За столом, после ста граммов фронтовых и прикупленного «на прицеп», Никифор Павлович повёл себя несколько раскрепощёно, да и соседи стали словоохотливыми. И на очередной вальс под фронтовую песенку он уже пошёл с молодецким задором, пригласив на него новую знакомую. К тому же Зоя Гавриловна была внимательна к нему. Особенно, когда выяснилось, что фронтовые пути у них пересекались, и даже едва не сошлись в Японскую компанию при высадке десанта на остров Сахалин и далее на Курилы. После героических и в то же время драматических воспоминаний, между ними возникли едва ли не родственные отношения, скрепляющие души фронтовиков. Его рассказы она воспринимала с неподдельным интересом и всячески поддерживала начатый им разговор. С ней было непринуждённо, спокойно, душевно комфортно. И так стало жаль в этот час, что такая женщина прибыла на Сахалин со вторым эшелоном. Ведь могли бы встретиться. И, быть может, жизнь прошла бы по-другому, интересней
Танцевать Никифор Павлович умел, в рамках домашнего обучения. Так же, наверное, как большинство людей его возраста, поскольку припадочных танцев они в своей молодости не знавали, а с годами, наоборот, дорожили старыми танцами, и танцевали только их, принципиально и с наслаждением. Зоя была из тех, из довоенной поры, а потому умела вальсировать и быстро подстроилась под вождение кавалера. Никифору Павловичу и эта особенность партнерши пришлась по душе.
В танце Зоя выложила своё мнение о нём.
Вы одинокий? поинтересовалась она.
Да. Как вы определили?
Ну она игриво дернула душкой подрисованной брови и засмеялась. Глаз намётан, с войны пристрелян.
А вы тоже, наугад сказал он.
Да. А вы как поняли?
Тоже глаз намётан.
И им обоим показалась такая шутка уместной, веселой, и они стали кружиться.
Потом он спросил, перейдя на «ты»:
Давно вдовствуешь?
Пять лет, слукавила тогда она. На сам деле А ты?
Я второй год.
И эта подробность стала ещё одним связующим звеном, закрепляющая их отношения.
Но говорить о жене-покойнице не хотелось, и Никифор Павлович перевёл разговор на фронтовые воспоминания. О том, как в начале войны он был на западном фронте и как их учебный авиаполк разбомбили под Вязьмой, где, к счастью, он был лишь контужен и ранен в голову.
А вы тоже, наугад сказал он.
Да. А вы как поняли?
Тоже глаз намётан.
И им обоим показалась такая шутка уместной, веселой, и они стали кружиться.
Потом он спросил, перейдя на «ты»:
Давно вдовствуешь?
Пять лет, слукавила тогда она. На сам деле А ты?
Я второй год.
И эта подробность стала ещё одним связующим звеном, закрепляющая их отношения.
Но говорить о жене-покойнице не хотелось, и Никифор Павлович перевёл разговор на фронтовые воспоминания. О том, как в начале войны он был на западном фронте и как их учебный авиаполк разбомбили под Вязьмой, где, к счастью, он был лишь контужен и ранен в голову.
Показал заросший волосами шрам, оканчивающийся на лбу едва заметной загогулиной. Она пощупала его пальцами, удостоверилась, проявив здесь свой профессиональный навык.
Посетовал на то, что до этого года не мог оформить военную надбавку
Я ведь был при авиации. Механиком самолетов.
А я при госпиталях, сказала она. С начала сорок второго и до сорок седьмого. Вначале санитарочкой, потом медсестрой. Потом демобилизовалась вместе с мужем.
Долго не мог оформить военную надбавку за ранение и контузию потеряны документы. По врачам и комиссиям загоняли. А сейчас у нас в городе новый военком, продолжал Никифор Павлович. Молодой подполковник. Матюгнулся, да и говорит: сколько же можно над стариком издеваться!
Это кого он стариком обозвал? рассмеялась партнерша. Совсем человек не разбирается в людях.
