1.1.5: если в ребенке вы наблюдаете любое из перечисленных качеств: сензитивность (высокая восприимчивость), упрямство, самолюбие, повышенную утомляемость в категорической форме запретите учителям использовать его в каких бы то ни было факультативных или плановых состязаниях, особенно тех, что касаются наблюдательности, памяти, сообразительности, скорости мышления или ног, без прохождения курса соответствующей тренировки. С точки зрения практичности было бы много полезнее, займись учителя всем этим сами. Положение тут осложняется тем, что учителям проще будет не искать таких тренировок, а перевести ребенка в категорию неприкасаемых;
1.1.6: следующий уровень: прежде чем строить далеко идущие планы на будущее, каждый ребенок без исключений должен пройти психодиагностику, и лучше у разных специалистов. Это требование детей из неудачных семей касается больше чем других, потому что там о детях и так есть кому побеспокоиться;
1.1.7: после этого по национальным ТВ-каналам я обратился бы к тем семьям, в которых отец в состоянии содержать семью своими силами, с рекомендацией не отправлять ребенка в школу: любая образованная мама, работающая на полставки или же имеющая в распоряжении целиком весь день, которой под силу не быть ни излишне любящей, ни слишком холодной, самым удачным образом выполнит роль выдающегося преподавателя. Кому знать своего ребенка, как не ей, и, оставив в школе обычные препятствия, какой-нибудь любознательный Конфуций в малыше проснется. Домашние аудитории, понятно, не должны исключать общения со сверстниками. Конечно, одно такое обращение в чем-то покажется дискриминативным тем, кто этого себе не может позволить, но такое не пройдет без пользы для них же. Необходимую информацию, как в таком случае сдавать экзамены и получать учебные пособия, представит любой центр образования.
Как известно, за редчайшим, исключительным случаем, в пединституты попадают не те, кто видит мир другим, а те, кому больше никуда поступить не под силу. Ребенку не стоит видеться с ними каждый день. Часто это люди со скрытой предрасположенностью к жестокости. Вопреки общепринятому мнению, посредственность из подручного материала способна делать только посредственность. Она не станет ничего ломать, только если с ней соглашаться во всем девочки в этом смысле всегда в более выгодной позиции или по крайней мере во многом (но вы хоть четвертуйте меня за эти слова, я абсолютно не вижу, почему это Хайдеггер должен с ней соглашаться).
Гендерность не та тема, на которой можно сегодня заработать себе хорошую популярность, между тем, кому-то надо попробовать это сделать. Во мне, как из текста давно следует, живет одно предубеждение, которое (берегу надежду) однажды кто-нибудь поможет преодолеть. Уже один лишь известный вполне объективный показатель ригидности3 для подавляющего большинства женского мира дал бы категорическое, не терпящее обжалования противопоказание ко всякой деятельности, так или иначе затрагивающей проблематику метаустановок сознания детей. В особенности, когда дело начинает касаться детей чужих. Будет возможность, понаблюдайте. В решении творческой задачи любого рода позитивная активность рефлексии женского сознания с озадачивающим постоянством обратно пропорциональна поступлению «новостей» со стороны ребенка. После чего еще раз сделайте труд перенести проекцию на принятые традиции воспитания прочей планеты. Конечно, такие упражнения совсем легко умеют вызывать нехорошую привычку создавать стереотипы, но здесь по крайней мере есть над чем задуматься. Скажем, то же подсказывает мой опыт. По мере того, как воображение брало вожжи реальности в свои не по годам крепкие пальчики и набирало обороты со стороны преподавательницы набирала обороты прямо обратная тенденция с общей эмотивной составляющей, являвшейся ничем иным, как банальной враждебностью. Ведь это печатается только легко. Конечно, мое воображение создаст проблемы кому угодно, вместе с тем, собственный опыт слишком часто подсказывает удручающе правдоподобные результаты. Любое проявление толерантности с их стороны объясняется тут чем угодно, но только не тем, что подсказывает она в восприятии мужчин.
Источник всех катаклизмов в том, что средняя школа то и дело дает ответы на вопросы, которые любознательность ребенка еще не ставила. О легендарной его любознательности известно всем, и следующий шаг напрашивается сам собой: как сделать так, чтобы она сочла нужным хотя бы время от времени ставить те вопросы, которые ждет от него вся общеобразовательная система мира.
Сказанное дальше касается мальчишек больше, чем девочек. Если ему предлагать ответ на вопрос, который им еще не ставился, он обычно стремительно теряет интерес. Если же на него надавить, то эффект будет в точности обратно пропорционален ожидавшемуся: внимание разойдется.
Если же такое давление хоть в чем-то окажется программным, то тогда происходит катастрофа: наступает форма психологической защиты. Расплывание внимания при новом столкновении даже с вопросом, который для него представляет интерес, становится условным рефлексом.
