Впрочем, когда выяснилось, что я делаю свистульку, равноправие, к сожалению, нарушилось. Оля и вырвавшаяся на свободу мама внимательно следили за моими движениями, чтобы научиться наделять глину голосом. Мне удалось не ударить в грязь лицом, и мой китёнок запел сначала сипло, потом баском. Десять минут спустя стали раздаваться первые звуки и с двух других рабочих мест. Я помог пригладить стенки у дувков и придать нужный наклон язычкам-рассекателям, поставил китёнка сохнуть в толпе других керамических фантазий и отправился дальше, немного гордясь собой.
Отправился вовремя. Неподалёку, на круглой танцевальной площадке, пели и плясали. Нет, скорее играли. Подойдя ближе и прислушавшись, я различил слова, знакомые с какого-то давнишнего детства:
Бояре, а мы к вам пришли.
Молодые, а мы к вам пришли
Компания здесь собралась пёстрая. Играли все: и дети разных возрастов, и родители, и педагоги, и два свободных коновода. Один мальчик сидел в инвалидной коляске, нескольких детей поддерживали те, кто был рядом, а девочку лет пятнадцати с вывернутыми руками и ногами крепко держали с двух сторон. Но никто, казалось, не замечал этих технических подробностей слишком уж всем было весело. И лица тех, кто помогал стоять и ходить другим, светились от радости, что их подопечные играют со всеми, играют КАК ВСЕ!..
Началась новая игра. Теперь пели, повторяя по несколько раз:
Подружка моя,
Ты не беспокойся.
Я люблю тебя,
Потому не бойся
Чем больше пели, тем больше удовольствия это всем доставляло. Под пение происходили какие-то замысловатые переходы по двое и по трое в общий круг и из круга, одни выбирали других, но за смыслом игры я уследить не мог. Мне было вполне достаточно совсем другого смысла: всеобщей радости, контакта всех со всеми. Кстати, кому бы я мог спеть такую песенку?..
За ужином я сидел один: писатель с дочкой поели раньше. Столовую наполнял запах свежевыпеченных плюшек. Плюшки повариха выдавала только их авторам, а те торжественно угощали, кого хотели. Пока я ходил к раздаточному окошку за чаем, кто-то положил плюшку и мне. Кто? Это осталось тайной.
Так Что у меня там было назначено после ужина?.. Ах, да! Ксюша пасёт Тимошу.
Лошадей пасли между столовой и конюшней, на зелёном, но уже почти выеденном лужке. Тимур был тёмно-коричневым с чёрным хвостом и чёрной гривой. Ага, это и есть гнедой!.. Украшение с разноцветными кисточками, сплетённое Ксюшей, ему очень подходило.
А что хороший вид отдыха: пасти лошадь? спросил я.
Отдыха? изумилась Ксюша.
И тут же начала проводить со мной просветительную беседу, из которой я узнал, что Тимуру нельзя давать долго оглядываться по сторонам, а то ему начинают приходить в голову шальные мысли, что нужно следить, чтобы он не наступил на корду (так, видимо, назывался длинный ремень, конец которого держала Ксюша), что нужно давать ему свободно переходить с места на место в поисках травы, но при этом не пускать его туда, куда лошадей пускать не велено, что он может пастись рядом с Гребешком, но ни в коем случае не рядом с Сюзанной И много ещё я узнал всяких полезных сведений, которые постепенно привели меня к пониманию того, что пасти лошадь не отдых, а очень даже серьёзная работа (которая мне пока явно не по плечу), но Ксюше она доставляет огромное удовольствие.
Через некоторое время Тимур отправился в поисках зелёного корма поближе к Гребешку, и Ксюша последовала за Тимуром, стараясь идти впереди него (я уже был образован и знал, что это одно из важных правил). Я присел на одно из лежавших неподалёку брёвен и поглядел в сторону танцплощадки. Там был совсем другой набор участников и ведущих. Но доносились те же песни. Опять приходили бояре, опять кто-то уговаривал подружку не беспокоиться. И царил тот же блаженный восторг, который так пленил меня перед ужином.
Нет, но вот что они делают? степенный человек, присевший рядом со мной, не рассчитывал на ответ, поэтому я промолчал. Прямо всех вместе они собирают! Разве так надо? По возрасту надо группы образовывать, ну и по диагнозу. Разве можно всех в одну кучу сваливать? И дети, и взрослые. Вот у меня парень на конюшне работает. Больной, но очень старательный. Такой серьёзный стал, ведь при деле, а придёт в эту фольклорную группу и будто снова ребёнком становится. Хохочет там, пляшет под всякие глупые песенки. Ведь он же так всё потеряет, что приобрёл. Человек должен по ступеням взрослости идти вперёд, а не назад И поселили всех тут вперемежку. И в столовой сидят, как попало. И воспитатели какие-то несолидные. Иногда и не поймёшь даже, кто кого тут воспитывает
Он ещё что-то говорил, сурово глядя на танцплощадку, но я воспользовался тем, что он смотрел в сторону, тихонько встал и скоро снова был возле Тимура и Ксюши.
Кто это? негромко спросил я, кивая в сторону брёвен.
Это самый главный по конюшне, ещё тише ответили Ксюша. У него фамилия какая-то греческая, я не запомнила. Любит во всём свой порядок устанавливать. Тут столько травы сочной рядом растёт, а он лошадей туда водить не разрешает. Хочет, чтобы они сначала здесь всё выщипали. Уже почти одна земля осталась.
Около моего второго корпуса на меня бросилась собака. Этого мне только не хватало! Она вылетела невесть откуда и понеслась ко мне, как стрела. Правда, в полуметре от меня она замерла, прижалась к земле и прыгнула вбок. В зубах у неё была зажата пустая пластиковая бутылка.
