех пор коловичами.
Во флоте Петр ввел кошки и линьки.
При Анне Иоанновне кошками наказывали также проституток. Последовавшее в дальнейшем при императрицах смягчение наказаний все же выглядит на сегодняшний день почти так же дико. Статс-даму Наталью Федоровну Лопухину при Елизавете высекли публично кнутом за намек в письме о «лучших временах», затем вырвали язык и сослали.
И лишь при Петре III, несомненно, самом человечном (за что и презираемом всенародно) из русских царей доалександровской поры были отменены батоги, линьки и кошки. Самое же главное, Петр III отменил «слово и дело».
Другой антигерой нашей истории, Павел, отменил экзекуции для духовенства, а также запретил истязания и клеймение лиц старше 70 лет.
Таким образом, мы живем сегодня с генетической табличкой в голове, на которой написано одно только слово «страх». Я не говорю сейчас о еще одном народном герое Сталине, настоящая слава которого еще впереди. Вряд ли сегодняшние его почитатели, выносящие портреты кровопийцы наподобие икон, и сам товарищ Зюганов, высоко оценивающий роль своего старшего брата, могут во всей мощи и красоте оценить масштаб его избиений. При Петре еще можно было куда-то бежать. Сталин изобрел такие погранвойска, что бежать можно было только под почву.
Спрашивается, да как же нам не быть садистами с такой родословной? И как же нам не стыдно негодовать, когда какая-то паспортистка пару раз сгоняет туда-сюда? А какая-то продавщица чего-то недовесит и еще вдогонку пошлет?
Это ведь радоваться надо, что после таких искушений и проб у нас состоялся август 1991 года. Что у нас родился и живет до сих пор (и пусть еще сто лет живет) величайший из гуманистов современности М. С. Горбачев. Его слава также впереди.
А пока надо тихо-тихо выползать из-под нависшей над нами глыбы нашего родового царско-большевистского садизма. Пусть камешки катятся, пусть песок сыплется надо ползти.
Это ведь радоваться надо, что после таких искушений и проб у нас состоялся август 1991 года. Что у нас родился и живет до сих пор (и пусть еще сто лет живет) величайший из гуманистов современности М. С. Горбачев. Его слава также впереди.
А пока надо тихо-тихо выползать из-под нависшей над нами глыбы нашего родового царско-большевистского садизма. Пусть камешки катятся, пусть песок сыплется надо ползти.
Зато когда законы установятся, когда коммунисты разбегутся от стыда, когда сортиры нормальные появятся, вот тогда можно будет встать в полный рост и, посвистывая, пойти вместе со всеми англо-французами куда-то в светлое будущее.