В той или иной мере он имел отношение к большинству мальчишек. Дальнейший общий сценарий жизни уже предсказать не сложно. О том, что сознание ребенка сильнее всего напоминает по своей податливости гипс, слышали все. Как только происходит схватывание сорной программы, нужна помощь уже не наставника, а психотерапевта. Если, конечно, не психотерапевт сам наставник, что в общем-то должно оказаться первым требованием к показанию для подобного рода деятельности. Давно известно, ребенка очень легко убедить, что он неполноценен. Он даже сам будет искать подтверждений этому своему страшному подозрению. И стоит только жестокой матери не вовремя произнести не те слова, и сам он раз за разом видит, что при всем желании не может одолеть в уме вычитание, которое за него автоматически блокируется, то никто не докажет ему, что он полноценен. Другое дело, что этого ему и некому доказать, потому как ни один ребенок об этом не признается: он перенесет свой диагноз на всю последующую жизнь. Конрад Лоренц назвал преступлением смех над ребенком.
Есть в экспериментальной психологии одно невзрачное сочетание: выученная беспомощность. Это когда человек не в силах перемножить 12 на 2, потому что «знает», что ему это «не под силу». У таких людей дело одной арифметикой не ограничивается и имеет продолжение в том, что в обиходе называется «сомой», от усвоенного бессилия до изъязвления слизистой желудочно-кишечного тракта, выпадения волос и опухолей. Достигают этого, например, предъявлением нерешаемых задач длительным типовым раздражением, избежать которого человек не в состоянии. Наверняка кое-кто видел таких людей в жизни. Их можно открыто и без особого повода при всех бить по лицу они не поднимут даже руку, чтобы закрыться, только покорно ожидая, когда все кончится. Не поднимут они ее, потому что не могут этого сделать. На бытовом языке таких еще называют «сломавшимися» или «сломанными». Если верить обрывкам хроники и сплетням один из числа наиболее широко употребляемых методов психологического и поведенческого корректирования в местах лишения свободы п.н. в отношении «врагов русского народа». То, что в экспериментальных условиях у животных получают ударами электрического тока, которых оно избежать не может, у ребенка настойчивые родители локоть к локтю с не менее последовательными учителями достигают предъявлением задач, которые выглядят для них элементарными и с которыми ребенок не в состоянии справиться по причине, например, механического распада внимания как форма защиты психики против рода информации, усвоенной как «негативная», в сочетании с насилием при закрытых дверях.
До сих пор вся т.н. «работа над ошибками» в красных чернилах выполняла роль того же эквивалента электрического разряда из сфер экспериментальной психологии по закреплению рефлекса, что ребенок в этой жизни ничего не стоит. Почти никто из них не догадывается взять хотя бы зеленый стержень или яркий лимонный маркер. Своя миссия понимается ими как необходимость убедительно показывать, что они знают больше и что бы детское сознание ни воспроизводило, оно ничего не может. Таким образом, оценка одного человека загадочным образом начинает служить критерием разумности для человека, которому еще лишь предстоит состояться. Качество всякого разума, просто обиходное отличие т.н. «дурака» от «умного» не в том, чего кто-то не может, а что он может. Если всегда найдется где-то кто-то, у кого интеллект выше, то зачем тогда беспокоить себя его коэффициентом. Важно не столько то, какой он у тебя от природы, сколько то, на какую часть он у тебя задействован. Далеко не всегда даже по лучшим задаткам можно предсказать, в чем тот или иной ребенок окажется удачливым позднее. Этого часто нельзя точно сделать даже в отношении студента.
Но мышление для слабого интеллекта так же невыносимо, как и для слабой руки поднятие тяжести, говорил Шопенгауэр. Именно поэтому они оба спешат отдохнуть. Однако любое чрезмерное испытание для не готового к нему интеллект постарается сделать и своим последним. Кажется, как раз здесь следует искать истоки той повальной словоохотливости и исключительной тренированности языка, которыми среда делится с самой собой.
Ребенок готовится к новому учебному году, он видит в чужих руках новенькие незнакомые учебники при загадочных иллюстрациях. Любопытство его достигает такого порога, что готово усвоить их, не дожидаясь прихода в класс. Просто, как еще одну новую сказку с картинками. С историей Древнего Рима и Греции такое происходит сплошь и рядом, а в поисках любых сведений о доисторических периодах планетарного и биологического развития или об эволюции космоса дети сами идут на любые издержки. Но системность ведь не хочет, чтобы их читали, как сказку, тем более, когда ее еще не начал читать никто. Системность настаивает, чтобы их учили все вместе системно одолевали. А любопытство у детей не рассчитано на такие временные промежутки. От него мало что остается уже после нескольких уроков. И эти книги остаются непрочитанными вовсе. Не вспоминая здесь о том, что уже одно присутствие в обычном классе или университетской аудитории представителя с т.н. правополушарным типом организации обработки информации в среде «обычной» левополушарной предполагает даже не индивидуальный подход, а вообще перестановку всего фундамента подачи информации. О чем тут говорить, когда «нормальный» стандарт преподавания не только сохраняет о данной стороне вопроса крайне умеренное представление, но в подавляющем большинстве вообще не догадывается, что это такое. Достаточно обрисовать, как должен восприниматься на взгляд любой нормальной средней мамы малыш, который все норовит либо сделать не так, либо не делает вовсе из того, «что делают все нормальные дети», и как ему самому потом быть с этой их тотальной нормальностью? Вопрос лучше, чем выглядит, поскольку от его решения зависит контакт двух различных принципов организации мышления.