Никифора Павловича её шутка тёплой волной окатило сердце, и в глазах засветились искринки. Он тоже засмеялся, прижав её к себе, скорее от охватившего чувства благодарности, неожиданно. И испугался невольного порыва. Но Зоя не отстранилась, а лишь вскинула глаза. Это его смутило, и он принял дистанцию. Смущенный и взволнованный он продолжил прерванную тему:
Сюда попал первый раз, все как-то некогда было.
То-то я смотрю, новый человек. И довольно-таки бравого вида. Правда, немного подзапущенного.
Так возьми шефство!
Ну-у, поживём, увидим.
Да чего смотреть? Я уже ранен осколком из-под Сахалина
В наши-то годы и говорить о сердечных ранениях?
А причём тут года? Недавно сказку по телевизору слушал. Так в ней царь, старик, так говорит: «Если все любви покорны, так и я покорный то ж»
Засмеялись. Зоя Гавриловна на его заигрывания посматривала снисходительно. Как на нечто занимательное и не реальное. Хотелось бы но кого-нибудь помоложе, по её запросам, на кого она ориентирует себе и внешне поддерживает. Старики ей уже успели поднадоесть. Но от проводов тому, что досталось с вечера, себя не отказала.
Шли через два микрорайона пешком.
Живу один. Скучновато.
Мне тоже.
Тогда, может, ко мне зайдем, или к тебе?
А почему бы и нет? игриво засмеялась она.
Ну, так куда?
Она пожала плечиками.
Все! Начнём с моего приглашения! Или с твоего?
Ну что же, начнём с моего.
Он приобнял её и повлёк решительнее.
И на удивление, и на радость Никифор Павлович оказался не из исхудавших и не выболевших мужичков. Видно, судьба его хранила, а природа сохранила ему силы и, возможно, для неё.
Со старостью приходит мудрость. Если в молодости на знакомства и на ухаживания можно себе позволить роскошь и потратить дни, недели, месяцы, а то и годы, то в возрасте такое расточительство просто непозволительно. Тем более старик, кажется, запал, как говорит молодежь, на неё серьёзно. И тут, пожалуй, есть свой резон
В пастели, глядя куда-то на окно в темноту ночи, говорила затейливо:
Никифор Павлович, я вас буду звать Ником. Вы не возражаете?
Да, пожалуйста.
А то Никифор это что-то грубое, мизантропическое, не современное.
Да хоть копчёным горшком, только в печь не сажай, засмеялся он. Главное чтоб любила и горячéй к себе прижимала.
Он положил Зою себе на грудь, и стал целовать.
А он действительно забыл о годах. Женщина ему уж очень приглянулась, пришлась по душе.
Ещё при жизни супруги, из-за её болезни, когда уже ей было не до интимных отношений, он стал «прихватывать» на стороне, и, как ему казалось, промаха не давал. Благо, что по соседству на даче было с кем. Главное, не дать организму застояться, ослабнуть. Ржавеет ведь не только металл. Когда Анна слегла, Никифора стали интересовать в соседке по дачи женские прелести. Повод нашёлся.
Поля, позвал он через забор, она подошла. Слушай, пойдём ко мне.
А что случилось? выгоревшие на солнце Полины брови вопросительно вздрогнули.
Да сегодня как-никак праздник.
Какой?
Вот молодежь пошла, даже такие памятные даты не знает.
Что за дата, Никифор Палыч?
Так 9 августа, день победоносного наступления Красной Армии на японских милитаристов.
Полин курносый нос обострился, челюсть отвисла.
Ай-яй, а я, действительно, не помню.
Так пойдём, вспомним и отметим. А то одному как-то не очень
Ладно. Сейчас приду.
