План
Воскресный завтрак я даже описывать не хочу. Все знали главное сегодня обед. И к нему готовились загодя. Яша закупался на неделе. А женщины с утра уже копошились на кухне, и нам, уходящим, перепадал какой-нибудь вчерашний блинчик, или яйцо вкрутую, оказавшееся лишним для оливье, или что-то такое же неинтересное, типа ножки из супа, или бутерброда с наскоро поджаренной докторской, или хуже всего манная каша, о чем вообще лучше не вспоминать. За завтраком и говорилось о том, что надо докупить к обеду, но ни в коем случае не перебить аппетит, не обожраться конфет у Лёвки, а выполнить все, что намечено.
Постричься раз, сандалики два, сахар три, посмотреть, есть ли рыба называл по пунктам Яша и Соня кивала: Нет, к Лёве можете не заходить. И в «рыбный» ни в коем случае микропорка впитывает запах! Я потом не домоюсь! Ты слышишь?
И Яша кивал, соглашался.
Яша считал, что главный добытчик он, а бабушке следить за домом, добром и «кошечкой», т.е. за мной. Но, как говориться, человек предполагает, а у Сони свое мнение, слава богу, своя голова на плечах, и когда речь заходит о детях, ничего не хочу сказать, дети как дети, всем бы таких детей, но и у них, что они знают? один ветер в голове, или о Яшиных врагах на работе наивный, ты что, знаешь, кто тебе враг, а кто друг, а кто предатель, не говоря уже о внуке, таком больном ребенке, не приведи господи, у других и десятой доли того нет, что у него, и пусть им будет на их головы, а мы с тобой знаем ради кого мы живем.
И Яша снова кивал, соглашался.
Дядя Коля
У дяди Коли тоже большая семья. Орава, говорит бабушка. (Она тоже ходит к дяде Коле, только не в парикмахерскую, а домой.) Банда! Шутка ли семь душ на иждивении это ж какой-то цыганский табор и собака, и белая мышь, а теперь еще и попугайчики нет, это какой-то бродячий цирк, слушайте, и все на его шее сидят и погоняют! От мала до велика.
А я вижу: тянутся деточки к нему, раскрыв рты, словно птенчики из гнезда, вытягивая шеи
Что я купила сушки он выдал им по одной, а остальное спрятал. И никто не просил еще. Ты слышишь, даже самый маленький. Взяли и пошли. Спрашивается, надо было столько рожать? Хотели мальчика. И что в результате? Господи Коля и сам не Аполлон. А тут выбежало такое лупатое, кривоногое, нос картошкой, лысое, бабушка смотрит на меня с умилением, схватило эту сушку По-моему, она опять беременна, ты слышишь? Яша!
В ответ веселое жужжание электробритвы
У дяди Коли
Парикмахерская у нас через дорогу.
Раньше на кресло клали доску. А теперь я сам сажусь в кресло, и дядя Коля его поднимает, нажимая раз за разом на педаль. Идти к парикмахеру я давно не боюсь. А подстригаться не хочу изза кудрей они у меня вьются сами собой. Это красиво. Это всем нравится. И дедушка обещал не трогать, а только подровнять.
Как обычно? спрашивает дядя Коля. Нивроко, отрастают.
Нет, говорит Яша только подровнять.
А пробор? Здесь? Тут? мастер проводит расческой снизу вверх и разводит пробор в стороны. Здесь?
Яша смотрит, потом достает свою расческу, не ту капроновую, вечную, с гибкими усиками, как у улитки, в три ряда, а короткую, красиво-прозрачную с неострыми зубцами и точно так же, как мастер, снизу вверх, и разводит пробор в стороны:
Здесь!
И мастер кивает, принимаясь за дело.
