Таким образом, босс Михаил ничего не знает. Ему неизвестно, какие показания дал Андрей. А вдруг Андрей проявил слабость и сразу чистосердечно во всем признался? И теперь не в изоляторе сидит, а в ресторане?
Я представил себе, как босс мечется из угла в угол и страдает. Босс жесткий и опытный человек; безусловно, он всесторонне обдумал все варианты, и самые худшие тоже. Вдруг, о ужас, Андрей ведет свою игру? Вдруг он все свалил на Михаила, а себя обелил и выгородил? И сидит сейчас вовсе даже не в ресторане, а в офисе?! Намереваясь прибрать к рукам все капиталы?! А Михаила упрячут за решетку лет на восемь?!
Жаль, что я не телепат. Я бы послал боссу мысленный мессидж, краткий, простой. Ни о чем не волнуйся, босс! Я тебя уже прикрыл! Официально заявил, что ты не босс, а завхоз. И подписал протокол. И отправлен сидеть.
Тебя отпустят. А потом ты сделаешь так, чтобы отпустили и меня.
Новый день новый вертухай. Этот начал знакомство с того, что протянул через открытую «кормушку» мокрую тряпку.
Протрите, пожалуйста, «глазок».
Пошел к черту, легко ответил я. Твой «глазок» ты и протирай.
В карцер пойдешь, равнодушно парировали с той стороны.
Я подошел к двери и молча провел тряпкой по куску прозрачного оргстекла, вделанному в деревянный, окованный толстым листовым железом дверной массив.
Благодарю, вежливо сказал дежурный, показав в прямоугольнике «кормушки» бледное, остроносое лицо, справа и слева от которого светились большие прозрачные уши.
Протрите, пожалуйста, «глазок».
Пошел к черту, легко ответил я. Твой «глазок» ты и протирай.
В карцер пойдешь, равнодушно парировали с той стороны.
Я подошел к двери и молча провел тряпкой по куску прозрачного оргстекла, вделанному в деревянный, окованный толстым листовым железом дверной массив.
Благодарю, вежливо сказал дежурный, показав в прямоугольнике «кормушки» бледное, остроносое лицо, справа и слева от которого светились большие прозрачные уши.
Обращайся в любое время, успел я ввернуть, прежде чем «кормушка» закрылась.
Никогда нельзя оставлять за оппонентом последнее слово.
Гордый маленькой словесной победой, я принялся расхаживать по самому длинному маршруту от двери до края той железной кровати, что находилась в торце камеры. Всего расстояния было пять широких, энергичных мужских шагов, обратно четыре с половиной; полшага уходило на разворот.
«Давайте, ребята, давайте! Вперед! беззаботно ободрил я своих оппонентов. Что тут у вас? Решетки, замки, стены? Двери с дырками для подглядывания? Баланда? Что еще? Нельзя ножи и вилки? Спать при свете? И это все, чем вы хотите победить меня? Подавить? Сломать? Я вас не боюсь! Я вашей тюрьмы не боюсь!
Я ВАШЕЙ ТЮРЬМЫ НЕ БОЮСЬ! Я ВАШЕЙ ТЮРЬМЫ НЕ БОЮСЬ!
ВЫ НИКОГДА, НИКОГДА МЕНЯ НЕ ОСТАНОВИТЕ!
Посмотрим, как вы запоете через месяц! ухмылялся я, ударяя в ладоши. Или нет через двадцать восемь дней! Когда выйдет мой друг, мой шеф и босс, когда он организует и проплатит давление со всех сторон, когда на вас набросятся адвокаты, депутаты и репортеры! Мои друзья и мои деньги вытащат меня из каземата в мгновение ока! Никто не устоит перед всесокрушающей силой наличного доллара! Я коррумпирую вас так, что мир содрогнется. Я подкуплю всех!»