Пока Поля управлялась со своими делами, он в кухоньке, пристроенной мансардой к входу дома, накрывал стол. Нарезал помидоры, огурцы, достал из холодильничка «Бирюса» колбасу. Нарезал хлеб в тарелку. И поставил на стол пол-литровую бутылку с самогонкой. С грядок нащипал перья зелёного лука и укропа. Ополоснул их под умывальником и положил в отдельную тарелку.
В предвкушении приятного застолья, потёр ладони. Оглядывая сервировку, стал потирать средний палец на левой руке. Кажется, стол готов.
Пришла Полина.
Садись, показал на стул справа у столика и достал с висевшего на стене небольшого шкафчика два граненых стакана. Наполнил их до половины. Сел сам.
Ну, Поля, давай за тех, кто командовал ротами, и тех, кто ложилися ротами. Пока не чекаясь.
Он выпил полностью. Она половину.
Что-то ты не всё выпила? спросил он недовольно, занюхивая хлебом и закусывая луком.
Не могу. Тяжело по такой норме за раз.
А тем, кто в атаки ходил легко было? Давай, допивай. Не оставляй зла. Помяни по-человечески. И закуси вот, помидорами, огурцами, колбаской. Давай, давай. По второй уж сколь душа примет.
Так я опьянею, хихикнула, как всхлипнула.
Ну, так и что? На то и пьем, чтоб хмелеть, да жизни радоваться.
Полина выпила. Стали закусывать. Он одобрительно кивнул.
Я, Поля, и на западном фронте был, и на восточном. Всего повидал и пережил. И ранен и контужен был. Вот она, отметина, показал на лоб и на теменную часть головы.
Поля сочувствующе покачала головой. Сказала:
Я думала это у вас с детства.
Ага, с детства. Такого детства никому не пожелаю.
Налил ещё в стаканы.
Ну, а теперь давай за тех, кто горло ломали врагу, подождал, когда она поднимет свой стакан, чекнулся с ним.
Он выпил залпом, она по глоточкам, но осилила всё.
Никифор Павлович предался воспоминаниям. Она сидела, слушала, живо сопереживая, чем всё более подогревая его сердце. Он уже видел в ней интересную собеседницу, и приятную женщину. А когда Поля поддержала начатую им песню «Эх, дороги, пыль да туман», он расчувствовался, наклонился к ней, приобняв, поцеловал в лоб, в щеку. Она, пьяненько хихикая, слабо попыталась отстраниться. Но он ещё крепче обнял Полю за шею, поднял за подбородок голову и вобрал её влажные мягкие губы в свои. Поля замычала, как бы в сопротивлении, но сил не хватило вырваться. А когда на груди почувствовала под рубашкой и лифчиком его ладонь, воля к сопротивлению оставила, она обмякла.
Он поднял её на руки и понёс в горницу.
Поля шептала:
Никифор Палыч Да как же? А тетя Аня как?.. А узнает?
А ты что, ей нашу картинку будешь по телевизору показывать?
Ну, ведь совестно
Тебе-то чего стыдится, холостой? Мне бы ещё можно. Да и то если бы я при здоровой жене на сторону заглядывал. Уж полгода на сухом пайке. Мы ж друзья с тобой, выручай. Я тебя выручаю, вот и ты меня выручай. А я тебя шибко хочу
Потом, после смерти жены, появлялись женщины, правда, не всегда бескорыстные: некоторые старались кое-чего заполучить от него, как бы за предоставленные услуги. Но это касалось в основном тех, что помоложе. Так постепенно разгрузился вначале платяной шкаф от одежды покойницы. Потом полки посудного шкафа полегчали. Кому и деньгами «помогал», поскольку времена настали трудные, постперестроечные. А больше самогоночкой. Она проходила, как жидкая валюта, сейчас баб развелось пьющих, курящих больше, чем мужиков. Но пьющих он всё же старался избегать. Потому что были среди них и такие, что исподтишка обворовывали, кое-какое золотишко, бижутерия и прочее ушло. Когда Катеринка после родов приехала с правнучкой, то только руками всплеснула от восторга и то не радостного.