Не бойтесь! Это она играет с вами, раздался голос Ксюши, возвращавшейся из конюшни. Олли, отдай бутылку!
Через минуту девочка и белая, с лёгким желтоватым отливом, собака затеяли весёлую кутерьму с догонялками и уворачиваниями. А я подошёл к человеку, который вытёсывал узор по камню. Каменный завиток стоял на пне, наполовину покрытый выпуклым витым орнаментом.
Неужели здесь есть и камнерезная мастерская? поинтересовался я, поздоровавшись. Здороваться здесь приходилось со всеми, как в деревне.
Да нет, художник лет тридцати махнул рукой, покрытой белой пылью. Это всё мой трудоголизм. Приехал жену с сыном проведать, да не мог незаконченную работу бросить. Сунул в багажник и вот, работаю, пока они в душ пошли.
А что это у вас?
Ножка для скамейки у храма. Вроде и рисунок несложный, а возни много Ничего, вот Олли заодно выгуливаю.
Что это за порода такая красивая?
Золотистый ретривер. Специально вывели породу, чтобы за детьми следить. Кирюша Олли обожает. Она щенок ещё, всего четыре месяца А вот и мои!
Женщина подкатила сидячую коляску с неподвижным ребёнком; я узнал Ирину из литературной студии и рассеянный взгляд её сынишки. Вокруг коляски скакала Олли, норовя лизнуть мальчика в руку или в щёку.
Мы втроём разговорились. Самое удивительное, что диагноза у Кирюши не было никакого. С медицинской точки зрения, никто не находил у него принципиальных нарушений. Кирюша тоже проходил курс иппотерапии. Мама ездила с ним, сажая перед собой и обнимая. Говорила она о сыне, как о совершенно здоровом ребёнке. Ни тени уныния или отчаяния. Она светилась материнским счастьем. Ещё я узнал, что она занимается иконописью и почему-то мысленно сказал себя: «А, вот в чём дело». Как будто это что-то меняло.
Всё медленнее получалось у меня передвигаться по лагерю. Знакомств становилось всё больше. В отличие от городских тусовок, здесь почти не было обычной болтовни. Каждая судьба, полная своих проблем, рада была опереться на соседнюю судьбу, чтобы ободрить друг друга.
Вот мне машет из беседки писатель. Я направился туда, но остановился, получив неожиданный удар в живот. Удар был головой. Девчонка лет пяти бежала, не разбирая дороги, и угодила в меня.
Ой, извините! это сказала не девочка, а её мама, невысокая, полноватая, с озабоченным лицом, которая честно пыталась поспеть за дочкой.
Да ничего, сказал я маме и, присев, обратился к девочке. Здорово бегаешь! Ты об меня не ушиблась?
Девочка смотрела мимо. Или в неизвестное мне измерение. Я уже научился узнавать аутичный взгляд взгляд человека, живущего в особом пространстве, мало пересекающемся с тем, в котором мы с ним находимся.
Не разговаривает она, привычно пояснила мама.
Да ничего, сказал я маме и, присев, обратился к девочке. Здорово бегаешь! Ты об меня не ушиблась?
Девочка смотрела мимо. Или в неизвестное мне измерение. Я уже научился узнавать аутичный взгляд взгляд человека, живущего в особом пространстве, мало пересекающемся с тем, в котором мы с ним находимся.
Не разговаривает она, привычно пояснила мама.
И тут же бросилась вслед за дочкой, которая на большой скорости с визгом рванулась вперёд
Писатель читал какие-то рукописные листки, с лёгкой ошеломлённостью покачивая головой.
Глядите, он передал мне один из листков.
Немного странным, крупным почерком, без знаков препинания и без единой ошибки там было написано стихотворение:
Мне нравятся ночь и день
Мне нравится их непохожесть
Их шитость тоже нравится мне
Шитость звёздами и Солнца лучами
Мне нравятся их чудеса и тайны
Шитость читаемой Книги событий
Книги которую пишет Бог о мире
Хорошие стихи, сказал я.
Очень хорошие, уточнил писатель. Вот ещё. Тот же почерк:
Лошади тёплые лошади
Теплом живым растопите мой страх
Лошади быстрые лошади
Галопом мой страх разнесите в ветрах
И все проблемы не так уже важны
Когда я гляжу с лошадиной спины
Ваши? спросил я.
Да нет вздохнул писатель. Если я назову автора, вы не поверите.
Ну, я тут уже ко всему готов. Называйте.
Лучше покажу. Только имейте в виду, я серьёзно.
И он показал Нет, я не был готов ко всему.
Невозможно! помотал я головой. Она же не разговаривает!.. И вообще
Она, точно, кивнул писатель. Недавно мать обнаружила, что её Соня умеет читать и писать. Писать если ей руку поддерживают. Теперь вот стихи написала. Она маленькой выглядит, но ей восемь.
Ну что, на тренинг для родителей идёте? возле беседки возник Игорь, шевелюра которого уже слегка растворялась в наступившей темноте.
Только сейчас я заметил, что день закончился. Впрочем, горели фонари, ярко светились широкие окна корпусов, всюду мелькал народ. Только детей уже почти не было видно.
Не помню, что мы ответили на Игорев призыв, но наш ответ был и не нужен. Игорь увлёк нас за собой столь естественно, что возможностей для раздумий не оставалось. По дороге к клубу шлейф кометообразного психолога продолжал расширяться, и туда мы вошли уже довольно большой компанией. Я был здесь не самым молодым и не самым старым. Когда выяснилось, что нужно будет участвовать в каких-то упражнениях, я тихо порадовался, что я всё-таки и не самый неуклюжий.