Вся шайка с криками ринулась в депо.
Внимание! крикнул бородатый армяковладелец, Коля! Ставь «юпитера»!..
Треухов заалелся и двинулся к ночным посетителям.
Это вы кино? спросил он. Что ж вы днем не приехали?
А На когда назначено открытие трамвая?
Он уже открыт.
Да, да, мы несколько задержались. Хорошая натура подвернулась. Масса работы. Закат солнца Впрочем, мы и так справимся. Коля! Давай свет! Вертящееся колесо! Крупно! Двигающиеся ноги толпы крупно. Люда! Милочка! Пройдитесь! Коля, начали! Начали! Пошли! Идете, идете, идете Довольно. Спасибо. Теперь будем снимать строителя. Товарищ Треухов? Будьте добры, товарищ Треухов. Нет, не так. В три четверти Вот так, пооригинальней, на фоне трамвая Коля! Начали! Говорите что-нибудь!..
Ну, мне право, так неудобно!..
Великолепно!.. Хорошо!.. Еще говорите!.. Теперь вы говорите с первой пассажиркой трамвая Люда! Войдите в рамку. Так Дышите глубже вы взволнованы. Коля! Ноги крупно!.. Начали!.. Так, так Большое спасибо Стоп!
С давно дрожавшего «фиата» тяжело слез Гаврилин и пришел звать отставшего друга. Режиссер с волосатым адамовым яблоком оживился.
Коля! Сюда! Прекрасный типаж. Рабочий. Пассажир трамвая. Дышите глубже. Вы взволнованы. Вы никогда прежде не ездили в трамвае. Начали! Дышите!
Гаврилин с ненавистью засопел.
Прекрасно!.. Милочка! Иди сюда! Привет от комсомола!.. Дышите глубже. Вы взволнованы Так Прекрасно. Коля, кончили.
А трамвай снимать не будете? спросил Треухов застенчиво.
Видите ли, промычал кожаный режиссер, условия освещения не позволяют. Придется доснять в Москве. Пока.
Шайка молниеносно исчезла.
Ну, поедем, дружок, отдыхать, сказал Гаврилин, ты что, закурил?
Закурил, сознался Треухов, не выдержал.
На семейном вечере голодный, накурившийся Треухов выпил три рюмки водки и совершенно опьянел. Он целовался со всеми, и все его целовали. Он хотел сказать что-то доброе своей жене, но только рассмеялся. Потом долго тряс руку Гаврилина и говорил:
Ты чудак! Тебе надо научиться проектировать железнодорожные мосты! Это замечательная наука. И главное абсолютно простая. Мост через Гудзон
Через полчаса его развезло окончательно, и он произнес филиппику, направленную против буржуазной прессы.
Ты чудак! Тебе надо научиться проектировать железнодорожные мосты! Это замечательная наука. И главное абсолютно простая. Мост через Гудзон
Через полчаса его развезло окончательно, и он произнес филиппику, направленную против буржуазной прессы.
Эти акробаты фарса, гиены пера! Эти виртуозы ротационных машин, кричал он.
Домой его отвезла жена на извозчике.
Хочу ехать на трамвае, говорил он жене, ну, как ты этого не понимаешь? Раз есть трамвай, значит, на нем нужно ездить!.. Почему?.. Во-первых, это выгодно
Полесов шел следом за концессионерами, долго крепился и, выждав, когда вокруг никого не было, подошел к Воробьянинову.
Добрый вечер, господин Ипполит Матвеевич! сказал он почтительно.
Воробьянинову сделалось не по себе.
Не имею чести, пробормотал он.
Остап выдвинул правое плечо и подошел к слесарю-интеллигенту.
Ну-ну, сказал он, что вы хотите сказать моему другу?
Вам не надо беспокоиться, зашептал Полесов, оглядываясь по сторонам. Я от Елены Станиславовны
Как? Она еще здесь?