Правда и то, что сейчас мне неизвестно, какова сама по себе процедура подкупа. Нет такого заведения, где можно было бы официально внести в кассовое окошечко сумму в обеспечение своей личной свободы. Я не знаю, что конкретно нужно предпринять, чтобы купить ее.
Но я узнаю. Придумаю и продумаю. Я найду человека, от которого зависит моя судьба. Кто бы он ни был милицейский генерал, крупный чиновник или министр, я договорюсь с ним. Я дам ему столько, что он будет шокирован. Завалю его деньгами. Вручу в пять раз больше, чем он попросит. В десять раз больше!
Ведь это просто игра. Они ловят меня, берут свою долю и отпускают. Они всегда в доле. Тот, кто об этом забывает, круглый идиот. Никогда не следует забывать о том, что они в доле. У них есть семьи, дети. Жены, которые алчут мехов и золота. Внуки, за учебу которых нужно платить. И так далее
Я уважаю закон. Я подкуплю его представителей со всем уважением. Я коррумпирую их не потому, что я плохой или злой человек. И не потому, что я преступник. Я за то их коррумпирую, что они посадили в клетку невиновного.
Потом кто-то невидимый, очень большой и строгий, несильно, но ощутимо обидно ударил меня прямо в лоб: ты же в тюрьме! Тебя посадили! Упрятали в камеру! Тебя подозревают в ужасном! Опомнись! Какой бизнес!
Какие деньги! А ты подумал о семье? О близких? Как они переживут такое? Что станет с женой и сыном? С матерью и отцом? Как они там будут теперь без тебя? Что ты наделал?! Что ты наделал??!! Что ты наделал???!!!
Глава 5
1
В последний раз я видел свою жену за двое суток до ареста.
Тогда мы поскандалили. Прямо у дверей. В прихожей трехкомнатной квартиры, арендованной мною за бешеные деньги у разбитной пенсионерки, фанатично любившей Сталина и йогурты.
Своего собственного жилья я так и не приобрел, несмотря на сверхприбыли. Не нашел времени.
Ты не ночуешь дома! приговорила меня Ирма. А если приходишь, то в час ночи, постоянно пьяный! Ты шляешься по бабам!!!
Не шляюсь, возразил я, стараясь дышать в сторону.
Шляешься!
Не шляюсь.
Шляешься! Шляешься!
Не шляюсь! Не шляюсь! Мы изо всех сил старались поддерживать высокий уровень отношений. Договорились с первых же дней супружества, что у нас самая лучшая в мире семья. Не такая, как все остальные. Мы сошлись не для пожизненных совместных манипуляций с пеленками и кастрюлями, а ради великой, самой великой, запредельно великой любви таков был наш лозунг.
Однако движение к величию чувств сопровождалось величайшими же ссорами. Шум семейной жизнедеятельности разносился на километры. Упреки и претензии потоком сыпались с обеих сторон, оркестрованные звонкими пощечинами, плевками и ужасными проклятиями. В особо бурных случаях я ударом кулака пробивал сортирную дверь, а супруга любила выстрелить в окошко из газового револьвера или ловко похитить деньги, заначенные мною в томике Эдуарда Лимонова.
Иногда, глубокой ночью, соседи дай Бог им здоровья в попытке нас урезонить робко стучали по батареям отопления. Но на более решительные действия не решались. Ибо я, несмотря на то, что происходил из семьи интеллигентов, выглядел всегда как заправский уголовник: одевался в черную кожу, зачесывал назад смазанные гелем волосы и не брился по три-четыре дня кряду. Добропорядочные граждане, находясь в плену расхожих стереотипов внешности, опасались связываться с таким подозрительным типом. А вдруг рванет из-за пояса маузер и стрельнет?
Все не так, любимая! проникновенно начал я, разведя руки в жесте крайнего миролюбия. При чем здесь бабы? До баб ли мне? Я скрываюсь! Меня ищет милиция!
Жена устало махнула рукой. Она выглядела несчастной.
