Это продолжалось одну минуту. Богданович опомнился и встал.
Хороший вы мой человек, сказал он Людмиле Васильевне и взял ее за руки. У меня такая бесконечная нежность к вам. Я вас люблю, как свое милое дитя И разве вы не мое дитя? Разве не я помог вам найти себя? Мы навеки родные А любовь Я ее не знаю и, верно, не узнаю никогда
Он торжественно наклонил свою курчавую голову к рукам Людмилы Васильевны. Чувство умиления и внутренней радости было еще велико и Богданович прослезился.
IV
Наталья Николаевна шила что-то у лампы, наклонив голову.
Мансуров ходил по комнате.
Наташа, ангел мой, как я рад, что все так хорошо устроилось! Я всегда любил Богдановича, и мне очень приятно, что ты его приласкала. Как прежде он чуждался тебя, а теперь привык, болтает с тобой, подружились
Наташа улыбнулась.
Нет, не понимаю я этой ненависти к людям, продолжал Иван Сергеевич. За что, например, Богдановича все не любят? И, главное, прежде всего начинают уверять: я, мол, Богдановича душой люблю, но, между прочим, он вот что и вот что У, сплетники! Противно мне это лицемерие.
Да ты не горячись, сказала Наташа и опять улыбнулась. Для многих Богданович просто несимпатичен. И я их понимаю, только надо смотреть глубже. Нельзя поддаваться внешнему впечатлению. Мне жалко этого человека. Я думаю иногда конечно, трудно сказать, а я боюсь ошибиться но я думаю, что он не понимает, а что, в сущности, он очень несчастный
Наташа сказала последние слова тихо и точно про себя. Она опустила работу на колени и задумалась.
Помилуй, Наташа, чем он несчастен? Молодой человек, с талантом Вот всегда у тебя такие странные мысли. Конечно, самолюбивый он, обидчивый немного Ну да это все авторы. А человек он прекрасный, поверь мне, Наташечка!
Я верю. Скажи, он только новеллы пишет да стихотворения в прозе?
Да. Это уж его призвание. Если б ты знала его жизнь! Он ведь и прежде ко мне очень хорошо относился, любил меня больше всех, рассказывал про себя часто. Он был избалованный, изнеженный; мать и теперь в нем души не чает.