Здесь. И очень хочет вас видеть.
Зачем? спросил Остап. А вы кто такой?
Я Вы, Ипполит Матвеевич, не думайте ничего такого. Вы меня не знаете, но я вас очень хорошо помню.
Я бы хотел зайти к Елене Станиславовне, нерешительно сказал Воробьянинов.
Она чрезвычайно просила вас прийти.
Да, но откуда она узнала?..
Я вас встретил в коридоре Комхоза и долго думал, знакомое лицо. Потом вспомнил. Вы, Ипполит Матвеевич, ни о чем не волнуйтесь! Все будет совершенно тайно.
Знакомая женщина? спросил Остап деловито.
М-да, старая знакомая
Тогда, может быть, зайдем, поужинаем у старой знакомой? Я, например, безумно хочу жрать, а все закрыто.
Пожалуй.
Тогда идем. Ведите нас, таинственный незнакомец.
И Виктор Михайлович проходными дворами, поминутно оглядываясь, повел компаньонов к дому гадалки, в Перелешинский переулок.
Глава XVI
Союз меча и орала
Когда женщина стареет, с ней могут произойти многие неприятности могут выпасть зубы, поседеть и поредеть волосы, развиться одышка, может нагрянуть тучность, может одолеть крайняя худоба, но голос у нее не изменится. Он останется таким же, каким был у нее гимназисткой, невестой или любовницей молодого повесы.
Поэтому, когда Полесов постучал в дверь и Елена Станиславовна спросила «Кто там?», Воробьянинов дрогнул. Голос его любовницы был тот же, что и в девяносто девятом году, перед открытием парижской выставки. Но, войдя в комнаты и сжимая веки от света, Ипполит Матвеевич увидел, что от прокурорши не осталось и следа.
Как вы изменились! сказал он невольно.
Старуха бросилась ему на шею.
Спасибо, сказала она, я знаю, чем вы рисковали, придя ко мне. Вы тот же великодушный рыцарь. Я не спрашиваю вас, зачем вы приехали из Парижа. Видите, я не любопытна.
Но я вовсе не приехал из Парижа, растерянно сказал Воробьянинов.
Мы с коллегой прибыли из Берлина, поправил Остап, нажимая на локоть Ипполита Матвеевича, но об этом не рекомендуется говорить.
Ах, я так рада вас видеть! возопила гадалка. Войдите сюда, в эту комнату А вы, Виктор Михайлович, простите, но не зайдете ли вы через полчаса?
О! заметил Остап. Первое свидание! Трудные минуты!.. Разрешите и мне удалиться. Вы позволите с вами, любезнейший Виктор Михайлович?
Слесарь задрожал от радости. Оба ушли в квартиру Полесова, где Остап, сидя на обломке ворот дома 5 по Перелешинскому переулку, стал развивать перед оторопевшим кустарем-одиночкой с мотором фантасмагорические идеи, клонящиеся к спасению родины.
Через час они вернулись и застали стариков совершенно разомлевшими.
А вы помните, Ипполит Матвеевич? говорила Елена Станиславовна.
А вы помните, Елена Станиславовна? говорил Ипполит Матвеевич.
«Кажется, наступил психологический момент для ужина», подумал Остап. И, прервав Ипполита Матвеевича, вспоминавшего выборы в городскую управу, сказал:
В Берлине есть очень странный обычай там едят так поздно, что нельзя понять, что это: ранний ужин или поздний обед!
Елена Станиславовна встрепенулась, отвела кроличий взгляд от Воробьянинова и потащилась в кухню.
А теперь действовать, действовать и действовать! сказал Остап, понизив голос до степени полной нелегальности.
А теперь действовать, действовать и действовать! сказал Остап, понизив голос до степени полной нелегальности.
Он взял Полесова за руку.
Старуха не подкачает? Надежная женщина?
Полесов молитвенно сложил руки.
Ваше политическое кредо?
