Она. Рыжая шуба осталась в Семикачалинске. Сейчас она в купальном костюме. Она не хуже и не лучше окружающей пляжной массы. Мелкий песок, высыхая, тихо осыпается с её загоревших плеч. Как хорошо на юге! Как будто в Чёрное море можно выпустить всю неутолённость
Впрочем, я не могу плавать. Как это я заплыл? И если я не могу плавать, никакая Людмила Вольтовна меня не пасёт, вообще некому меня пасти, я этого не люблю и никому не позволю. Скорее умру от остановки дыхания, чем позволю кому-то себя пасти. И сам я никого не пасу. Видимо, я далеко ушёл от обязательных по эволюции скотоводов. А может быть, их и не было, как и Людмилы Вольтовны. Но у кого в таком случае была рыжая шуба (собачья) и холодные губы с наглым языком?
Да что же это меня в одну сторону заносит? Подумаем лучше об экологии. Надо двигаться. Остановился закис. Чем энергичней мы будем трясти планету, ноосферу, ионосферу, стратосферу, тем правильней они перетряхнутся.
Это ведь и я, пишущий эти строки, понимаю по своему делу. Пока выдумывал какие-то сюжеты, шарахался, чего-то кому-то доказывал, что всё могу, всё как-то торчало углами. А стоило соврать в трамвае номер восемь о том, что я потомок мавра, как закружились вихревые события. Живёшь-живёшь, окончательно решаешь для себя, что событий никаких! быть не может, как бац! Людмила Вольтовна ревниво смотрит, чтобы ты не уплыл в Турцию.
А что в Турции? Почему эта страна как-то молчит? Как они там? Что за белое пятно у лакомого моря? Это ведь только представить себе котёл народов! И всего лишь турки
Но уже совсем близко от себя мне хочется сказать: как мне хочется сказать! Конечно о грусти Идёт командированный по привокзальной площади, позади закрытая на два месяца пустая комната, впереди гостиница, и, перешагивая очередную снежную рытвину он поднимает голову и видит: на него несётся раздолбанное такси, летит на тормозах по припорошенному снегом ледку. И шофёр откинулся на сиденье, впаявшись ногой в педаль, и Людмила Вольтовна с ужасом наблюдает с заднего сиденья И когда ты умудряешься пропустить такси перед собой, как матадор, тогда-то тебе и становится хорошо. Шофёр тебя материт, а Людмила Вольтовна рада:
Здравствуй, мавр!
4 января
Сумасшедший Медведев
Была суббота. Шёл снег. Он падал на голый лёд и оттого был особенно пушист и бел.
Медведев двигался вначале по тротуару, но там показалось слишком скользко, и он сошёл на мостовую. В голове ещё продолжались ресторанные тосты. И свадьба, с которой он был изгнан, продолжалась тоже, как будто он там оставался. Оставалась невеста жена, пардон но не его, не медведевская жена «Но я другому отдана»
Господи! Да зачем же я так напился? кричал Медведев, приказывая себе идти по прямой. И чем решительнее приказывал, чем глубже вдыхал влажный морозный воздух, тем больше заваливался к середине выбранной осевой линии. То слева, то справа.
«Староневский, думал Медведев. Старо Невский Старо Старо как мир, старо Ничего не «И буду век ему верна». Не будешь С чем и поздравляю, господин жених! Муж Господи! Они же сегодня ночью!..»
Медведев не вытерпел этой муки и побежал. Будь он трезв, давно попал бы под машину. Широкое белое поле открылось ему. Медведев оторопел и не сразу понял, что это площадь Александра Невского.
«Несёт меня лиса задыхаясь, на бегу бормотал Медведев, в далёкие леса По-омнишь ли ты, как та-ра-ра целовались помнишь ли ты»
Чего тебе надо было?! закричал он, останавливаясь. Чего?
Он начал ругаться. И оттого, что он стоял посреди необъятной от падающего снега площади, ругань принесла ему облегчение. Как будто он посчитался со всем миром. Дальше он побрёл спокойнее, и цепочка его мокрых следов немного выровнялась.
«Всего лишь? Обычный программист. Всего лишь? Обычный программист. Всего лишь? Обыч» Медведев усилием воли вырвался из этого кружочка.
Видимо, он вдруг крепко задумался о чём-то, о чём уже не смог вспомнить, когда остановился, обойдя здание Лавры слева по тротуару. Под небольшим склоном за гранитным бортиком темнело мраморное кладбище. Надгробья, казалось, тяжело смотрели прямо в глаза Медведеву. Он перевалился через бордюр, покатился со спины на живот.
Его оглушила тишина. Не было слышно машин. Он лежал с зажмуренными глазами и боялся открыть их. Когда открыл, то увидел чёрное небо без звёзд, но было светло от снега. Ему стало жутко.
Господи, прошептал он и услышал вздох. Медведев вспотел и осторожно скосил глаза. Квадратный край неба обреза́л яркий снег.
Склеп, гулко сказал Медведев и начал карабкаться вверх. Луна и звёзды были на местах, и он с облегчением выдохнул. Снегопад кончился.
Кладбище было мирно, снег покрывал кресты и саркофаги и синел под ними. Медведев побрёл, пытаясь читать что-то из надписей, как вдруг остановился.
В основании коричневого, тронутого оспинками мраморного креста за чугунной оградкой на постаменте белел медальон. Медведев подошёл сбоку, выгнул голову и подумал: «Как живая». Девушка начала века с густыми и пушистыми волосами в косах поверх головы, улыбаясь, смотрела на него. В её улыбке было что-то не то. Она как будто меняла её незаметно.