Тебя все время кто-то ищет! Милиция, или бандиты, или кредиторы, или другие идиоты, с которыми ты вечно связываешься на свою голову! Я устала от этого! Мне надоели твои шпионские игры!
Я гордо выпрямил спину. От выпитого шумело в голове.
Да, я живу полнокровной жизнью.
Это не жизнь, произнесла Ирма. Я не вижу тебя неделями. А когда вижу, меня тошнит от твоего пьяного храпа!
И я, и она разговаривали грубым свистящим полушепотом. В соседней комнате спал наш ребенок.
Пойми, терпеливо продолжил я, нами распоряжается наша природа. Я должен каждое утро идти и валить своего мамонта. А ты его жарить. Вот и все. Если в процессе погони за этим мамонтом я задержался на работе и выпил рюмку что в этом страшного? И вообще, наш спор банален. Хватит.
Усилием воли я удержался от того, чтобы не икнуть.
Моя женщина вышла за меня замуж восемнадцати лет. В университетах не училась. Работала парикмахером. Ряд лет она была всерьез убеждена, что «банальный» это неприличное слово, означающее «похожий на банан». С другой стороны, некоторая неосведомленность с лихвой компенсировалась природным напором и жизнелюбием. Не говоря уже о внешних данных. К тому же за пять лет супружества она здорово прибавила, ее тезаурус существенно увеличился, и сейчас она энергично возразила:
Эти твои сказочки про мамонтов вот они-то как раз и банальны! Не держи меня за дуру! Бегаешь по девкам имей мужество признаться в этом!
Не бегаю.
Бегаешь!
Не бегаю! Я наклонился, чтобы завязать шнурок. Из всех моих карманов беспорядочно посыпались на пол денежные знаки в виде перетянутых резинками пачек и отдельных купюр, небрежно скомканных и смятых. Те самые деньги, ради которых я однажды пожертвовал нервной системой, своей и жены. Самую толстую пачку моя подруга в сердцах пнула носком домашней туфли.
Таких женщин хорошо бы сбрасывать на врага вместо ядерной бомбы, подумал я.
Пошел вон, сказала Ирма энергично, но несколько театрально, что сильно принизило пафос директивы.
Я так и сделаю, хладнокровно кивнул я. Я вынужден Отсижусь пару недель на другой квартире, а потом все уляжется, и я вернусь Ты меня знаешь И Мишу тоже Дадим денег, сколько надо, и от нас отстанут
Вот-вот, скорбно усмехнулась жена, ты всем даешь денег, чтобы от тебя отстали. Ты даже мне даешь денег только для того, чтобы я от тебя отстала!
Я почувствовал себя виноватым.
Безусловно, разрушителем любви, семьи и самой идеи брачного союза выступает в конечном итоге всегда мужчина. В силу того, что он разрушитель по своей природе. И тот, кто не понимает этой простой мысли, не мужчина вообще. После каждого скандала я всегда первым шел на примирение, каялся, просил пощады, вставал на колени, срочно бежал за цветами и так далее. Вносился также и мощный штраф в твердой валюте.
Но реабилитироваться с каждым разом было все труднее. Все нервы и силы я оставлял в рабочем кабинете. Чем больше денег оседало в сейфе, тем меньше душевной энергии доставалось семье. Это понимала не только супруга, но и полуторагодовалый сын: если маму он воспринимал именно как маму, то папа, появляющийся через три вечера на четвертый, виделся чем-то вроде ходячего аттракциона. Клоуна, увешанного игрушками.
Пошел вон, твердо повторила жена и заплакала, некрасиво скривив полные губы. Уходи. Уходи!
Я взял ее за плечи, но она резко отстранилась, повернулась ко мне спиной и побрела в комнаты, шаркая ногами по толстому свежекупленному паласу. Я остался на месте: сунул руки в карманы и прислонился спиной к двери.