Всегда! восторженно ответил Полесов.
Вы, надеюсь, кирилловец?
Так точно. Полесов вытянулся в струну.
Россия вас не забудет! рявкнул Остап.
Ипполит Матвеевич, держа в руке сладкий пирожок, с недоумением слушал Остапа; но Остапа удержать было нельзя. Его несло. Великий комбинатор чувствовал вдохновение упоительное состояние перед выше-средним шантажом. Он прошелся по комнате, как барс.
В таком возбужденном состоянии его застала Елена Станиславовна, с трудом тащившая из кухни самовар. Остап галантно подскочил к ней, перенял на ходу самовар и поставил его на стол. Самовар свистнул. Остап решил действовать.
Мадам, сказал он, мы счастливы видеть в вашем лице
Он не знал, кого он счастлив видеть в лице Елены Станиславовны. Пришлось начать снова. Изо всех пышных оборотов царского режима вертелось в голове только какое-то «милостиво повелеть соизволил». Но это было не к месту. Поэтому он начал деловито:
Строгий секрет. Государственная тайна.
Остап показал рукой на Воробьянинова.
Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору.
Ипполит Матвеевич встал во весь свой прекрасный рост и растерянно посмотрел по сторонам. Он ничего не понимал, но, зная по опыту, что Остап Бендер ничего не делает зря, молчал. В Полесове все происходящее вызвало дрожь. Он стоял, задрав подбородок к потолку, в позе человека, готовящегося пройти церемониальным маршем. Елена Станиславовна села на стул, в страхе глядя на Остапа.
Наших в городе много? спросил Остап напрямик. Каково настроение в городе?
При наличии отсутствия сказал Виктор Михайлович.
И стал путано объяснять свои беды. Тут был и дворник дома 5, возомнивший о себе хам, и плашки в три восьмых дюйма, и трамвай, и прочее.
Хорошо! грянул Остап. Елена Станиславовна! С вашей помощью мы хотим связаться с лучшими людьми города, которых злая судьба загнала в подполье. Кого можно пригласить к вам?
Кого ж можно пригласить? Максим Петровича разве с женой?
Без жены, поправил Остап, без жен. Вы будете единственным приятным исключением. Еще кого?
В обсуждении, к которому деятельно примкнул и Виктор Михайлович, выяснилось, что пригласить можно того же Максима Петровича Чарушникова, бывшего гласного городской думы, а ныне чудесным образом сопричисленного к лику совработников; хозяина «Быстроупака» Дядьева, председателя «Одесской бубличной артели Московские баранки» Кислярского и двух молодых людей без фамилии, но вполне надежных.
В таком случае прошу их пригласить сейчас же на маленькое совещание под величайшим секретом.
Заговорил Полесов:
Я побегу к Максиму Петровичу, за Никешой и Владей, а уж вы, Елена Станиславовна, потрудитесь и сходите в «Быстроупак» и за Кислярским.
Полесов умчался. Гадалка с благоговением посмотрела на Ипполита Матвеевича и тоже ушла.
Что это значит? спросил Ипполит Матвеевич, надувая щеки.
Это значит, ответил Остап, что вы отсталый человек.
Почему?
Потому что. Простите за пошлый вопрос сколько у вас есть денег?
Каких денег?
Всяких. Включая серебро и медь.
Тридцать пять рублей.
И с этими деньгами вы собирались окупить все расходы по нашему предприятию?
Ипполит Матвеевич молчал.
Вот что, дорогой патрон. Мне сдается, что вы меня понимаете. Вам придется побыть часок гигантом мысли и особой, приближенной к императору.
Зачем?
Затем, что нам нужен оборотный капитал. Завтра моя свадьба. Я не нищий. Я хочу пировать в этот знаменательный день.
Что же я должен делать? простонал Ипполит Матвеевич.
Вы должны молчать. Иногда для важности надувайте щеки.
Но ведь это же обман.