Ах, услышал он и испуганно обернулся. В длинной шубке, отороченной белым мехом, с муфтой в левой руке и белом шарфе на косах, она стояла сзади и тихо смеялась, потирая лоб пальцами
Медведев рухнул на снег.
Когда он очнулся, девушка стояла там же, склонив голову набок, смотрела на него и молчала. Надгробья рядом не было. Медведев лежал под чёткой тенью куста.
Перебрал, бормотнул он, чтобы успокоить себя. Так недолго и спятить сказал он, и со страхом ждал ответит ли.
Если бы я вас не нашла, вы бы замерзли, сказала девушка.
Перебрал, бормотнул он, чтобы успокоить себя. Так недолго и спятить сказал он, и со страхом ждал ответит ли.
Если бы я вас не нашла, вы бы замерзли, сказала девушка.
Да, сказал Медведев, встал и начал отряхивать снег. Как вас зовут? Чтобы знать, кого благодарить.
Соня, подумав, ответила девушка. А вам не кажется, что кладбище не лучшее место для знакомства?
Верно, Медведев выбил шапку о колено. А я не лучший человек Пьян и немного не в себе, понимаете?
Да, это болезнь века. Знаете у Блока?
Кто его не знает.
А новое, знаете? и она нараспев продекламировала: «В моей душе лежит сокровище, и ключ поручен только мне» Это знаете?.. Какой у вас измученный вид.
Очень может быть, Медведева не покидало смутное беспокойство. А вы одна здесь? И не боитесь?
О, нет! Здесь все наши: две кузины, две сестрицы и студенты Где же они? она неловко переступила и покачнулась, сохраняя равновесие. Вот! и я немножко пьяна Maman не разрешает, но я выпила шампанского Правда, чудесный вечер?
Да, вечер мрачно сказал Медведев. Он уже не боялся, но хотел уйти. Вы так смотрите, как будто я с «того света», хотел сказать он, поймав её взгляд, но закончил: с психбольницы.
О, нет, нет! Это мне стало грустно, тяжело не знаю, что со мной, она прежним жестом подняла руку ко лбу. Как будто я одна и всё чужое. Всё.
Глаза её заблестели, и она закусила губу.
Мне самому так кажется, сказал Медведев. Дорого бы я дал, чтобы удрать куда-нибудь в год девятисотый.
О! она рассмеялась. Недалеко же вы собрались! А я бы хотела Сольвейг! Ждать и ждать, а он не возвращается, но ждать и ждать всю жизнь, а потом он приходит, и посмотреть один раз в глаза и уснуть Я представлю только, какой это взгляд. Вот:
И она посмотрела на него, сразу осунувшись и побледнев, широко раскрытыми глазами.
У Медведева застучало сердце. Всё это продолжалось несколько мгновений. Соня спрятала лицо в муфту и тихо засмеялась.
Бом, бом, динь-бом, вдруг загремело и понеслось над ними.
Что это? вздрогнул Медведев.
В Лавре, ответила она, прислушиваясь. Вы любите службу?
Не знаю, пожал плечами Медведев. Я был раза два в Никольской. Ничего, вообще, красиво.
Проводите меня, пожалуйста, я мама-а!! вдруг с болью закричала она, бросилась бежать, с ужасом оглядываясь на Медведева. Её длинный белый шарф распустился Больше Медведев не помнил ничего.
Надгробие так же равнодушно чернело, но на кресте не было медальона; а там, где она стояла, далеко в небе молчало серое, с бугристой корой дерево, кажется, клён.
Назавтра в Публичке Медведев прочёл в январском номере «Нового времени» за 1907 год заметку под названием «Загадочная смерть»:
« удушена белым шарфом, зацепившимся за ограду. Видимо, смерть наступила от страха. Молодой следователь В.В. не исключает и другой возможности: на снегу остались чёткие следы сапог. Он же, предполагаемый свидетель (?), несколько раз упал. Ведётся следствие.
Молодая С. Полянская, оканчивавшая Бестужевские курсы, погребена на месте гибели и оплакана семьёй и многочисленной студенческой молодёжью.
Она была очень красива».
Медведев откинулся на спинку стула и с трудом соображал. Ничего не получалось, но он снова и снова начинал с этих слов: «он же, предполагаемый свидетель (?), несколько раз упал»
Он успел подумать: «Я схожу с ума»
5 января
Авторское право
Старший редактор отдела прозы Марья Ивановна Стервозникова подняла голову от рукописи.
Минутку сказала она. Подождите в коридоре.
Молодой человек в пальто и кроличьей шапке, начинающий прозаик Воробков кивнул и осторожно прикрыл дверь.
Можно? спросил он минут через десять.
Входите, сказала Марья Ивановна.
Моя фамилия Воробков, сказал прозаик. Я вам посылал три месяца назад повесть И вот зашёл
Воробков. Хм, Марья Ивановна посмотрела на край стола, где топорщилась куча бумаг. Посмотрим Помню я что-то такое Как называется?
«Приезжий», поспешно сказал Воробков и приблизился к столу на полступни.
«Приезжий», «Приезжий» повторила Марья Ивановна, перекладывая кучу. Напомните-ка, о чём там?
Там э-э сюжет?
Ну да, о чём там речь, Марья Ивановна переложила одну кучу и принялась за другую.
Там говорится начал Воробков. Как-то не знаю, как можно передать
Что, без сюжета? спросила Марья Ивановна. Вы, видимо, недавно пишете?
Да несколько лет
Понятно. А классики писали просто, не мудрили Вот она, ваша повесть Женщина влюбилась в гвардейского офицера и, отвергнутая обществом, покончила с собой. Всё ясно и понятно. «Анна Каренина». Лев Николаевич сказал, что писать нужно только тогда, когда нельзя не писать. Читали?