Дядя Коля мастер. Признанный, как говорит дедушка, лучший на всем Балтийском флоте. Крахмальный халат его без единой морщинки. Лицо и вся голова выбриты до синевы. А серебряная серьга в ухе? А мысок тельняшки? Ножницы его шелестят мягко, металлическая расческа не царапает, а наоборот, отделяет волоски друг от друга, точно ветерок, и все это вдвойне приятно и радостно, когда уже не боишься, ничего, даже бритвы, и все об этом знают.
Ножнички и расческа его летают и щебечут, машинка жужжит и, кажется, достаточно двух касаний, чтобы височки встали на место. Осталось чуть-чуть подровнять челку, пшикнуть шипром из пульверизатора и И тут я замечаю, что меня не подравнивают, а стригут! И уже ничего не осталось завитого ни тут, ни там Дедушка сидит далеко. Меня обмахивают мягенькой кисточкой и я понимаю, меня обманули, обещали и обману Жаловаться некому. Дядя Коля как фокусник встряхивает простынкой Дедушка одобрительно кивает А я не знаю, плакать мне или нет.
Ну, вот, теперь на человека похож, говорит Яша.
Теперь видно, что папа офицер, говорит дядя Коля. Теперь можно и на парад.
А я ничего не вижу. Сейчас они закапают. И будет стыдно-стыдно
В «Живую рыбу» Золотую Рыбку завезли, говорит дядя Коля. Зайдите обязательно.
Зайдем, говорит дедушка, зайдем. И я вижу, как они улыбаются.
Зарастайте! говорит дядя Коля вместо «до свидания».
Чудо шоколадное
На, высикай нос. Яша протягивает носовой платок, чистый и выглаженный, сложенный многократно. И я беру, и делаю. Если я вдруг заупрямлюсь, мотая головой, Яша одним движением встряхнет, раскрывая его, уловит меня за нос, как маленького, заставит дуть сначала одной, потом другой и, проверив качество работы, скомкает и сунет в брюки. Но это стыдно, унизительно. И вообще не сделать того, что говорил Яша мысли как-то не возникало, дело делалось само, хотя голоса Яша не повышал, конфетку не сулил.
Правда, насчет конфетки я знал, будет мне и конфетка, даже две «Мишка» и «Белочка» именно те, что любил и Яша и знал, когда и где он их купит на обратном пути в «Пищевых концентратах». Но связи между тем, как я буду себя вести на прогулке, и конфетами не было никакой, они покупались всегда, самые вкусные и дорогие. Уступавшие, может быть, только тому шоколадному дому с медведями, о котором я уже рассказывал, а мне рассказывала мама: о размерах, и о том, какой вкусный, и как все объелись, и Соня, и Яша, и опухли, особенно дети.
Его привез директор кондитерской фабрики, каждый раз отвечала мама. И я представлял, как он входит, с мешком, точно как Дедушка Мороз, и достает оттуда вот такую коробку шоколадного цвета и ставит на стол
Нет, такой легендарный торт не мог быть обычным подарком, это как медаль, как орден. Сам директор кондитерской фабрики!
А еще привезет? каждый раз хотелось спросить мне, но я знал «утерянные ордена замене не подлежат». А скушанные тем паче.
Из послесловия
О том, как было на самом деле, об эвакуации, о подвигах и наградах, я узнал совсем недавно, сводя воедино, сшивая, как лоскутки, документы и фотографии, мемуары, обнаруженные в интернете, и то отрывочное, что слышал от Сони, от мамы. И то, что, казалось, забыл, и вдруг вспомнил дядя Саша. А вот Яша об эвакуации не рассказывал. Не хотел, или я не просил
«Антрацит. Саратов. Наконец, Чкалов. Я приехала в гипсе, со сломанной рукой, вспоминала мама, выскочила из вагона во время бомбежки. Рука под гипсом чесалась. Все говорили: хорошо, заживает. А в Саратове сняли вши, сплошь. И срослось не так, пришлось ломать»
«Антрацит. Саратов. Наконец, Чкалов. Я приехала в гипсе, со сломанной рукой, вспоминала мама, выскочила из вагона во время бомбежки. Рука под гипсом чесалась. Все говорили: хорошо, заживает. А в Саратове сняли вши, сплошь. И срослось не так, пришлось ломать»
«Яша ехать с нами не мог эвакуировал военные заводы и мы друг друга потеряли. вспоминала Соня. Я работала на мельнице, грузила мешки с мукой. Мы уже и не ждали, не чаяли. И вот он нас нашел. И жизнь сразу пошла по-другому».
