Наверно, у продажных женщин
Пресыщен счастьем каждый друг.
А я ломаю плети рук,
С бесплотным ангелом повенчан.
Действия театра в отношении меня и остальных живых русских драматургов так же лишены смысла.
В самом деле, театр терпит громадные убытки, ставя современников. Он перерабатывает горы шлака. Иногда несколько поколений драматургов не дают ему ничего вечного. Однако театр снова и снова, с небольшими перерывами, ставит заведомую чушь.
Здесь нет противоречия. Да, Бог диктует свои пьесы. Да, он ничего не делает для их реализации. А театр, тем не менее, их ставит! Что же это за самонадеянность?
Но в то же самое время театр отрицает пьесы современников. Он их топчет. Он над ними смеётся. О какой реализации тут речь?
Ведь муравьи несут в муравейник свою добычу, и никто там над ними не потешается. Если бы это так было, то муравейники попросту закисли бы под дождём, без вентиляции и внутреннего климата.
Таким образом, театр дважды богоотступник. Вначале он берёт то, что не надо брать. Затем он отметает свою работу. Нет, так нам не построить даже традиционный муравейник.
Нам всем надо собраться и посидеть в тишине. Когда мы немного успокоимся, Бог нам расскажет свой замысел. Мы разбежимся в разные стороны. У нас возникнет трудовой муравьиный запой. Нам некогда будет пить кофе, водку, орать на кухнях, обманывать жён и бросать детей. Так-то будет лучше.
И мы построим громадный муравейник театра по всей Земле. Все будут ходить туда плакать или смеяться. Не будет ни кухонь, ни жён, ни сигарет. Сбудется мечта Шекспира.
Начал я недавно одну пьесу
Ых!
26 января
Дача
Мой участок расположен в живописной местности. Слева от меня восходит солнце, справа заходит. Ветры дуют с севера и востока. Я стою посередине, вокруг меня растёт камыш.
Таким образом, театр дважды богоотступник. Вначале он берёт то, что не надо брать. Затем он отметает свою работу. Нет, так нам не построить даже традиционный муравейник.
Нам всем надо собраться и посидеть в тишине. Когда мы немного успокоимся, Бог нам расскажет свой замысел. Мы разбежимся в разные стороны. У нас возникнет трудовой муравьиный запой. Нам некогда будет пить кофе, водку, орать на кухнях, обманывать жён и бросать детей. Так-то будет лучше.
И мы построим громадный муравейник театра по всей Земле. Все будут ходить туда плакать или смеяться. Не будет ни кухонь, ни жён, ни сигарет. Сбудется мечта Шекспира.
Начал я недавно одну пьесу
Ых!
26 января
Дача
Мой участок расположен в живописной местности. Слева от меня восходит солнце, справа заходит. Ветры дуют с севера и востока. Я стою посередине, вокруг меня растёт камыш.
Несколько пчёл прилетело. Но у меня им пока нечем поживиться. Кыш, родимые!
Взял топор. Вырубил два столбика. Вбил в землю. Прибил доску. Сижу. Теперь солнце восходит справа, а заходит слева. Ветры дуют в спину.
Привезли доски. Пилю.
Выкопал яму. Оббил её досками. Сижу там, когда холодно. Ветры уже не так мучают.
Вскопал полоску между камышом и рябиной. Всунул туда луксеянец. Расти, любезный, я тебя съем.
Пришёл сосед. Попросил ведро. Не вернул.
Построил пол.
Корова вытоптала лук.
Принёс из лесу на горбу восемьдесят четыре брёвнышка сухой сосны. Бью изгородь от коров и баранов. Калитку сделаю в стороне, противоположной от соседа, взявшего ведро.
Наслаждался закатом солнца. Пил водку. Появились комары.
Построил крышу. Покрыл её рубероидом. Швы заварил раскалённым на костре утюгом.
Тепло.
Спал под крышей. Тепло.
Тепло как, Господи! Калитка готова.
Посадил редис. Пришёл сосед, принёс ведро. Угостил его водкой. Он попросил десять долларов. Не дал. Он ушёл, ругаясь.
Жена копает. Сын спит. Я смотрю на север. Там тучи.
Град побил редис и рубероид. Туалет устоял.
Читаю Тацита. Римляне, оказывается, совсем не глупые люди. Они знали земледелие, но не знали сапог. Это помешало им завоевать наш Север. Боялись Юга, а получили с Севера. Так и я: сосед со стороны калитки украл два куба досок.
Поставил капкан.
Так как нет редиски, ем щи из крапивы. Невкусно.
Идёт дождь с утра. Пью водку. Читаю Плутарха. Греки первые расисты западной цивилизации. Платон, как ты мог, будучи неглупым человеком, так относиться к правам человека?.. Жена не разговаривает. Сын спит. Где солнце? Зачем ты позволило себя спрятать?
Идя в туалет, заблудился во тьме и попал в капкан. Придя в дом с капканом на ноге Жена уехала в город. Дождь не прекращается. Сын спит. Вырезаю из чурки славянского идола, Перуна.
27 января
Теорема Ферма
К сожалению, думаешь, что сам с усам. Сопишь, трёшь доску отцовской ножовкой. Колотишь кривые гвозди. Ставишь стенку без отвеса, на глазок. Копаешь землю тупой лопатой. Перед сном топаешь босыми ногами к выключателю. Ешь макароны и борщ, борщ и макароны. Бреешься в понедельник утром.
Одновременно изготавливаешь межконтинентальную ракету. Соображаешь, как лечить рак. Тепло думаешь о Гоголе. Полемизируешь с Кришнамурти. Открываешь новую хронологию для человечества.