«Живая рыба»
Не зайти в «Живую рыбу», проходя мимо? Не постоять у темного бокового стекла большой кафельной ванны, дожидаясь, когда из глубины тебе навстречу выплывет может быть даже акула? Без этого и прогулка не прогулка. И Яша обещал.
В этот раз дедушка останется у входа. «Микропорка впитывает запах». А я зайду. Я войду, осторожно ступая по вечно мокрому с прилипшей чешуей полу, отдающему сыростью, и, не взирая на очередь, протиснусь к бассейну. Детям можно. Ведь я не стоять, я только посмотреть. «Дайте ребенку посмотреть, говорит Соня, когда мы заходим вместе. И очередь, недоверчиво осматривая даму, пускает меня к стеклу. Я прилипаю, а бабушка, не приближаясь, следит, чтобы Рая меня не забрызгала. И Рая понимает. Ляпает меньше. А может, между прочим, и больше, и с головы до ног. И кинуть на весы рыбу так, чтобы рыба, очнувшись, сама ляпала. И не давалась этой нахалке, этой «не хочу при детях». «Она хочет выбрать! Она, видите ли, потому и выстояла за живой!» Как вам это нравится? Я, кажется, продавец, а не рыбак!.. Нет! это ей большая, а эта ей маленькая, и то не то, и это ей не подходит. На! Рыбалка! Лови сама! швыряет ей сачок Райка. И хочет повернуться и уйти в подсобку, бросив всё, всю очередь на произвол судьбы. Очередь, конечно, на стороне оскорбленной. «Из чего выбирать? Из моей? Из вашей? А что нам? Останки? Иди, не задерживай!»
Тетя Рая великан. Когда она сидит, кажется, что стоит. А когда стоит очередь кажется маленькой, как дети. И она может съесть целую миску окрошки, ту здоровую миску, что Соня моет ноги. И за словом в карман не полезет. Соне она нравится. «Боевая! говорит бабушка. И такое несчастье». Мне трудно понять, это рост, или ее мерзавецжених, или разговоры о том, что магазин скоро закроют, рыбы нет, и ей с ребенком придется возвращаться к мачехе в Мариуполь. Всё плохо, говорит она бабушке, когда мы заходим забрать уже почищенную рыбу.
Но рыба же есть? пытается утешить Соня. Понимая, что если это рыба, то и Сенька Патарашный кавалер.
Возьмите, София Михайловна, шумно вздыхает Рая. И передавая сверток, отворачивается со стыдом.
Я рыбу не очень люблю. Кушать её долго. И можно, не дай бог, подавиться костью. А вот смотреть можно без конца. Как блестит золотым бочком, как выплывает, как, испугавшись, вильнёт и скроется в глубине. Как стоит у стекла и смотрит на тебя широко открытым глазом, будто спрашивает: «Чего тебе надобно»
Деда! А почему рыбы не говорят? спросил я однажды. Они глупые, или у них языка нет?
Язык тебе покажет Соня, когда будет готовить рыбу. А не говорят Я бы на их месте тоже молчал.
А при чём здесь я? не расслышав, о чём речь, спрашивает Соня из кухни.
Я говорю, что за них все скажет Рая.
А я при чём?
Ты покажешь ребенку язык.
Я, кажется, покажу тебе что-то другое, лахминзон. Бабушка заходит к нам, руки в боки и пристально смотрит то на Яшу, то на меня. Что вы здесь хихикаете? А? Что он наговорил тебе? А? Что ты делаешь круглые глаза? Я вас выведу на чистую воду! Я всё понимаю