Снова: тащишь с дачи рюкзак с картошкой, с тремя пересадками. Прыгаешь через канаву, оказываешься там. В тёмной парадной попадаешь рукой ясно, куда. В прихожей туфли, тапки и сапоги горой и россыпью. Ванна жёлтая и оббитая. Обои в углу приколочены гвоздиками.
Одновременно посылаешь по электронной почте заявку на грант в Массачусетс. Листаешь с пренебрежением «Новый мир». Рисуешь эскизы крыла для истребителя пятого поколения. На досуге с удовольствием щёлкаешь задачки на взвешивание по теории кодирования.
Снова: прёшь из лесу на горбу трухлявый ствол ольхи. Под присмотром жены с ненавистью обираешь мелкую чернику. Слушаешь рассуждения пьяного соседа о бабах. Лезешь на шиферную крышу бани закрепить проводку и проваливаешься вовнутрь. Безобразно ругаешься матом.
Одновременно получаешь Нобелевскую премию по физике и попадаешь в Президентский совет, чтобы снова: две трёхлитровые банки с огурцами взлетели на воздух. Чёрный соседский пёс повадился на компостную кучу и ломает штакетник по периметру. Дети не звонят. Пародонтоз, давление, остеохондроз
«Так она же просто решается, мать её так! Эта чёртова теорема Ферма!»
28 января
Ванька и Манька
Финский дом на горке подсел, почернел, крыша из толи пошла клочьями, но фундамент на громадных валунах переживёт и этот век, и следующий.
Вечерами, когда Ванька почему-то не пьян, он гонит по горке Маньку в коровник, и они обязательно замрут на фоне алого неба, как моментальный снимок чёрные силуэты человека и коровы.
Три года назад Ванька работал в ремонтной бригаде на железной дороге. От той работы у него остался оранжевый жилет.
Ванька пьёт, а корова кормится.
Она начинает кормиться в начале апреля, как северный олень. На солнечной стороне оттаивают прошлогодние пучки травы в алмазной короне Манька тянется к ним широкими гуттаперчевыми губами и выедает.
Она свободно перемахивает ограды из колючей проволоки, рассчитанные на сторожевых псов.
Однажды она попала в яму, вырытую экскаватором, и её вытаскивали «Беларусью».
Потом Ванька умер.
И Манька покончила с собой, бросившись на трансформаторную будку.
29 января
Он, она, оно
Когда к литературе начинают относиться без шутливости, скрытого пренебрежения, досады, она, как всякая женщина, вступает с вами в законные отношения и абсолютно охладевает.
Поэзия, вертихвостка, предпочитает юных блондинов, рыжих не любит, брюнетов долго и мучительно водит на поводке. Иногда присаживается на ручку кресла какого-то серьёзного человека и рассеянно, часто смертельно, целует его в лоб.
Проза ворчлива, с утра гремит сковородками, стирает, бежит по магазинам. Иногда, один раз в неделю конкретно в пятницу вечером, примет контрастный душ, подовьётся, подмажется, и тогда с нею можно хоть куда: хоть в филармонию, хоть на край света.
Драматургия это иностранка. Видно, что женщина красивая и сложная, но разобрать, чем она интересна, так же невозможно, как умом понять Россию.
Критика аморальна, по ночам скачет и развлекается, спит до четырёх, после чего перекусывает ворованными бутербродами и с тоской вспоминает своих деревенских родителей: оба они престарелые алкоголики с железным здоровьем.
Театр мужчина, часто принимаемый за даму. Соответственно и привычки его в закатывании глаз, в частых поцелуйчиках, в сплетнях как бы располагают к лёгкой победе, а нет, вдруг пожатье становится стальным, взгляд безжалостным, а приговор окончательным.
Вишня женщина двадцати восьми лет, вкусная до чрезвычайности.
Слива шатенка, чуть горчит, при поцелуе тает во рту.
Арбуз чиновник с Юга, полный дурак.
30 января
Гладиатор
Тебе сразу не понравился этот защитник. Сколько ты встречал таких за двенадцать лет. И всегда старался уйти на другой край, к центру поля, даже замениться с полузащитой, только бы не видеть пустых, радостных глаз. Такая пустота появляется от тренерской установки: «Ты его не пустишь, понял? Ты его выключишь. Ты ему не дашь». И он не даёт. Он думает, что ему разрешено убить, но не дать. Он бьёт по ногам, а потом стоит над тобой, прижав руки к груди, и плачет от сострадания. Но глаза у него при этом го-ордые.
Ты всегда боялся таких вот игр, которые ничего не решают. В такой игре твоя душа, скажем так, вдруг покидает твоё тело и начинает следить за всем сверху, как бы в скрещении сотен прожекторов. «Сегодня обойдёшься без меня», бросает свысока твоя душа твоему телу. Тело послушно совершает рывки, прыгает, бьёт по воротам, но существует разрозненность в движениях: чуть-чуть не дотягиваешься, немного рвёшь траву при ударе, не попадаешь, не успеваешь. И не дай Бог в такой игре встретить шалые глаза.
Он в первый раз в высшей лиге, этот защитник. Если же тебя не выключит, то и в последний. Его даже в весеннем списке команды нет, только в заявочном листе на этот матч. Кого-то он исключительно удачно выключал в первой лиге. Теперь его выпустили на тебя. Для него это единственный шанс в жизни.
А вот он, тот, кто выпустил. Он сидит среди запасных, среди тренеров, ссутулившись, за кромкой поля, за красной беговой дорожкой, под навесом. Глаза его цепко, неотрывно следят за тобой: «Только не пропустить сегодня, здесь! Только выстоять! А там ещё четыре очка на своём поле, и мы остаёмся! Уж зимой-то клянусь! я с них не слезу! Только бы не пропустить!» Ему плевать, что твои ноги бесценны. У него молоденькая жена и тридцать три процента алиментов.